Слепые души

— Ну-ка, ну-ка... Тихонько! — воскликнул он, сильными руками принимая меня у Альбины. — Что же вы сами-то надрываетесь, грузы таскаете? Неужели помочь некому? Где ваш верный Юрик?

— Рюрик, — поправила Альбина. — Кроме того, этот груз я не доверю никому.

— А, понимаю, — закивал доктор, и от выражения его взгляда мне стало неловко. — Он слишком драгоценен. Вот в чём дело! Понимаю, понимаю!

Что именно он понимал, доктор не уточнил, но от его понимающего вида мне стало не по себе. А ещё у меня возникло странное и смутное ощущение, будто я знаю этого дядьку... Видела когда-то очень давно. Насколько давно? Наверно, когда вода была чистой, а автомобилей не было в помине... Моя рука сама собой сжалась на невидимой рукоятке...

Меча?

Что за вздор. Бред...

— Вы бы ещё на пятом этаже разместились, Андрей Фёдорович, — сказала Альбина. — К вам пациенты вообще бы не добирались.

— Ай-ай-ай, — проговорил Андрей Фёдорович с живейшим сочувствием. — Мне страшно жаль... Прошу вас, раздевайтесь, пожалуйста. Да, я подумываю о том, чтобы перебраться в другое место, на первый этаж. Увы, в этом здании это невозможно, для этого придётся менять адрес вообще.

Он принял плащ у Альбины и повесил на вешалку, так же поступил с моей курткой. Взяв Альбину под руку, он подвёл её к стулу, стоявшему перед его столом.

— Присаживайтесь, Аля, вот стульчик.

Альбина уже хотела сесть, но заколебалась:

— Настенька, лучше ты садись... А я, ничего, постою.

— Всё в порядке, места хватит, — успокоил Андрей Фёдорович. — Присаживайтесь... А Настенька пойдёт вон туда, на кушетку. Там мы её и посмотрим, да?

Альбина села на стул, а я — на кушетку.

— Ну, что нас беспокоит? — спросил Андрей Фёдорович.

— Поясница, — ответила я, прикладывая руку к очагу мучений. — В основном вот здесь, и отдаёт под колено и временами даже в стопу, по ходу нерва. Больно садиться и вставать, нагибаться почти невозможно. По лестнице тоже, естественно...

— Так, так, и давно мучаетесь?

— Примерно неделю... При движениях боль, а в состоянии покоя немножко ноет.

— Так, ноет... Головку нагнём. Больно в крестце?

— Да...

Доктор уложил меня на кушетку, попросил поднять ногу, потом велел повернуться на здоровый бок и стал постукивать по ягодице и бедру. Потом он заставил меня сделать ещё несколько движений лёжа, сидя и стоя, при этом всё время спрашивал, чувствую ли я боль.

— Физически перенапрягались в последнее время? Поднимали тяжести, замерзали?

Я подумала.

— Летом я много работала на даче. Бегала по всему участку с лейкой, в особенно жаркий день, бывало, по целой бочке вычерпывала. Литров двести.

— Леечка тяжёлая?

— Да вроде, казалось, не очень... Десять литров. У меня даже ничего не болело после этого. Ну, мышцы немножко... Но, строго говоря, я думаю, нагрузка на позвоночник была порядочная. Насчёт охлаждения — не знаю, не припомню. Может, и замерзала, но не заметила. Да, кстати, перед тем как у меня это началось, был небольшой насморк — так, лёгкая простуда, температура даже очень высоко не поднималась. Тридцать семь — тридцать семь и три... Не выше.

— Так, понятно... — Доктор помолчал, улыбнулся, спросил: — Что же вы с леечкой-то сами бегали? А мужчины что же, отлынивали?

Я вздохнула.

— Всё понятно, — проговорил доктор. — И всё-таки нельзя всё взваливать на хрупкие женские плечи, это не по-мужски, я считаю. Наверно, и лопаткой махали?

— Случалось, — вздохнула я опять. — Но я бы не сказала, что я так уж сильно напрягалась при этом. Грядок весной, слава Богу, не копала, но сорняки выкапывать приходилось в течение всего лета. Знаете, какие у нас в малине одуванчики вымахивали? Монстры! Стебель полуметровый, а корень — сантиметров сорок вглубь. Такие без лопаты не одолеть.

— Дача — это замечательно, — сказал доктор, прощупывая сильными пальцами мои позвонки. — Природа, свежий воздух... Только всего должно быть в меру, иначе это будет не радость, а горе. Что с вами, я полагаю, и случилось. А остеохондрозик у нас в анамнезе имеется?

— Имеется, — призналась я. — Шейного и грудного отдела. Хотя, кто его знает — может, уже и ниже спустился.

Альбина, до сих пор сидевшая молча, подала голос:

— Андрей Фёдорович, вы можете сказать, что с ней такое? Что это у неё — радикулит?

— Надеюсь, что нет, — улыбнулся доктор. — Вообще-то, если по-хорошему, то надо бы сделать снимочек пояснично-крестцового отдела, чтобы посмотреть, не случилось ли чего-то с дисками. Но это можно сделать и чуть позже, а сейчас попробуем облегчить боль. Настенька, проходите вон в ту комнату, раздевайтесь и ложитесь на стол.

За перегородкой было ещё одно небольшое помещение, в него из кабинета вёл проём с белой занавеской вместо двери.

— Насколько раздеваться? — Превозмогая боль, я встала с кушетки.

— До белья.

В маленьком помещении также было одно окно. Там стоял массажный стол, на стене были крючки для одежды, в углу — раковина с водопроводным краном, над ней — зеркало и полочка с какими-то флакончиками, рядом — полотенце на крючке. Я успела раздеться только до пояса, когда вошёл доктор Андрей Фёдорович.

— Не стесняемся, раздеваемся, — весело сказал он. — Бояться нечего, это только массаж.

— Мне трудно снимать джинсы, — призналась я. — При этом надо сгибаться, а это как раз очень больно.

— Давайте, я вам помогу.

Доктор очень любезно разул меня, после чего я расстегнула джинсы, а он помог мне их снять, так что мне почти не пришлось сгибаться в пояснице. Я забралась на стол и улеглась на живот, а доктор Андрей Фёдорович стал мыть руки. Вытерев их о полотенце и немного смазав каким-то кремом из флакончика на полочке, он подошёл ко мне, энергично потирая ладонью о ладонь. Потом его руки легли мне на поясницу, большие, сильные и горячие, как грелки. Сначала они просто поглаживали, потом начали разминать с нажимом, проходились и вдоль позвоночника, и с боков. Надо сказать, мял он меня довольно сильно, так что было даже немного больно позвонкам.

— Больновато, — заметила я.

— Так и должно быть, — ответил он, налегая на мою поясницу почти всем своим весом. — Вы не тревожьтесь, это естественная реакция тела на массаж.

Его руки мяли меня, как тесто, по мере работы становясь всё горячее. Я чувствовала, как будто из них в меня вливается тёплая живительная энергия, некая сила, распространяющаяся из поясницы и во все остальные части тела. А в пояснице сосредоточился какой-то тепловой очаг, в котором температура, как мне казалось, была на несколько градусов выше, чем во всём остальном теле. Тепло, покалывание, даже лёгкое жжение распространялись с позвоночника на мышцы спины, по нервам бежали энергетические импульсы, достигая даже головы — на затылок взбегали волны мурашек. Потом доктор стал гнуть меня, перевернув с живота на бок, а после на спину. Он выгибал меня винтом, стараясь пригнуть мое левое плечо к правому колену и наоборот.

— Ой, доктор, вы меня морским узлом завязать хотите? — испугалась я.

— Надо будет — завяжем, — пошутил Андрей Фёдорович.

Он трудился на совесть, мял меня так и этак, выгибал и заворачивал в такие позы, какие не снились даже йогам. Потом, вернув меня в исходное положение на животе, ещё немного погладил горячими ладонями мою поясницу, накрыл меня до плеч простынёй и сказал:

— Ну, всё, теперь полежите минут пять. Сразу вскакивать нельзя.

Я осталась лежать на столе. Меня сильно клонило в сон, я растекалась по столу, как кисель, а боли нигде не чувствовалось, только тепло и приятная истома. Доктор ушёл за перегородку, в кабинет, и они с Альбиной негромко разговаривали. Кое-что я расслышала.

— Ну, что, Аля? Потихоньку выбираемся из хандры? — спросил Андрей Фёдорович.

— Пытаюсь, — ответила Альбина.

— Получается?

— Ну, как сказать... Кажется, да.

— Кажется или да?

— Да.

— Ну, и прекрасно... Я рад. Что я вам говорил? Жизнь не кончена, она только начинается. Что волосы? Не растут пока?

Альбина вздохнула.

— Нет... Что я уже только ни перепробовала! Всё бесполезно. Наверно, это безнадёжно.

— Аля, ни в коем случае так не думайте. Ваш случай не безнадёжен, я в этом уверен.

— Но ничего не помогает, Андрей Фёдорович.

— Возможно, результата до сих пор нет, потому что вам не хватало уверенности, что всё получится. Если нет соответствующего настроя, даже самые эффективные меры могут оказаться бесполезными. И, самое главное, если нет радости. Положительных эмоций, любви. — Помолчав, доктор добавил с улыбкой: — Но, насколько я вижу, с последним аспектом ситуация уже изменилась, не так ли?

— Ну... — Альбина тихо, смущённо засмеялась.

— А вы ещё не верили.

— Не знаю... Наверно, это какое-то чудо.

— Кстати, как там себя чувствует наше чудо?

Андрей Фёдорович встал и вернулся ко мне. Сняв с меня простыню, он погладил меня по пояснице и сказал:

— Ну что, встаём потихоньку? Осторожно, без резких движений.

Стряхнув с себя приятное оцепенение, я приподнялась на локте, медленно села на столе, прислушиваясь к своим ощущениям. Обычно подъём из лежачего положения был очень болезненным, но сейчас я — о чудо! — не ощутила никакой боли.

— Ну как? — спросил Андрей Фёдорович. — Ещё больно?

— Это просто невероятно, — пробормотала я, медленно и осторожно спускаясь со стола. — Не болит!

— Попробуйте нагнуться, — сказал доктор.

Я начала медленно наклоняться вперёд, ожидая почувствовать боль, но её не было. Я нагибалась всё ниже, а боли не было. Мои пальцы коснулись пола, и мне не было больно! Я выпрямилась, и это тоже было безболезненно.

— Доктор, у вас получилось, — проговорила я, всё еще не веря собственным ощущениям.

— Ну, если получилось, тогда одевайтесь. На сегодня это всё.

Я надела джинсы, обулась — легко и спокойно! Надев футболку и тёплую кофту, я вышла из-за перегородки. Альбина, слыша мои шаги, поднялась на ноги.

— Настенька, ну как ты?

Я была так счастлива избавиться от боли, что мне хотелось подбежать и повиснуть на ней, но при докторе я не решилась. Я подошла и взяла её за руки.

— У меня нет слов, Аля. Это невероятно.

Альбина улыбнулась.

— Ну вот, видишь. Я же говорила тебе, что всё будет хорошо.

— Андрей Фёдорович просто волшебник, — сказала я. — Я даже не ожидала, что уже с одного раза будет такой результат!

— Но я всё-таки настоятельно рекомендовал бы сделать снимок, — сказал Андрей Фёдорович. — Секундочку, я напишу, где это можно сделать.

Он оторвал от блока бумаги один листочек и написал на нём что-то, потом достал какой-то бланк и также что-то написал на нём, тиснул печать и поставил подпись. Протягивая мне оба листочка, сказал:

— Вот адрес, где можно сделать снимок, а вот направление от меня, в нём всё указано, что и как надо сделать. Только, разумеется, это удовольствие будет платным. Можете прямо сегодня туда съездить, они работают до пяти — ещё успеете. Потом со снимком — ко мне. Не обязательно сегодня, можно завтра, я принимаю с десяти до шести. И ещё: вам может непреодолимо захотеться спать. Не сопротивляйтесь этому, отложите все дела, ложитесь и спите. Вы можете проспать довольно долго, и важно, чтобы вас никто не тревожил. Если через какое-то время вы снова почувствуете дискомфорт или боль в спине, вам нужно будет ещё раз прийти ко мне.

— Спасибо вам, Андрей Фёдорович, — сказала я.

Альбина сказала:

— Настенька, позови сюда Рюрика, а сама подожди нас в коридоре.

За Рюриком далеко ходить не пришлось: он стоял в коридоре неподалёку от двери в позе телохранителя. А может, футболиста в "стенке", когда бьют одиннадцатиметровый. Я передала ему просьбу Альбины и стала ждать.

Через минуту они оба вышли. Альбина протянула руку.

— Пойдём, зая. Сделаем тебе снимок, а потом домой — и баиньки.

Странно, почему в мою руку просился меч?

* * *

14 октября

В настоящем камине трещит настоящий огонь, за окнами серый сумрак. Рыжие блики от танцующего пламени отражаются на чёрном зеркальном щитке очков Альбины, мы сидим обнявшись на диване, в тишине — только потрескивает огонь и постукивает в стёкла дождь. Мне так хорошо, что не хочется думать ни о чём плохом, холодный слизень уполз обратно в свою нору. Я снова снимаю с Альбины очки и парик.

— Аля, сейчас тебе некого стесняться. Я люблю тебя такой, какая ты есть. Ты — моя родная.

Я тихонько целую её шрамы. Шесть лет в полной темноте. Интересно, какие сны ей снятся? Звуки? Образы прошлого?

— Аль, а как ты меня себе представляешь?

Она чуть улыбается уголками губ. Касаясь подушечками пальцев моего лица, говорит:

— Ты самая красивая на свете, малыш.

Хоть я и знаю, что это не так, но пусть сегодня это будет правдой. А она? Ни волос, ни лица. Хотя какое это имеет для меня значение? Когда я закрываю глаза, и губы мне щекочет тёплая, обволакивающая, ласкающая мягкость поцелуя, целый мир перестаёт что-либо значить.

— Настенька, ты больше не будешь делать таких глупостей? Это самая ужасная глупость, какую только можно себе представить.

Я прижимаюсь щекой к её щеке.

— Нет, Аля. Когда я с тобой, мне хочется жить.

Мне, зрячей, трудно себе представить, каково это — быть слепым. Мир становится другим, когда гаснет свет. Но он не перестаёт быть, и ты тоже продолжаешь существовать, и нужно как-то находить в нём дорогу. Это и зрячему человеку непросто, а слепому — и того труднее. На ощупь.

— Ты давно знакома с Маргаритой? — спрашиваю я.

Её пальцы ворошат мне волосы.

— Почему это тебя интересует?

— Ну... Просто — интересует и всё.

Тихонько поцеловав меня в висок, она вздыхает:

— Уже Бог знает сколько лет... Она просто друг, малыш.

— Такое возможно? — усмехаюсь я.

— А почему нет? — Альбина трётся своей щекой о мою. — Ведь дружишь же ты с Никой.

— Ника — это другой случай, — говорю я. — Она... как бы это сказать... У неё другие предпочтения... наверно.

— Откуда ты знаешь? — усмехается Альбина. — Ведь, как ты говоришь, у неё всё ещё нет парня. Согласись, это немного странно.

— Нет, Аля, одинока она вовсе не по этой причине, — уверяю я.

— Откуда тебе знать истинную причину? — говорит Альбина с многозначительной усмешкой, едва наметившейся в уголках губ.

— Мы с ней говорили об этом, — отвечаю я твёрдо. — Она ни в чём таком не признавалась.

— В этом нелегко признаться, милая. А может, она ещё и сама в себе не разобралась.

Я пытаюсь представить себе на секунду: а если и правда?.. И тут же содрогаюсь: нет. Нет, точно нет. Даже подумать нелепо. Одно я могу сказать определённо:

— Как бы там ни было, я с ней точно не спала.

— Вот и я с Маргаритой не спала, — тихо и щекотно говорит Альбина мне на ухо. — Ты что, не веришь мне?

Я обнимаю её за шею, глажу её по затылку.

— Я верю тебе, Алюня.

Тихий долгий вечер плавно переходит в ночь. Меня одолевает зевота: хоть я и вздремнула немного сегодня, а голова всё равно тяжёлая: видно, таблетки ещё не выветрились. Уткнувшись в плечо Альбины, как в подушку, я закрываю глаза. Её тёплая ладонь касается моей щеки.