Королевская Кровь (Полный текст)

— Вот и все, человечек. Ты дома, — сказал он, — Скоро Лорд Кейн Мейз обнимет сына. Пусть мой враг порадуется за нас обоих.

— Лорда Кейна, может, и в живых нет.

— Не может — Мейзы никогда не сдавались так просто. Смотри туда, — он протянул руку на северо-запад, — видишь: роща будто светится, и верхушки берез в дымке? Его войско там. Иди к нему, человечек, иди и побеждай. Береги Синедол, раз уж теперь это твой дом, и помни — на этих холмах танцевала Лаварлинн. Пуща теперь закрыта для людей, и мои всадники не потревожат покой твоих землепашцев. Но ты, человечек, почти сын мне. Позови, когда буду нужен.

Мы долго смотрели друг на друга, и он все же не сдержался — поднял руку и коснулся моей груди, свежего, еще болезненного шрама, прижал ладонь к сердцу. Потом повернулся и беззвучно исчез в лесу.

19.

— Я хочу пройти за болота, Хейли! Хочу увидеть, что там, хочу узнать. Если то, что написано о Пуще в хрониках, правда хотя бы наполовину — преступление оставить ее нечистым. Эта земля должна принадлежать моему народу!..

В словах юного короля была страсть, убежденность, все то, что так хорошо знакомо и мне. Хотелось сказать: 'Нельзя! Нельзя, невозможно'. Но я знал, видел, мальчишка не услышит — он уже успел почувствовать власть монарха, теперь ни за что не откажется получить еще и славу героя. Я только слушал и ждал, когда прозвучит прямой приказ, который я должен буду исполнить. И когда услышал: 'Поведешь мою армию, хранитель восточного рубежа? Отвечай немедленно!', уже был готов.

— Все, что угодно Вашему Величеству, будет исполнено.

И я направил коня прямо в болота. Поначалу мой жеребец уперся, но все же подчинился, шагнул раз, другой, и почуял под копытами твердую тропу — топь пропустила, видно узнала стук нечеловечьего сердца. Ни о чем не думая, мальчишка-король последовал за мной.

Лишь несколько шагов, и все вокруг ожило, зашевелилось, заговорило. Как в юности я видел, слышал, всем своим существом впитывал жизнь болота и леса за ним: чувствовал, как шуршит увядающая трава, как тянутся к свету ветви деревьев, как поздние цветы осени истекают сладостной страстью нектара и как трепещут над ними отяжелевшие крылья последних бабочек. Я услышал стремительный топот разбегающихся ланей, увидел стаю волков. Семь огромных чудовищ и на самом рослом — всадник с пламенно-рыжей гривой. Он вскинул заостренные уши, замер, оглянулся. Тонкие ноздри дрогнули и глаза нашли меня.

'Я слышу тебя, человечек. Я вижу, знаю. И помогу — разберусь с мальчишкой'. Улыбка — жестокий оскал и тепло летних трав в глазах меняется стылым льдом.

'Нет, великий Ареийя, вождь всадников Пущи. Я — ключ, а пока есть ключ, найдется и тот, кто захочет отпереть замок. Возьми меня, а мальчику оставь жизнь и науку'.

Лед в глазах сита тает, оседает росой на ресницах, склоняется голова и алое пламя волос тускнеет: 'Ты уверен?'

Я оглянулся на юного короля. Трое моих детей старше, а четвертый моложе лишь немного. 'Двадцать лет я ношу в себе сердце твоего сына, всадник Ареийя, двадцать счастливых лет. Да, я уверен'.

Вой голодной орды — раз услышишь и никогда не забудешь. В тот день он снова звучал в Синедоле. Я еще увидел разъяренную стаю, услышал перепуганный визг мальчишки и далекие голоса:

— Ваше Величество! Держитесь, мы идем...

'Господь мой, Единый Отец всего сущего, спаси и сохрани короля...'

И свет померк для меня.

...тут все было прежним: и широкая поляна в чаще, и старый кедр, зацепивший кроной клок молочного тумана. Я знал, что все эти годы дожидалось меня в кружевной тени его хвои и вот, наконец, дождалось. И не позволил себе медлить — пошел прямо, навстречу прошлому, будущему, навстречу своей судьбе. Еще сорок шагов, двадцать... десять... пять...

Я остановился.

Кругом было так, как раньше, и все же иначе. У корней кедра бурно разрослась сочная ярко-зеленая лоза. Плети ее обхватили, опутали могучий ствол, раскинулись по земле, спрятали под широкими лапами листьев едва заметную тропку.

Я осторожно раздвинул ногой стебли, и они, как домашние зверьки, подались в сторону, чтобы тут же вернуться, прильнуть к сапогам, ласково тереться о голенища. Стараясь не повредить ни листочка, я сделал свои последние три шага и присел. Айлор был здесь. Они оба — мой сит и его волк — уже двадцать лет, с тех пор, как я их оставил, так и лежали под деревом. Труп волка истлел, среди зелени виднелись только бурые кости в клочках бесцветно-серой шерсти, оскал и пустые глазницы черепа... а тела Лори время словно не коснулось — он был точно таким, каким я запомнил его тогда: чистое лицо с легким румянцем на щеках, тень от ресниц под глазами, растрепанная коса. И улыбка. Окровавленные губы по-прежнему хранили светлую весеннюю улыбку. Я протянул руку, коснулся тонких пальцев мальчика — они все еще были теплыми и липкими от крови — отвел с лица упавшую прядь. Ближняя лоза скользнула ко мне, обняла руку и поползла вверх по предплечью, открывая рваные повязки и рассеченное тело юного сита. В груди Лори, прямо в раскрытой ране, там, где должно быть сердце, сиял жемчужно-белый цветок с алой как заря серединой.

Лунный цветок Пущи.

Он тоже узнал меня — качнулся, словно кивнул, и разлил по поляне облако запаха — горького, будоражащего, с едва уловимой тенью сладкой надежды.

Сердце в моей груди остро, болезненно сжалось, встало, и зашлось в дикой пляске. В безотчетном порыве я протянул руку, погладил сияющие лепестки.

— Я здесь, принц Айлоримиелл, принес твое сердце. Здравствуй, Лунный цветок. Я вернулся к вам, теперь навсегда.