И маятник качнулся...

— Вот как?! — я присвистнул. — Нехорошо получилось...

— Весьма, — хмуро подтвердил лучник. — И теперь он блажит, что не будет чувствовать себя спокойно в одном доме с тобой... Так что не обессудь: эта мера единственное, что хоть немного его успокоило.

— А почему, собственно, вы не пресекли "экзекуцию" в зародыше, так сказать? Я бы понял...

Бэр хмыкнул, направляясь к дверям:

— Не поверишь, но эта сопля за один-единственный час успела довести нас самих до белого каления, так что...

— Хорошо чужими руками жар загребать? — съязвил я, заставив парня застыть на полпути.

— Можешь думать, что хочешь, но мы ведь вынуждены были присягнуть...

— На верность?

— Вроде того. Неприкосновенность королевского тела и всё такое...

— А мне, значит, всё было дозволено?

— Ну, мы же присягали охранять его от опасности, а тут имел место всего лишь урок хороших манер... — даже в сером сумраке было заметно, как Бэр улыбнулся, по-доброму и вполне искренне. — Не волнуйся, это ненадолго — скоро за принцем приедет отряд Королевской Стражи, и мы все вздохнём спокойнее...

Дверь за лучником захлопнулась. Но спустя минуту я пожалел, что он ушёл так рано, потому что невесть откуда возникший липкий пот струйкой побежал по моей спине. В чём дело? Очередной приступ моего вялого "предвидения", приносящего только неприятности и разочарования? Что ж, если дело дошло до ТАКОГО ощущения, значит, в ближайшие часы мне не поздоровится... Позвать Бэра? Не услышит, комната слишком далеко, а он наверняка спустился в зал... Развязать верёвку я не смогу, слишком толстая подпорка — руки не свести... Что остаётся — покориться судьбе? Вредное это занятие, потворствовать Слепой Пряхе в её бесконечном труде. Но больше ничего не сделать...

Пока я перебирал варианты выхода из лабиринта, который, в принципе, был непроходимым, плотную завесу дождя раздвинул звук рога, вслед за которым спустя считанные минуты до моего слуха донеслась глухая дробь копыт во дворе. За принцем приехали? Скорее всего. Я немного расслабился, хотя следовало бы быть настороже. В самом деле, сейчас его заберут и увезут подальше от меня — и всё закончится...

Скрипнула дверь.

— Ты уже... — больше я не успел сказать ни слова, потому что рот забила скомканная кожаная перчатка.

Это, определённо, был не Бэр. Тонкая, даже излишне гибкая фигура скользнула к столу. Что-то звякнуло, что-то прошуршало, грязный полумрак комнаты разогнало бледно-жёлтое пламя свечи, и я смог получше разглядеть нежданного визитёра, пока тот разворачивал какой-то узелок на столе. Чёрная кожа костюма, смахивающего на охотничий. Тусклые серебряные бляшки — где надо и где не надо, но в целом, выглядит эффектно. Рубашка с капюшоном — ткань даже на взгляд производит впечатление скользкой и мягкой. Шёлк? Наверное. Плечи широкие, но эту иллюзию можно списать на строгие линии одежды. А вообще этот человек выглядит и ведёт себя как-то... дёргано. Ну, или слишком резко, если хотите, хотя я называю это "припадочно". Что же ему нужно от меня?... Но вопрос упал куда-то в колодец сознания, потому что в этот момент мой гость скинул с головы капюшон и повернулся ко мне лицом.

Вы видели бритых наголо женщин? И как вам? Нравится? Мне — не очень, хотя не могу отрицать, что при наличии правильной формы черепа и пропорциональных черт такая прическа выглядит весьма и весьма... захватывающе. Кстати, мне тоже идёт бритый череп, но это уже частности, не имеющие отношения к происходящему... Так вот, это была женщина — определённая часть тела не давала в этом усомниться — и голая кожа головы этой женщины отбрасывала блики в пламени плечи. Но, пожалуй, не эти два факта повергли меня в изумление, близкое к потере сознания. Я впервые в жизни видел ТАКУЮ эльфку!

Высокая — её подбородок располагался аккурат на уровне моих глаз. Немолодая. Хотя в отношении эльфов и трудно говорить о возрасте, но моих скромных знаний об этом племени вполне хватало на то, чтобы понять — она давно уже не ребёнок. Длинные нервные пальцы художника. Или музыканта. Да, пожалуй, она должна прекрасно играть на лютне... Гордая, почти царственная посадка головы. Изломанные шрамами брови. Тонкие, как это обычно бывает у эльфов, черты лица. Чуть припухлые губы презрительно сжаты. Глаза глубокие-глубокие, тёмные. Одно ухо обезображено целой коллекцией серёжек. В общем, особа из разряда тех, что сначала хватаются за меч, а потом уже выясняют, кто был не прав. Как говорится, не женщина — мечта! Если вы жалеете о том, что в вашей жизни не хватает огонька...

Она сузила глаза, показавшиеся мне болезненно-блестящими, и низким бархатистым голосом сообщила:

— Его Высочество, наследный принц Западного Шема Рикаард просил навестить тебя и оставить подарок... На долгую память, — узкий язык скользнул по нижней губе, напомнив мне ядовитую змею. — Жаль, что времени мало, — разочарованно продолжила эльфка, — и я не смогу поближе с тобой познакомиться... Ты был бы в восторге!

Да, в восторге. Меня и так уже почти настиг "экстаз" — осознание того, что я подошёл к Грани куда ближе, чем за всю прежнюю свою жизнь. Знаю я, дорогуша, что ты хочешь мне предложить — пытки эдак на двое суток!... Судя по белым паутинкам шрамов на лице и в вырезе ворота, ты и сама не прочь окунуться в омут Боли...

Она снова повернулась к столу, взяла предмет величиной с ладошку и подошла ко мне. Так близко, что я почувствовал её дыхание на своей коже. Приторно-сладкий аромат с нотками горечи. Да ты нездорова, дорогуша! Какого дурмана ты наглоталась?... Впрочем, было что-то ещё. Какие-то чары. Не враждебные мне и не враждебные эльфке — просто чары, возможно "пассивная защита" или нечто похожее. Странное ощущение, никогда раньше с таким не сталкивался — словно струна натянута... Фрэлл, да я почти слышу, как она звенит!...

Эльфка задумчиво вертела предмет в руках:

— Чем бы тебя наградить? Нужно что-то простое, но впечатляющее, не так ли? "Насильник"? Нет, это будет похоже на комплимент! "Детоубийца"? В определённых кругах тебя сочтут героем... О, а вот это то, что нужно!

Я понял, что она хочет сделать. Поставить клеймо. Уж не знаю, исполняла ли эта эльфка функции экзекутора при королевском дворе или только в свите принца, но всё необходимое для исполнения наказания у неё имелось — пластинка с полостью для заливки специальной краски и причудливым лабиринтом тонких полых игл, которые движением маленького рычажка можно было установить в различном порядке. Краска, конечно, несмываемая, да ещё и зачарованная, чтобы клеймо было не свести... Сухие крупицы знания обожгли мой разум и, осыпаясь в хранилища памяти, унесли с собой способность принимать решения. Проще говоря, я остолбенел. Для меня подобная "мера наказания" была более чем серьёзной. Хотя бы потому, что я, в отличие от любого другого человека (или не-человека) был лишён возможности избавиться от подобных повреждений собственного тела. Любой порез навеки застывал на мне шрамом, и я завидовал светским щеголям, которые дрались на дуэлях каждый день, а на следующее утро являлись как ни в чём не бывало и демонстрировали всем гладкую и здоровую кожу... Да, это выходило им в кругленькую сумму — услуги лекарей-магов всегда хорошо оплачиваются — но результат того стоил... И только я один запретил себе рисковать — с того самого момента, как осознал в полной мере свою "уязвимость". Вызвать на дуэль? Уж лучше прослыть трусом и ничтожеством! Последний неумеха может убить меня, случайно задев грязным лезвием... Думаете, легко всего на свете бояться?...

— Да, так и поступим! Надеюсь, принц оценит мою изобретательность!

Тонкие пальцы дёрнули меня за волосы, прижимая к подпорке, и рой игл вонзился в правую щеку. Я даже не сразу почувствовал боль, потому что к тому времени страх уже полностью опутал тело и разум своей паутиной. Впрочем, это был даже не страх, а ужас, плавно переходящий в тупое отчаяние. Всё кончено. Надежды и мечты хрустальными брызгами разлетелись в разные стороны. Я пропал. Окончательно и бесповоротно. Я уничтожен...

Эльфка убрала орудие своего ремесла, наслаждаясь результатом "творчества", и удовлетворённо оскалилась:

— Всё в лучшем виде, красавчик!... О, что это, несколько капелек?... Но ведь это не краска, правда?

И она на мгновение припала к моей щеке, слизывая кровь, выступившую в местах уколов. Сглотнула, довольно щурясь. И струна лопнула. Не знаю, какие чары жили в тебе, дорогуша, но теперь ты навсегда их лишилась... И поделом: нечего совать в рот что ни попадя...

Эльфка ушла так же тихо и незаметно, как и появилась, оставив в качестве доказательства своего посещения узор на моём лице и перчатку у меня во рту. Какое-то время я стоял, глядя в злобное пламя свечи, пока лёд потрясения не начал таять, а потом сполз на пол, стукаясь затылком о деревянный брус. В голове не осталось ни одной завалящей мыслишки — ни о прошлом, ни о будущем. Не знаю, сколько прошло времени — я даже не слышал, как уезжал принц. К реальности — пусть не совсем, но чуть-чуть поближе — меня вернуло появление Бэра. Он довольно выдохнул:

— Ну, вот и всё! Отмучались! — и тут он понял, что комната выглядит иначе, потому что на столе откуда-то появился источник света. — Эй, а это что такое?

Лучник перевёл взгляд в мою сторону, и я с некоторым отстранённым изумлением узнал, что большие глаза могут быть не только у эльфов.

— Что произошло?

Он наклонился ко мне, извлекая "кляп" из уже частично онемевшего рта, и, наконец-то, рассмотрел главную причину моего ступора. Бэр был поражён, и поражён неприятно.

— Это... по приказу принца... но зачем?...

Надо же, он способен мыслить логически! Разумеется, клеймо королевского палача можно поставить исключительно с ведома и по поручению особы королевской крови!

— И почему именно это?

— Что? — прохрипел я.

— Такое клеймо редко используется...

— Да что, скажи, наконец!

— "Погасивший незажжённую свечу".

Сердце упало куда-то вниз. Нет, не к ногам, гораздо ниже... Твою руку, эльфка, вели обозлённые боги, не иначе — никакой другой приговор не мог бы причинить мне больше страданий...

Только теперь я понял, что моё недавнее отчаяние было всего лишь прелюдией, слабой репетицией того, что накатывало на меня сейчас. Волна безысходной тоски, смешанной с самой искренней и глубокой ненавистью и самой незамутнённой злобой — о нет, не к кому-то конкретному — разве что только к стечению обстоятельств, наделившему меня такими достоинствами, от которых впору бежать, сломя голову... А ещё она была отражением моей беспечности и глупости, наивности и поверхностного отношения к людям... Я совершил то, чего не следовало делать, и даже не подумал, чем могут обернуться подобные "капризы"... Но самым страшным и самым неотвратимым было совсем другое. Вы видели шторм на море? Если видели, то поймёте, что я имею в виду. Первая волна отнюдь не самая страшная, гораздо страшнее та, что приходит следом... У меня тоже имелась такая "волна", сплетённая из чужих воспоминаний и слухов, из бессилия и чувства вины, и хотя разум мой понимал всю абсурдность обвинений, сердце не хотело прислушиваться к его голосу...

Прости меня, пожалуйста! Я не мог ничего изменить! Если бы время и судьба были подвластны мне, я никогда бы не появился на свет, зная, сколько страданий и мук принесёт моё рождение... Я не знаю, какой ты была... Говорят, что я похож на тебя. Чем же? Все изображения, которые мне позволили увидеть, говорят только одно: ты была Самим Совершенством! Ради чего ты решила отдать свою жизнь? Ради нелепого в своей недоделанности создания, которое обречено умереть гораздо раньше обычного для Семьи срока? Говорят, что ты действовала так во имя любви... Я не верю! Как можно любить того, кто медленно и настойчиво, час за часом, день за днём убивает тебя?... Я недостоин любви — ни твоей, ни чьей-то ещё, в этом я убеждаюсь каждый миг своего существования... Единственное, в чём я могу быть похожим на тебя, это упрямство, беспредельно-горячее и удушающе-ледяное... Но одного упрямства недостаточно, правда? Я уже не хочу жить, понимаешь? Я не вижу смысла! Я остаюсь на этом свете только по двум причинам: потому что я — трус, и потому что я обещал тебе: не умирать. Так долго, как это будет возможно...

Дрожь пробежала по кончикам пальцев ног, перебралась на колени, потопталась в животе, лепя комок ощетинившегося острыми языками огня. Я понимал, что должно произойти, и даже усмехнулся сквозь слёзы: я всё же на что-то способен, пусть это "что-то" — самое последнее, что я хотел бы уметь делать...

Нэгарра. Безграничная Скорбь. Безвозвратная Потеря. Растерзанная Душа. А попросту — Плач. Последнее "Прости". Последнее "Прощай". Последний Всплеск Крыльев. Ещё несколько вдохов, и ничего больше не останется — ни постоялого двора, ни принца с его свитой, ни всего Западного Шема с окрестностями...

...Стрелы дождя ударили в незакрытые ставнями окна. Грозовой ветер взвыл за стенами постоялого двора. Заскулили собаки. Жалобно заржали лошади. Если бы кто-то из сидящих в зале рискнул выйти в ненастье, то увидел бы, как лилово-чёрные тучи начинают своё кружение в воронке гигантского смерча...

До сих пор не понимаю, что остановило меня — осознание того, что я могу причинить вред невиновным людям, или то, что Бэр остервенело хлестал по моему горящему от боли и одновременно немеющему лицу и что-то кричал, пытаясь вернуть меня в тот пласт мироздания, в котором находился сам. Комок скорби разорвался где-то в груди, выйдя на свет божий водопадом солёных слёз. Я задыхался, но не мог остановить рыдания. Слёзы не облегчают боль, не верьте! Они только топят её на время. Но пройдут дни, в самом лучшем случае — годы, и боль, которая не добилась своего в предыдущий раз, вернётся и тогда вы пожалеете о том, что погасили тот, первый пожар...

Когда купец и лекарь вбежали в комнату, гроза уже прекратилась. На полу комнаты сидели двое юношей: один из них, брюнет, чем-то до смерти испуганный, прижимал к своей груди другого, да так сильно, что даже пальцы побелели. А пустые глаза на заплаканном лице второго смотрели куда-то так далеко, что невозможно было понять, осталась ли в этом бренном теле душа, или унеслась прочь, вслед за грозой...

* * *

Пустота. Тихая дрёма на Берегу Вечности. Рваное кружево опустошённой Мантии. Сознание, рассыпавшееся миллионами пылинок по всем складкам Пространства и Времени. Я не могу... Нет, неправильно. Я НЕ ХОЧУ. Я не хочу ничего чувствовать. Я не хочу ничего видеть. Я не хочу ничего слышать...

— "Слышать" или "слушать" — вот в чём вопрос? — ехидный голосок вдребезги разносит моё уединение, мешая подготовиться к встрече с Вечной Странницей.

— Ни слышать, ни слушать. Особенно — тебя! — огрызаюсь я, но собеседника мой отпор ни в коем разе не смущает. Даже не трогает.

— Как говориться, "не умеешь — научим, не хочешь — заставим", — ах как мы довольны, представить страшно!

— Я не расположен к беседам с тобой, — пытаюсь задушить разговор в зародыше. Не получается.