Берег мой. Книга 1

— Алло, Николаев у телефона.

— Дима, — нерешительно произнесла Оксана.

— Это ты? Что надо?

— Ничего, просто.

— Просто? Слушай, у тебя совести что, совсем не осталось?

— Ну чего ты? — она пыталась говорить тем тоном, каким всегда начинала разговор после ссоры.

Обычно это действовало, но сейчас супруг был разозлен не на шутку.

— Какого черта, Ксения?! Я еле заснул полчаса назад, пришлось валидол пить, ты меня довела, а теперь еще звонишь, будишь, тебе что, мало? Надо, чтобы я вконец окочурился? Мне вставать на работу в восемь, между прочим, ты же, с...

Она бросила трубку. Через несколько секунд раздался звонок.

"Не возьму", — подумала она, но куда там!

— Да?

— Не вздумай звонить больше! — рявкнул Дмитрий. — Вообще, не приходи раньше девяти. Видеть тебя не хочу сегодня. И на работу мне не звони. Поняла?

— Но, Дим, я же...

— Все!

Она отодвинула телефон, едва не сбросив его со стола, и зарыдала в голос. В дверь постучали. Оксана схватила пачку листков и сделала вид, что читает.

— Добрый вечер, вы до утра остались?

Вахтер! Слава Богу.

— Да, до девяти.

Она посидела, обдумывая свою горькую долю. Да чего там обдумывать... Плачь не плачь. Умыться надо, да дальше работать. По крайней мере, нет соблазна сбежать домой пораньше.

Вернулась она почти спокойная. Внутри как стянулось все, свернулось в привычный тугой комок. Некуда деваться. И поделать ничего нельзя.

Оксана заправила новые листы в машинку, но печатать медлила. Смотрела на телефон. Интересно, Сергей у себя сейчас или нет? Позвонить, проверить?

С Кулигиным они помирились на следующий день после того, не сильно удачного знакомства, и с тех пор несколько раз коротали ночь, встречаясь для чае— или кофепития. Он оказался вполне нормальным человеком и интересным собеседником, и ничего похожего на прошлый казус между ними не повторялось. Потанцевать удалось еще пару раз. А потом у Оксаны началось очередное обострение артрита и стало не до танцев. Но продолжать знакомство это не помешало.

Так звонить или не звонить? Оксана нерешительно поиграла телефонным шнуром. Может, Маша чего скажет умного? Но Маша молчала. В кои-то веки понадобилась, и молчит. Оксана отодвинула телефон подальше. Сегодня она уже позвонила одному. Хватит.

6

Белые, как и черные, не ходят три раза подряд. Но мужчине, сидевшему за доской, было не до правил. Он аккуратно переставил пешку на клетку вперед. И еще. Теперь пешка стояла на самом краю доски и должна была по закону стать фигурой. Но волею человека она шагнула дальше — на стол. И, верно, продолжила бы путь. Если бы не телефонный звонок. Человек встрепенулся и схватил трубку:

— Да? Юля? Что?!

— Да ничего... Ты что всполошился? Не один, что ли?

— Один... А почему ты звонишь? Я подумал, что-то случилось.

— Все нормально. Только вот ты сказал, придешь в одиннадцать. Я девчонок укладывала, сама задремала, сейчас проснулась, гляжу — второй час. Решила проверить, живой ты или нет, а то уже два раза скорая мимо дома проезжала, сигналила.

— Да ну, что со мной может статься? Так... засиделся, потом понял, что все равно не усну дома.

— Задачка не решается, не сходится ответ? — с усмешкой проговорила женщина.

Но он предпочел не заметить иронии:

— Что-то в этом роде.

— Красивая она?

Мужчина моргнул. Но голос его не дрогнул:

— Красивая. Мат в четыре хода.

— Да ну? С ума сойти, целых четыре! И сколько ты уже сделал?

— Чего?

— Ходов.

— Ни одного.

— Тормоз.

— Угу.

Они помолчали.

— Сергей, — позвала женщина.

— Ммм? — откликнулся он.

— Ты... — начала она несмело, но запнулась, и будто одернув себя, произнесла прежним, заботливо-снисходительным тоном: — Резиной то запасся?

— Юля, перестань, — голос его стал твердым, в то же время в нем послышался вызов: — Что ты за чепуху несешь?

— Это не чепуха, — серьезно сказала она. — Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы. Впрочем, у меня тоже.

Он помолчал, пальцы, стискивавшие трубку, побелели.

— Не бойся, — сказал он наконец. — Не будет проблем. И потом... я всего лишь решаю шахматную задачу.

— Да я понимаю. Ладно, извини, отбой.

Положив трубку, он несколько секунд созерцал шахматную доску. Потом сунул руку в карман. Под пальцами хрустнул узенький пакетик, содержимое мягко шевельнулось под тонкой фольгой. Губы мужчины скривились в гримасе высокомерной и жалкой одновременно. Он оглянулся на телефон. Будто ждал. Но телефон молчал. Как и все вокруг. Единственным звуком, нарушавшим ночное безмолвие, был тихий, но упорный дробный стук печатной машинки, доносившийся из редакции в соседнем крыле.

Мужчина закурил, прошелся по комнате. Остановился у приоткрытой двери, прислушался. Машинка перестала стучать. Он вернулся к столу, схватился обеими руками за столешницу, навис над доской, впиваясь в нее взглядом, словно надеялся прочесть в расположении фигур ответ на мучивший его вопрос. И это ему, как будто, удалось. Он выпрямился, серые глаза его, минуту назад растерянные, смотрели жестко, с вызовом. Он снял с доски горсть фигур, с шумом ссыпал их на стол. Коротко рассмеялся и, прихватив ключи, покинул комнату.

7

Оксана не сразу отозвалась на стук. Слишком обрадовалась. И тут же испугалась. Этой своей радости. "Скоро на шею ему бросаться станешь", — ядовито пробормотала "внутренняя Маша". "Еще чего!" — возмутилась Оксана и покраснела. Нет, в самом деле... впрочем, что тут такого? Ей так одиноко, а после разговора с мужем хоть к вахтерам иди, живого человека голос услышать. Не злобный, а нормальный. Сочувственный желательно. Однако как раз, когда молишь, чтобы Бог, если он есть, или судьба там, все равно, — прислали ну хоть кого-нибудь!.. В такие именно минуты никто и не приходит. Никогда. Поэтому она и звонить Кулигину не стала, известное дело — нет его здесь. Дома спит, с семьей. В тепле и уюте. Не то, что некоторые...

Стук повторился.

— Да? — отозвалась Оксана, пряча ликование за скорбной гримасой.

— Добрый вечер, то есть, ночь, — поздоровался, входя, Кулигин. — Чего молчишь, не отзываешься? Спишь?

— Да не... Привет. Извини, — сипло проговорила она.

— Давно сидишь? — он сел на стул напротив нее.

— С десяти, как обычно.

— А глаза чего красные? — он прищурился, всматриваясь. — Ба, да ты плачешь! Ну-ка, говори, что произошло.

"Тебе-то какая разница", — попыталась рассердиться Оксана. Не получилось. Он смотрел с таким участием и, главное, с таким желанием понять!

— Ну не молчи, рассказывай, — почти приказал он.

Оксана засомневалась. Соблазн велик — излить душу. Да вот что именно рассказывать? Она, как всегда, не помнила подробностей ссоры, даже повода, с которого та началась. И Маша внутри извелась, дескать, не вздумай жаловаться на мужа малознакомому человеку, не подружка он тебе.

— Ничего страшного, — принужденно улыбнулась она. — С мужем поссорились.

— Это бывает, — кивнул он, непостижимым своим чутьем угадав ее нежелание вдаваться в подробности ссоры. — А с ногами как? Лучше не стало?

— Нет. Придется в больницу ложиться, наверное.

Он помрачнел. Взял со стола журнал и стал листать. Оксана, отвернувшись, гладила истертые клавиши машинки.

— Устала я, как собака, — прошептала она. — Достало все, сил нет никаких. Скорее бы конец, что ли...

— Ну, ты это брось, — Кулигин отложил журнал. — Все уладится. Сейчас лучше отвлечься. Ты в шахматы не играешь случайно?

— Нет, не играю. Только знаю, как фигуры ходят.

— Это уже много, — заметил он. — Тогда ставь чайник, а я схожу за доской.

— Да ты что, — она испугалась, поняв, что он настроен серьезно. — Я ж совсем не умею, правда! Какой интерес тебе со мной играть?

— Как тебе сказать, — он усмехнулся. — Иногда хочется побыть ну очень умным. Хотя бы в собственных глазах. Поучить кого-нибудь... уму разуму.

— Студентов тебе мало? — улыбнулась Оксана.

— Мало, — согласился он.

8

К середине второй партии Оксана с удивлением обнаружила, что начала что-то понимать в игре, к которой прежде питала лишь уважение, граничившее с суеверным страхом. В детстве отчим пытался ее учить, но быстро отчаялся. Потом его попытки решил повторить Дмитрий, будучи женихом. И тоже махнул рукой. С тех пор Оксана окончательно изверилась в своих способностях к серьезным интеллектуальным играм. К тому же, интереса особого не было. Разве, как Кулигин сказал, желание почувствовать себя очень умной. В пику тем, кто считает ее дурой. Хотя, за последние несколько лет она с этим смирилась. Правы они, наверное, дура и есть. Кто-то убеждает в обратном, но близким виднее.

Сергею вот пока не видно. Или видно, но не считает нужным сообщать. "Хочется покрасоваться..." Зачем ему красоваться? Он и так... умный. Первое впечатление вышло обманчивым. Тем более, что он и тогда был прав. Ведь почувствовал же ее настроение! Недаром она разозлилась. Перед собой лукавила, а его обмануть не удалось. И потом не удавалось, и сейчас... И не хочется. Наоборот, хочется быть естественной. Рядом с ним это удивительно легко. Хочешь — плачь, хочешь — смейся. Болтай, что в голову придет. Не одернет, не оскорбит. Если и сделает замечание, то не обидно. Да, есть и такие мужчины. Мудрые, добрые. Надежные.

"Но-но! — предостерегла Маша. — Не вздыхай. Есть, да не про твою честь".

"Знаю!" — огрызнулась Оксана и, вспомнив последний диалог с мужем, шмыгнула носом.

— Что, жалко лошадку? — сказал Кулигин, забирая второго ее коня. — Погоди плакать, бывают и страшнее потери.

"Про что это он?", — насторожилась она, поймав его внимательный взгляд. Но сделала вид, что ничего не заметила.

— Этот Фишер никогда не сможет угадать, чем буду я ходить! — процитировала она и победно выдвинула забытую ладью. — Шах!

— Нет, не будут золотыми горы, — откликнулся он словами другой песни и снял ладью, как специально ждавшим того, слоном.

Оксана ахнула.

— Эх, сменить бы пешки на рюмашки, — жалобно проговорила она, в очередной раз потеряв представление о ходе партии.

— Хорошая идея, — покивал он. — Вот доиграем и сменим. Давай, соображай, как там дальше у Владимир Семеныча?

— Обнажил я бицепс ненароком, — произнесла Оксана, и вздрогнула от вопля ошалевшей от возмущения и страха Маши.

В самом деле, рискованная шутка. Не ко времени.

— Ну, это крайняя мера, — невозмутимо отозвался Кулигин. — Пока можно обойтись не столь сильными аргументами. Смотри...

Он пустился в объяснения. Оксана изо всех сил пыталась вникать, попутно успокаивая перепуганную Машу, давая ей всевозможные клятвы быть осторожнее и следить за дурным языком. Слишком свободно она начинает себя вести с Сергеем, ни к чему это.

Наконец белый король был окончательно загнан в угол, где и сдался, к радости его хозяйки, уставшей от непривычной умственной работы.

— Ну что, можно теперь и за рюмашки? — проговорил Кулигин, потягиваясь. — Верней, за чашки.

— Можно, — Оксана украдкой зевнула. — Вон чайник, полный.

— Только сперва перекурим, — сказал Кулигин и встал.

— Иди, — кивнула она.

— Пошли со мной, — он протянул руку, помогая ей встать. — Пройдешься, нечего сидеть.

Она послушалась. Вдвоем они направились в переход, где так хорошо танцевать. "Было", — мрачно вздохнула Оксана, волоча негнущуюся ногу. Правда, засиделась изрядно. В колени будто ваты понапихано, что, увы, не смягчает боли. Оксана попробовала было не хромать, но тут же отказалась от этой идеи. "Сиди уж... кр-расотка", — мысленно шикнула она. Настроение испортилось.

Как же ей хотелось быть красивой! Вот шла бы сейчас легко, воздушно, и юбка бы развевалась... И посматривала бы на мужчину рядом — с легкой усмешкой и достоинством здорового человека. При таком раскладе и пофлиртовать можно, понарошку, разумеется.

В свое время не пришлось. Будущий муж сразу поставил ее перед выбором: или моя сейчас и навсегда, или не нужна вовсе. Тогда ее это устраивало, серьезность отношений сулила надежность и уверенность в будущем. Так и сбылось. Надежность и уверенность есть. "А вот любви — не было, нет и, похоже, никогда уже не будет", — заключила она и заморгала, прогоняя слезы.

Кулигин обнял ее за плечи, подвел к окну. Оксана не стала сбрасывать его руку. "Есть и в болезни плюсы, безопасность обеспечена", — подумала она с неприязнью к себе. Отсюда и вольность. Нелепо в ее нынешнем состоянии бояться возбудить в здоровом мужчине какие-то эмоции, кроме обыкновенного человеческого участия.

В переходе было немногим светлее, чем в коридоре. Фонарь напротив горел будто вполсилы, и тускло отсвечивавший круг асфальта под ним лишь подчеркивал мрак безлунной осенней ночи.

— Скоро снег выпадет, ночи станут светлыми, — сказал Кулигин.

— Скользко будет, — вздохнула Оксана.

Он крепче обнял ее. Она склонила голову ему на плечо и прикрыла глаза. Дневные волнения и ночная усталость размывали очертания реальности, погружая сознание и волю в зыбкое "не здесь" и "не сейчас". Однако, Маша не дремала и поспешила вручить Оксане зеркало. Увидев себя с растрепанными волосами, бледными, потрескавшимися губами и запавшими глазами с тенями от бессонницы, Оксана мигом проснулась и вывернулась из-под руки Кулигина, под предлогом пройтись.

Возле трюмо она остановилась. В отличие от внутреннего, показанного Машей, настоящее зеркало было куда милостивее. "Это потому что здесь темно", — подумала Оксана, с тайным удовольствием оглядывая свой силуэт. Волосы нормально лежат, и ноги, вроде, ничего... если ими не двигать. Она сделала шаг в сторону и вздрогнула от громкого шороха. Это был кактус "декабрист", росший в кадке возле зеркала. Наполовину высохшие его листья-плети свисали до полу. Кактус поливали, и на этом всякий уход за ним оканчивался. Вид у него был дикий, часть веток засохла. Тем не менее, среди остававшейся довольно густой зелени иногда распускались темно-розовые цветки. На днях Оксана опять заметила набухшие бутоны. Но сейчас их видно не было, и сам кактус казался сгустком тени.

Кулигин тоже подошел к зеркалу.

— Сейчас три часа, — сказал он. — Где-то читал или слышал... давно, в детстве еще. Если в это время подойти к зеркалу, то увидишь себя в старости. Только свет нельзя зажигать, конечно. Помню, все хотел попробовать. Однажды рискнул, подошел. Начал всматриваться, шагнул поближе, а там собака наша спала, так я прямо на лапу ей встал, как она вскочит, залает! Да с подвыванием, — он засмеялся.

Оксана тоже рассмеялась.

— Какая у вас была собака? — спросила она.

— Дворняжка. Пиратом звали.

— А сейчас у тебя есть собака?

— Нет, у нас кот. Старый, пятнадцать лет. Но боевой. А у тебя?

— У нас никого.

— Да ну! Как же без зверей? Тем более, если сын растет, один. Обязательно надо завести.

— Ухаживать некому. Я болею, Димке некогда. Пашка вот подрастет немножко, тогда заведем... наверное.

— Болеешь, — повторил он. — Когда в больницу ложишься?