Студия "Боливар" - роман

— Ну что же — сказал очкарик, неласково уставившись на меня сквозь толстые стёкла, заметив мой интерес к девушке — Вот здесь мы и живём.

Оборачиваясь, он обвёл рукой полукруг, и я заметил, как его взгляд, как и мой, недвусмысленно задержался на Алине. Развернувшись, он словно потеряв к нам, как ребёнок к уже надоевшим игрушкам, интерес, пошёл обратно к своему шалашу, откровенно пялясь на девушку.

— Он так всегда командует? — спросил я шёпотом у Алекса.

— Он местный гуру — тихо сказал Алекс — Сам по себе дерьмо-человек, но все здесь его слушаются беспрекословно. Так что, прежде чем надумаешь ссориться с ним, подумай об этом. А насчёт Алины...

Алекс с улыбкой посмотрел на меня.

— ...насчёт Алины лучше забудь. Это его женщина.

— Они вместе? — спросил я.

— Нет.

— Так почему же она его?

— А здесь всё его — многозначительно сказал Алекс — Всё в этой деревне.

Как будто здесь много чего есть, подумал я.

Алекс подошёл к женщине, забрал у неё крысу, и присев на корточки, заорудовал ножом.

Я остановился рядом и ещё раз поздоровался с женщиной. Она не ответила.

— Какая-то зашуганная — подумал я, глядя на мелькающий нож Алекса — Этот хмырь их тут что, всех так запугал? Интересно, как это у него получилось?

Алекс содрал шкуру, а я не став смотреть дальше, тем более, что видел всё это уже не один раз, подошёл к Михаилу. Ходить и пытаться заговорить — это единственное, что пришло мне пока в голову.

Михаил всё ещё ломал ветки, несмотря на то, что куча была уже довольно большой.

— Помочь? — спросил я. Надо ведь было как-то приживаться.

— Помоги — сказал Михаил, и протянул мне ветку, которая была в его руке.

Я взял. Переломил пополам о колено, и бросил одну половину в кучу, а вторую ещё раз сломал пополам.

— Как тебя зовут? — спросил Михаил, беря ещё одну ветку.

— Инго.

— Странное имя.

Я ничего не ответил. Просто не знал, что отвечать. Да, странное, но не страннее всего остального.

— Сейчас жаренной крысятины поедим — сказал я, стараясь попасть в тему.

Михаил только хмыкнул и принялся усердней ломать ветку.

— А вы как тут крыс жарите? — спросил я — На палочках?

— На палочках — недовольно буркнул Михаил.

Ему явно не хотелось говорить, хотя, как только я к нему подошёл, этого не замечалось. Может, я говорю что-то не то?

— А где вы хлеб делаете? — спросил я, переводя разговор на другую тему.

Михаил молча указал пальцем на яму обложенную камнями.

— А я думал, это колодец — сказал я, выпячивая нижнюю губу.

— Колодец у... — он резко замолчал, словно одумавшись и, бросив ветку в кучу, тихо проговорил:

— Мне нужно идти.

Он развернулся и куда-то торопливо захромал, а я подумал, куда здесь вообще бывает нужно идти? Разве что облегчиться?

Я вернулся к Алексу. Женщины и крысы уже не было. Алекс в одиночестве сидел на земле, вырезая на копье какие-то замысловатые закорючки. Рядом с ним стояла наполненная до краёв банка.

— Чёрт — буркнул я, присаживаясь рядом — Что-то они не особо ко мне любовью пышут.

— А ты как хотел? Чтобы они тебя сразу в объятия приняли?

— Нет. Но они даже разговаривать не хотят — сказал я.

— Здесь не принято говорить много.

— Да тут прямо тридцать седьмой год.

Я мельком взглянул на мужчину у шалаша, который успел снова присесть, и с беззаботным видом смотрел на свои ноги.

— А этот кто? — спросил я у Алекса, незаметно кивнув головой в сторону сидевшего у шалаша.

— Это Мик. Так его здесь зовут. Глупый тип, потому опасный.

— Чем опасный? — спросил я, насторожившись.

— Глупостью — буркнул Алекс и быстро поднялся на ноги, захватив рукой банку — Ладно, я пойду.

— Как, уже? — я почувствовал внутри себя стремительно нарастающую неуверенность. Оставаться одному среди одиннадцати совсем незнакомых мне людей не самое приятное развлечение. По крайней мере для меня.

— Мне нужно идти — Алекс положил руку мне на плечо — Ладно тебе, не переживай. Часа через два ты тут будешь родным. У них же одна большая семья. Любят все друг друга.

— В каком смысле? — спросил я. Такое выражение в моём, двадцать первом веке значило не только то, что оно значило раньше, но и кое-что побольше.

— В смысле, в каком смысле? — удивлённо спросил Алекс.

— Ладно, забудь — сказал я, поняв, что вряд ли Алекс, попавший сюда ещё из социализма, имел ввиду что-то нехорошее.

— Иногда ты говоришь странно.

— Мы с тобой из разного времени — сказал я — Ты из двадцатого века, а я уже из двадцать первого. Это всё равно, что из разных миров.

— Эти одиннадцать — Алекс махнул головой, указывая на шалаши — Они тоже из двадцатого, так что тебе придётся подстраиваться. Сам понимаешь, они вряд ли сделают это.

Закончив фразу, он развернулся и зашагал к лесу, а я стоял и смотрел ему в спину. Алекс показался мне вдруг огромным, этаким великаном, наверное из-за того, что я уже привык к нему, как к давнему и опытному поселенцу этого мира, и с его уходом терял надёжную опору. Ведь сам я... сам я ещё был полным новичком здесь, несмотря на то, что научился охотиться на крыс и не бояться луговых червей.

Когда Алекс исчез за деревьями, я одиноко обернулся. Мик продолжал сидеть у шалаша, вяло поигрывая небольшим камнем. Инри, видимо, продолжил прерванный нашим появлением сон. Где Алина я не знал, хотя именно с ней я, наверное, почувствовал бы сейчас себя не таким одиноким.

У ямы, принятой мною за колодец, две женщины разрывали на куски тушку крысы. С одной из них, Марией, я уже пытался поговорить, но наткнулся на стену. Может вторая легче характером? Или лучше поискать Алину?

Но судя по словам ушедшего Алекса, это могло повлечь за собой большие неприятности. И тогда я подошёл к Мику, и присел рядом.

Однако и с ним поговорить не пришлось.

16

Я хотел его порасспросить об Инри, но в этот момент Инри сам вышел из своего шалаша, и расслабленно направился к двухметровому столбу, на котором красовалась "детская" снежинка. В его руках была небольшая чёрная книга.

Мик тут же вскочил на ноги и торопливо, почти бегом, поспешил к нему. Женщины возившиеся с крысой, подняли с земли огромную шкуру, на которой лежали куски тушки и тяжело потащили её к столбу. Наверное, эта шкура была как-то скреплена из нескольких небольших, а может и нет. Может быть, это была шкура того самого огромного экземпляра, которого однажды посчастливилось завалить Алексу.

Инри что-то громко крикнул. Из большинства шалашей стали выходить остальные жители деревни. Я увидел дряхлую, в клетчатом сарафане и непонятного цвета, затёртом платке, старуху, со сморщенным, как прошлогодняя свёкла, лицом. Эта та, что попала сюда с банками, понял я и улыбнулся.

Кроме старухи, появилось ещё трое мужчин возраста где-то между тридцатью и сорока, и полная женщина лет пятидесяти, в больших очках, отчего она была похожа на жирную сову. Странно, как она умудрилась уберечь очки, подумал я. Её что, не тягали туда сюда по лугу местные червяки? Хотя, в-общем-то, и у главного очки в нормальном состоянии.

Из самого дальнего шалаша вышла Алина. Так вот, где она живёт. Я не отрываясь смотрел на неё с минуту. А потом перевёл взгляд на Инри.

Он стоял возле столба, и листал книгу, видимо ища нужное место. Женщины положили шкуру под самым столбом и, чуть отойдя, застыли, как две цапли на болоте. Мик уже подбежал к ним, и встал рядом.

Старуха, что-то говоря одному из пока незнакомых мне мужчин, по-идиотски подскакивала с ноги на ногу. Камлает, что ли? — пришла в мою голову неожиданная мысль, и тут меня полностью осенило. Да они же готовятся к какому-то ритуалу. Во, шоу, блин.

В это время Инри громко заговорил, но в его голосе не было природной силы. Чувствовалось, что он сильно напрягается. Я перевёл взгляд на зеленоглазую девушку.

Алина встала чуть в сторонке от остальных, и равнодушно смотрела себе под ноги. Трое мужчин стояли почти так же. А неугомонная бабка продолжала скакать, и если бы это было не на самом деле, а, например, на экране телевизора, я бы громко и от души рассмеялся.

Я не был верующим, и все эти ритуалы и мессы меня ничуть не интересовали. Но здесь был чужой монастырь. А в него, как известно со своими уставами лезть, здоровью только хуже. Поэтому, не рискнув подойти, я так и остался сидеть у шалаша Мика, и наблюдал издалека.

Чаще других я останавливал взгляд на Алине.

Девушка не была похожа на глубоко верующую и заинтересованную в действе, чего нельзя было сказать про бабку. Та всё больше впадала в религиозный экстаз, перемешанный с явным старческим маразмом, и подпрыгивала с каждой минутой выше. Наконец, она стала при этом поднимать ещё и вверх руки, и мне пришлось слегка прикусить нижнюю губу, чтобы не заржать. Потому что, похоже это бабкино камланье стало на нехреновое движение из верхнего брэйка.

Чтобы как-то отвлечься от бабки, я стал прислушиваться к словам. Сначала они показались мне монотонной белибердой, но прислушавшись, я стал просекать тему.

Инри говорил довольно стандартные вещи для таких событий. Как-то раз меня уговорами затащили на собрание одной секты. Я не боялся попасть под влияние. Поэтому пошёл. Ради одного только интереса, да и нечем мне было заняться в тот момент.

На том собрании сектанты показывали сценку, которая должна была выражать при помощи аллегорий некоторые глубокие религиозные вещи. Но я ни фига не понял, хотя и с аллегорией до этого сталкивался. Кафку читал. Но там всё, в отличии от Кафки, было как-то мутно.

Тоже самое было и здесь.

— Мы просим его о милости животам нашим, и о данном лесом сполохе надежды дальнейшего бытия нашего, выраженного одним духом, исходящим от него единовременно и навеки — кричал Инри, время от времени оглядывая паству.

Я спокойно сидел возле шалаша, и грустно думал о сигарете. Неплохо бы сейчас сигарету.

— Каждому узревшему благоданье его, да снизойдёт, а не узревшему, тьмы время приходящее в очи набросится, дабы посрамить неверие слепотою, и увековечить боль от отрицания его могущества.

Во, завернул, подумал я, и зевнул.

В это время Инри принялся истошно орать, и все моментально попадали на колени. Одна только Алина медленно опустилась.

Ей эта клоунада похрен, понял я. Бедная девушка. Ей же всё это приходится делать, потому что по-другому здесь нельзя. Вот чёрт!

Я вдруг понял, что в следующей мессе придётся учавствовать и мне. И по-другому нихрена не получится.

Я посмотрел на троих незнакомых мужчин, потом на Мика и Михаила. А потом и на Инри.

Если бы он был один, я бы ему просто харю его хипповую сломал и всё. Чтобы просветлённого из себя не строил. Но с ним ещё пятеро здоровых мужиков, сила, с которой тяжело не считаться.

Я задумался, продолжая рассеянно взирать на происходящее. Это что же получается? Возможно уже в следующее время света я должен буду вот так же валиться на колени, как только этот очкарик начнёт истошно орать?

Мне захотелось вернуться назад. Охотиться с Алексом на крыс, и по вечерам, осоловев от сытного ужина, беседовать на отвлечённые темы. И зачем мне проходить всё это? Что узнавать? Не мог что ли мне сразу сказать, что у них тут стандартная секта?

Внутри меня стало расти негодование на Алекса. Я же не какой-то там мальчишка, несмотря на то, что до сих пор ещё мечтаю стать актёром. Я могу понимать и со слов. Мне не обязательно обжечься, чтобы понять, что пламя опасно. По той простой причине, что я уже обжигался. И не один раз. Ах, Алекс, блин, попросту перестраховался? Ну, что же, твоё право. Но, долго я тут не задержусь. В следущее же время света свалю, и это как пить дать.

Инри не унимался. Он, то просто кричал, то переходил на сумасшедший ор, а бабка в припадочных судоргах крутилась у его ног.

— Это уже нижний брейк — усмехнулся я.

Наконец Инри замолк. Все стали подниматься с колен и только бабка осталась лежать. Я уже было подумал что она в процессе погружения в бездну религии испустила дух, но вспомнил, что здесь нельзя умереть просто так.

Алина, опустив голову, почти незаметно теребила своё платье, и я невольно засмотрелся на её профиль. Боже, какой идеальный нос, подумал я. Для меня идеальный, это небольшой и красивой формы, точёный вообщем. Ну, а форма черепа... глупо конечно рассуждать о форме черепа глядя на красивую девушку, но что поделать с тем, что у некоторых из них именно та форма, которая и определяет правильный, точёный носик, большие, глубокие глаза и, идеальной формы, словно вырисованные гениальным и терпеливым художником губы. А чуть форма другая, то и всё остальное портится.

Может быть, так я рассуждал от того, что всё мне казалось либо грубым, либо утончённым. В том числе женская красота и актёрская игра.

Может быть, мне побыть тут дольше? Я ведь актёр, и в конце концов, то что я здесь — это только моя роль.

— Инго — крикнул вдруг Инри, и я невольно вздрогнул.

Он махал мне рукой, требуя подойти. Именно требуя. Я это почувствовал.

Ну, что ж, сказал я себе. Нужно решить сейчас. Либо повернуться и уйти, если они мне дадут уйти. Мало ли что в головах этих фанатиков. Или встать и подойти, став одним из паствы. А значит, и падать на колени под ненормальные крики очкастого гуру, и трепыхать перед ним бабочкой и пресмыкаться трусливым ужом. Но я ведь актёр, и это только роль, как и вся жизнь. Кто знает, может режиссёр и собирал всех их только ради того, чтобы посмотреть, как с этим буду справляться я? И плевать тогда на всё. Я всё равно главный, так пусть кое-кто и побудет немного тем самым калифом.

Я медленно, словно на моих плечах лежал мешок с камнями, поднялся.

— Инго — громко сказал Инри — Подойди к братьям и сёстрам твоим, и обнимись с ними. Ибо вы суть одно.

Ну-ну — подумал я, и неспеша пошёл к своим новообретённым "родственникам".

Вначале мне пришлось обняться с тремя мужиками. Всё это время я поглядывал на Алину, в волнительном предвкушении. Может мне сказать ей что-нибудь на ушко? Но что?

Четвёртой была мерзкая старуха. Она вскочила с земли и раскинув свои сморщенные, похожие на корни дерева руки, потянулась ко мне.

Я обнял её, стараясь как можно сократить время этой процедуры. Но бабка наоборот собиралась его продлить. Потому я, чуть ли не блеванув, закрыл глаза. В горле встал ком. Я с трудом сглотнул его, и радостно почувствовал что корни-руки, которым давно самое место в земле, отпускают меня. Следующей была жирная сова.

Алина подошла ко мне последней. Я услышал плеск морских волн и шелест листвы. Море было в её глазах, а лесом пахли волосы. Я осторожно обнял её, почувствовав, какая она хрупкая.

Она опустила глаза вниз. Это было естественным для неё здесь, и я уже успел это заметить. Ей словно стыдно чего-то, или она боится.

И я совсем забывшись, легко поцеловал её в шею, отчего она дёрнулась назад. Но мои руки её удержали.

— Восславьте же! — истошно завопил Инри — Восславьте мудрость его и силу, выраженную в Боливаре, ибо он и Боливар — суть одно!