Толмач

Сейчас же оказавшись по другую сторону ворот, я приветливо взмахнул рукой привратнику и, не заходя в сторожевой форт циркан, отправился в путь. Ребята не обидятся на мою невежливость, они знают, если дорога зовет — надо идти.

Проходя последние шаги на открытом воздухе, я дал последние инструкции своему каравану:

— Ни при каких условиях Вы не должны повреждать стен, не смейте поднимать камни, выстилающие туннели и не отходите далеко от меня. Запомните, от этого зависит Ваша безопасность. Вагур, присматривайте за своим конем, он не должен есть подземный мох.

Сделав буквально еще несколько шагов, наша компания вошла в раскрытый зев Старой Дороги. Однако появление свода над головой не изменило освещенности, и хотя мне для комфортного путешествия свет не был нужен, моим спутникам он со временем стал бы просто необходим. Поэтому, проходя мимо поленниц с готовыми факелами я взял пару и, глядя на меня, мои спутники тоже захватили несколько штук.

Надо бы присмотреться к новому попутчику, что он за человек, почему Вагур бросает на него такие хмурые взгляды. Но сначала поприветствовать дорогу. Внутри зарождался восторг. Каждый раз, ступая на дорогу, во мне всплывало странное чувство — как будто я соединялся с чем-то родным, но давно забытым, без чего не ощущаешь всю полноту жизни. И вот ты годы живешь без этого и постепенно пустота потери уходит, закрывается другими впечатлениями. А однажды это к тебе приходит вновь, и ты ужасаешься — как же ты все время жил без этого.

Дорога устроена так, что она всегда рада принять тебя, стать твоей частью, если ты идешь с целью. Она рождается в тебе вместе с началом пути, она живет твоим стремлением достичь места и с восторгом помогает тебе. Но чем ближе конец пути, тем менее охотно она тебе помогает. Дорога чувствует, что скоро конец путешествия, а значит, близится и ее конец. На выходе дорога в тебе умирает. Умирает то волшебное чувство неизведанного, что бурлит в крови и побуждает двигаться вперед. Умирают безрассудность и отвага, сопутствующие всю дорогу, помогающие не терять духа и смело идти вперед с улыбкой безумца, не обращая внимания на препятствия. Просто идти вперед к своей цели.

Заканчиваясь, дорога умирает в тебе. И вместе с ее смертью из памяти уходят эмоции. Вспоминая прошедший путь, я порой ужасаюсь, как я сумел преодолеть все эти трудности. Как я смел себя вести так, будто мне подвластно все, как будто я бессмертен. Я забываю, как это было прекрасно.

Множество поколений цыркан, потерянными кочевали по миру, ища приюта. Ни в одном королевстве не находя покоя. Они все время стремились дальше и дальше, и только в пути чувствовали что жизнь идет правильно. Кровь предков тянула их к Дороге, пока, наконец, они не нашли ее, вновь обретя потерянный дом. Возможно, что среди моих предков был человек, связанный с Дорогой — не знаю. Но всякий раз, вступая на дорогу, во мне пробуждаются вихри эмоций, не доступных мне на поверхности, множество несбыточных надежд и фантазий, рвет сознание на части и только твердое знание конечной цели — не дает потеряться в омуте страстей.

И вот сейчас, на несколько секунд забыв про спутников, я растворяюсь в Дороге. Я чувствую, как она во мне зарождается. Сначала чувствую, что встретил старого друга, с которым много общих воспоминаний. На губах загорается легкая улыбка. Постепенно Дорога открывается даря мне весь мир. За каждым ее поворотом скрывается такое количество возможностей, что хватит на тысячу миров. Дорога дарит мне шанс стать волшебником, королем, нищим, влюбленным. Стать, кем угодно, стоит лишь пойти по другому пути. Она протягивает мне миллионы дорог, и я в восторге от возможного будущего смеюсь, как безумец.

Смех, отражаясь от стен, бежит вперед, прокатываясь по тоннелям, разделяясь на перекрестках и усиливаясь. Вот уже сотня сумасшедших великанов хохочет вдали. И я, как всегда, выбираю только свой путь. Борясь с искушением, отворачиваюсь от дорог дарящих наслаждение, власть, богатство. Эти дороги уже проложены и известны. Я же выбираю ту, которая только зарождается, и тянусь к ней. Мой путь не известен. Он будет только таким, каким его сделаю я сам. Возможно, когда-то, по прихоти судьбы он пересечется с отвергнутыми сейчас, и я стану богатым, знаменитым, любимым. Но этого я достигну сам. Дорога приняла мой выбор.

Пришла пора очнуться. Вагур смотрел на меня ошарашенными глазами. Возможно, в этот момент он жалел, что связал свою жизнь с безумцем, доверился ему. Я кинул ободряющий взгляд, мол, это так, ерунда, бывает. А в целом я очень даже вменяемый. Практически.

Второй мой спутник глаз не поднимал. Он лишь настороженно стоял в тени, неуверенно тиская в руках факелы. Да и шляпа полностью скрывала его лицо, не давая мне рассмотреть попутчика.

— Вперед, — сказал я, — ритм задан. Дорога выбрана. — И дернул за поводья ишака, который упрямо пытался зайти в один из боковых проходов. Как ни странно, упертая скотина на этот раз не слишком сопротивлялась моей воле. Вообще ишак периодически демонстрирует точное понимание происходящих событий.

Я возглавил караван, Вагур шел за мной, ведя за собой коня, замыкал шествие -незнакомец. На очередном повороте Вагур нагнал меня и мрачно поинтересовался — А кто этот человек?

— Ты у меня спрашиваешь? Я его первый раз увидел, когда он из кареты Юлиуса вышел. Судя по всему, он был главным в этом предприятии, а значит именно ему нужно в Эстобург. Так что это я у тебя должен поинтересоваться, кто он.

Вагур потрясенно замолчал, очевидно, сказанное мной ошеломило его. На очередном повороте он отстал. Через несколько минут в пещере настолько стемнело, что ради безопасности людей, я решил, что пора зажечь факелы.

В сводах пещеры древними строителями, ну или может быть создателями, были предусмотрены специальные ниши, в которых зажигалось пламя, когда внутрь попадал деревянный предмет. Вот и в этот раз я остановился у очередной ниши и пригласил своих спутников зажечь факелы. Вагур подошел первым, и пламя его факела озарило наш караван. Загадочный попутчик по-прежнему держался в тени. Круг света, отбрасываемый горящим факелом, касался лишь его широкополой шляпы.

Подобная скрытность не могла не тревожить меня, но к попутчикам согласно древним правилам приставать с назойливыми расспросами не следовало. Считается, что караванщик должен только довести попутчика до пункта назначения, не интересуясь, ни кто, ни что подвигло его выйти на Дорогу.

Вагур естественно не знал об этом, и его косые взгляды, которые он бросал на меня, начинали раздражать. Вернее являлись дополнительным раздражающим фактором, а основным являлся неизвестный попутчик. Этот человек суда по всему знал старый кодекс, и я ни как не мог вспомнить правило, которое позволило бы мне нарушить его уединение.

Привлекая внимание людей, я махнул рукой и снова возглавил караван. До сего времени у меня не было ни одной дороги, которая вызывала бы в моей душе такое раздражение в самом начале. Но в противовес этому чувство пути, ритм — просто завораживал. И чем сильнее я чувствовал ритм, тем сильнее дорога звала меня, манила своим очарованием. В этот раз разбег возможностей был ярче и отчетливей и что больше всего меня пугало — это происходило в самом начале, а не в конце пути, когда бороться с наваждением было проще.

Сейчас же от полета сознания по вероятностям спасало нарастающее раздражение, да взлягивающий ишак, который почему-то норовил ткнуться в очередной не нужный лаз, именно тогда, когда сознание начинало уходить по дороге.

Мы шли в молчании больше двух часов. На поверхности уже наступил поздний вечер, солнце зашло, пора и нам искать место для привала. Последние минут пятнадцать я присматривался к дороге — не приведет ли она к подходящей стоянке. Но от всех мелькающих мимо нас призрачных выходах веяло неизвестной опасностью. Ну что ж, если не попадется ничего знакомого, придется разведывать новое место.

-И долго мы еще будем идти? Пора устраиваться на ночлег. — Я даже вздрогнул, так неожиданно меня отвлекли от распутывания нитей. Ого, наш молчаливый незнакомец, соизволил открыть рот, чтобы отдать команду. Я оглянулся, чтобы высказать все, что думаю по поводу таких вот новоявленных командиров, но уловил знакомое ощущение. Невидимые другим нити были окрашены в дружественный бледно зеленый цвет. Они незаметно опутали меня и предлагали свернуть. В туннеле по правой стене обнаружился узкий проход, куда и тянули меня нити. Сделав шаг, я попытался прочувствовать — куда это нас зовут. Ответвление вправо вело в знакомое место. Не раз мне уже приходилось там останавливаться, это один из самых подходящих и необычных приютов известных мне. Правда, никогда еще меня не приглашали посетить его так настойчиво.

— Сворачиваем! — скомандовал я, и только шагнув, понял, как это будет расцениваться. Незнакомец посчитает, что его приказом подчиняются, впрочем, это его проблемы. Не хочется жертвовать удобной стоянкой ради выяснения отношений и подтверждения — кто здесь главный. Я и так знаю это.

Свод туннеля становился все ниже. Больше всего неудобств доставалось коню, ему приходилось очень низко нагибать благородную шею. Пришлось его разгрузить. Часть вещей взвалили на выносливого ослика, остальное пришлось нести в руках Вагуру. Если дальше так пойдет, то боюсь, придется искать другое место для ночлега. Наконец, когда уже мне пришлось идти нагнувшись, а конь с трудом проходил повороты, темнота стала рассеиваться.

-Потушите факелы и положите их к стене. — Даже без исходящего от них света уже легко можно было рассмотреть, что делается под ногами. Через пару шагов бледно зеленая нить резко обрывалась, упираясь концом в камни. Пришлось долго шарить в том месте по стене, пока ладонь не начало покалывать. Найдя углубление, я приложил руку, и проход залил неестественно яркий свет, идущий от образовавшегося прохода. Я еле успел зажмуриться, чтобы не ослепнуть, к сожалению не успев предупредить об этом попутчиков.

-Выходи по одному.

На ощупь, как незрячие котята, Вагур, ведший коня, и незнакомец вышли на воздух. Следом шагнули и мы с ослом.

Моросил холодный дождик. Капли падали на голову и по волосам сползали за шиворот. Ночную темень прорезал лишь свет от фонаря. Он висел под крышей мраморного здания, из которого мы только что вышли. Вокруг стояло еще множество подобных домов и около каждого росло старое, заскорузлое дерево. Под ногами чавкали сырые опавшие листья.

-Рассказываю один раз. — Начал говорить я тихим голосом, чтобы привлечь внимание обоих спутников. Именно так, а не громко произнесенные слова лучше доходят до сознания. — Где находится это место, я не знаю. Зато знаю, что здесь мы получим еду и ночлег. Очень прошу ни с кем не пытаться общаться, кроме хозяина постоялого двора, в который мы сейчас направимся. Но главное — ничего, повторяю — ничего не должны вы брать с собой из этого места. В вещах может быть чужеродная магия, которую на взгляд не определить. Пойдемте. — Закончил я и пошагал вдоль темных одноэтажных домов.

Спутники двинулись вслед, разглядывая странные жилища. Крыши некоторых венчали статуи безобразных животных, с рогами и клыками. Перед другими, на ступеньках сидели мраморные дети, но с крыльями за спиной. И над каждой дверью был нарисован крест с перекладиной.

-Почему нет окон? Здесь что, живут слепцы? — звонким голосом поинтересовался попутчик. А он оказывается моложе, чем мне думалось. Я вновь попытался рассмотреть его лицо под шляпой, но света было недостаточно. Ничего, в гостинице все прояснится.

-Нет. Здесь, если можно так выразиться, живут мертвецы. А им свет ни к чему.

-Что за глупость! — тон у него непререкаемый. — Они что, не сжигают своих родных, чтобы их души до конца освободились от телесной оболочки, и соединились с оставшимися?

Отвечать я не стал, мы подошли к воротам в ограде. Просунув руки через прутья, я отворил засов, а когда все вышли, также аккуратно запер. Сразу же мы свернули под защиту деревьев, чтобы обойти высокое здание со шпилем. Как-то у меня вышел неприятный инцидент с сумасшедшим мужиком, одетым в платье, живущим в этом доме. Тот вначале ласково меня встретил, с доброй улыбкой, но потом, разглядев получше, спустил собак. И не каких-нибудь мелких шавок, а мускулистых боевых псов, чуть меньше осла. Пришлось спасаться бегством на Дорогу.

Из леса мы вышли прямиком к конюшне постоялого двора. С сеновала доносилось раскатистое храпение. В ответ на мой заливистый свист храпение смолкло, зато раздалось забористое ругательство на местном языке. То что звучит нецензурная брань — всегда можно понять. К сожалению, я провел в этом мире слишком мало времени, чтобы успеть хорошо выучить язык, но пара знакомых слов, в ругани с сеновала была. Навоз, собака и чья-то мама. Осмысленного словосочетания составить не удалось, поэтому оставалось только догадываться об общем значении фразы.

Источник брани, не переставая сквернословить, спустился вниз, дверь с грохотом отворилась, и перед нами появился большой детина с небитой физиономией. На голове красовалась черная помятая шляпа. Штаны и не заправленная рубаха были в заплатах. Рассмотрев нас, в свете фонаря, парень испуганно сплюнул на пол и начертил перед грудью пальцами магическую руну, задержавшись в четырех точках — в районе лба, живота и плечей. Возможно какая-то разновидность защитной магии. Впрочем, так делали при виде меня все в этом мире кроме хозяина постоялого двора. Ему было все равно, кто останавливается, лишь бы платили исправно. А золото — оно во всех мирах золото.

Парень, прищурившись, изучал нас, не зная, то ли бежать, звать подмогу, то ли просто бежать и прятаться. Я помог решить эту дилемму, продемонстрировав мелкую монету, и указав на лошадь и осла. Внимание детины переместилось на указываемые объекты, и он замер, зачарованно глядя на конягу. Видел я местных лошадей. Коротконогие, лохматые, чуть больше пони, судя по всему чрезвычайно выносливые, но медлительные. Жеребец Вагура, не представлявший в нашем мире ничего особенного здесь казался совершенством.

Совершенно забыв про нас, конюх молча направился к животному. Первым делом завел его под навес от дождя. Немного повозившись с незнакомой конструкцией седла, и сняв его, парень, вооружившись щеткой, начал вычищать коня, бормоча ему на ухо слова восхищения. Забрав поклажу и напомнив, что надо заботиться еще и об осле, мы двинулись в дом.

В небольшой комнате, вначале показавшейся безлюдной, находилась лишь небольшая конторка с горевшей на ней лампой, лестница на второй этаж и дверь в кухню. Над нашими головами, звякнул колокольчик, предупреждая о прибытии новых постояльцев. Через секунду из-за конторки показалась женщина, то ли жена, то ли сестра Марковича, хозяина. Она быстро привела себя в порядок. Поправила сбившийся во сне платок, огладила доходящую до полу длинную юбку и с заученной улыбкой поприветствовала нас.

-Одна комната, три кровати, одна ночь, еда — сказал я на местном языке, сопроводив речь демонстрацией нужного количества пальцев. После этого положил на конторку золотой, доставшийся мне от Юлиуса. Тут наконец женщина сообразила кто перед ней находится и начертила знакомую руну целых три раза, яростно тыча себя то в лоб, то в живот, то в плечи, сопровождая действие магическими словами. Но золотой с конторки взяла и потянулась к ключам, висевшим у нее за спиной. Нужный ключ она намеревалась отдать мне, но протянутая рука так и замерла в воздухе. Женщина с недовольным лицом пристально смотрела в сторону моих спутников. Я обернулся, чтобы узнать, чем вызвана эта задержка, но ничего особенного не заметил. Вагур терпеливо ждал окончания разговора, а неизвестный спутник по-прежнему прятал лицо под шляпой. Хозяйка начала что-то быстро возмущенно говорить. Сообразив, что я не до конца понимаю речь, она, нахмурив брови, покачала головой и медленно произнесла: