— Да, не растирай грязь! — потребовала Ира от Подушки. Подушка обреченно опустил руки.
— А-у! — взвыл он через секунду.
— Неправильно ты проверяешь! — сообщила я.
— А как правильно? Покажи! — попросила Ира.
Я спрыгнула с кровати.
— На Одеяле показывать не буду, — сразу сказала я, Подушка обиженно посмотрел на меня и горестно вздохнул.
Ира отвернулась на мгновенье, я быстро изобразила Подушке в лицах, чтобы он покривлялся, типа больно. Он понял и изобразил вполне правдоподобно! Только ухо осталось вполне себе беленьким. Но вот Ирка его жалеть была не намерена, впрочем, он не реагировал.
— А у тебя уши чистые? — спросила я у Одеяла.
Он закрыл уши руками и отвернулся. Вот козел! Все, я обиделась, и отомщу заразе!
Мы с Ирой вернулись на прежние места и стали дальше обсуждать уши.
— Мне вообще заостренные эльфийские нравятся, — наконец сказала я.
— Может, тебе и клыки нравятся? — подколола Ира.
— Ничего не имею против, — кивнула я. — Красные глазки, клыки. Класс!
— А волосы какого цвета?
— Если глаза красные, то волосы белые, — усмехнулась я, в душе покатываясь со смеху, наблюдая за насупившимся Одеялом.
Ирка построила мне глазки и согласилась поиздеваться над ними от души. Ира стала меня заверять меня, что ей нравятся всякие темненькие, я ей, наоборот, говорила только про блондинов.
Эстонцы на пару схватились за голову: Подушка — от счастья, Одеяло — с расстройства.
— Тебе какой цвет волос нравится? — серьезно спросила Ира.
— Где? — уточнила я.
После проглатывания хохота Ира уточнила:
— На лице.
— Вообще не нравятся, — категорично ответила я.
— Не знаю, — вздохнула Ира, сдерживая смех. — А мне больше древнерусские бороды.
— О-о, морж, — хохотнула я.
— Нет, это тебе моржи, с клыками! — парировала Ира.
Только Лариса успокоилась, что про нее забыли, как мы вспомнили.
— А тебе какой? — пристала Ира.
— Серенький? — поддакнула я.
— А.. м... вообще красный! — нашлась Лара.
— Мм... оригинально. Красный. Ольге красные глаза, белые волосы. А тебе красные волосы, наверное, белые глаза.
— Нет, голубые, — осторожно сказала Лариса.
— Красные и голубые. Ларис, выбери что-нибудь более сочетаемое!
— Что будем дальше обсуждать? — спросила Ира. — Оль, твои варианты?
— Не знаю.
— Ларис?
— Не знаю.
— Будем обсуждать "не знаю", — вздохнула Ира.
Мы начали обсуждать телосложение.
— Мне качки не нравятся, но хиляки не устраивают, нечто среднее, — сообщила я.
— Накачаться всегда успеет, — высказалась Ира.
— Ну, а Лариске явно нравятся, — но я не успела договорить.
— Хиляки, — сообщила Ира.
Тут мы заметили, что эстонцы стали заикаться от переизбытка информации. То за волосы хватаются, то за ноги, и говорят как-то прерывисто, или в один голос. Наверное, так:
— Да они... они... обе! — заикался Подушка.
— Д... дуры! — кивнул Одеяло. — Вообще, блииин...
— Да это ... это надо же!
— Елки-палки!
— А вообще мне нравятся мужчины так за сорок, — огорошила всех Ира. — Вот они настоящие мужчины. А до двадцати — это вообще сопляки!
— Ха-ха-ха, — не выдержала я. — А Подушке твоему за сорок?
— Подушк, тебе меньше? — всполошилась Ира.
— Мне 16! — четко и внятно ответил он.
— А так подходил по всем параметрам, — хлопнув себя по щеке, сказала Ира.
— Ну, а ты, Одеяло? Тебе-то хоть за сорок? — докапывалась Ира.
— Да ему и года еще не исполнилось, — я хохотала, уже корчась на кровати.
— Ему 15, — так же внятно ответил Подушка.
— Нц, какая жалось... — вздохнула Ира. — Где же найти мужчину за сорок, мужчину моей мечты...
— А ты... — хохотала я. — А ты к директору обратись! Он тебе поможет!
— Лариске явно нравятся с года до четырех, — резко переключилась Ира.
— Почему? — удивилась я.
— Ну, серенький же.
— Что же ты его так не ценишь. Ему и двух месяцев нет! — назидательно сказала я.
— Нет, ему или 14, или 15. Может, 16, — возмутилась Лариса.
— Дней или месяцев? — уточнила Ира. — Ларис, сочувствую!
Я покатывалась со смеху, пока Лариса протестовала.
— Ослы, — тихо сказала Ира.
— Да нет, ишаки, — громким шепотом сказала я. Видно, слово ишаки они не знали, потому что реакции не последовало.
— Они, наверное, ни на чем и играть-то не умеют. В музшколу по блату попали, — сказала я.
— Я играю на скрипке! — возмутился Подушка.
— Паганини! — всплеснула руками Ира.
— А Одеяло играет на фортепиано, — продолжил Подушка.
— Моцарт!
— Нет, Бах, — засмеялась я.
— Нет, Бетховен. Глухой, но все видит.
Подушка захохотал, Одеяло фыркнул и снова отвернулся. Какой обидчивый, прямо как я!
— И ноги кривые, — продолжила Ира.
— Ты когда успела разглядеть? — хохотала я.
— В плечах размах так себе. Цвет волос — не очень. Фейс разве что нормальный. Вкуса вообще нет. Такую форму выбрал. Прически вообще никакой. Так, три волосинки в шесть рядов. Время спросишь, никогда не знает. Бирюльку какую-то на шею повесил. Ухо не проколото, ничего никуда не повесишь. Это что еще такое?
— Ирк, хватит, я уже смеяться не могу.
Подушка с Одеялом пытались разговаривать, но у них ничего не получалось, мы-то их игнорировали, потому что не понимали, а они-то понимали, о чем мы говорим!
— Ну что, хватит? Больше не будешь по-эстонски говорить? — спросила Ира.
Подушка повернулся и сказал назло по-эстонски, наверное, что-то типа:
— Хотим и будем говорить.
— Так, ладно, — кивнула Ирка и покрыла его отборным русским матом.
— И не надо на другом языке говорить, — сказал Подушка.
— Это чисто русский... мат, — сообщила она ему.
Подушка опешил.
— Хорошо, мы не будем говорить на эстонском при вас, — согласился Подушка.
— А ты так умеешь? — спросил у меня Одеяло.
Я закрыла уши и гордо отвернулась, перестав ржать, и слезла с кровати.
— Ольга, ты что? — удивился Одеяло.
Я, чеканя шаг, дошла до двери и громко ей хлопнула. Посетив туалет, я прогулялась до туалета для "чоловiкiв", попугала кошек флейтой и, наконец, соизволила вернуться в комнату. Я залезла к себе на кровать, свесилась с нее, чтобы положить флейту, слезла на первый ярус, вытащила из тумбочки камушки, полюбовалась на них и снова сложила. И тут нашла крышку от нашего стула! Вытащив ее из-под кровати, я узрела на ней записи типа "Янтарный 2000" "Алмазный 2001", "Морской 2002", "Кипарисный 2003", "Горный 2004" и все в таком духе. Я засмеялась и отдала крышку Ире. Ира с интересом ее осмотрела и, смеясь, передала Подушке. А Подушка Одеялу не передал! Что-то новенькое!
Я починила стул, Одеяло потянулся к крышке, но Подушка отодвинул стул подальше.
— Оно и так сломан, — сказал Подушка, Одеяло не понял, в чем дело, и попробовал еще раз взять. Подушка отодвинул его ко мне, я его схватила и унесла на веранду. Потом я взяла у Иры лак и ушла на веранду красить ногти.
— Оставляю вас наедине, — Ира упорхнула за мной. — Что это ты?
— Да дурак он! — заверила ее я. — Ему можно обижаться, а мне нельзя! Что за дискриминация! Мимо накрасила, Ирка, дай жидкость для снятия лака!
За жидкостью сходила, а ватку забыла. Логика... Сходила за ваткой. А пока я самозабвенно стирала не получившийся ноготь, мы услышали разговор эстонцев.
— Нет, ты сам виноват, — безапелляционно заявил Подушка.
— Да что я сделал? — возмутился Одеяло.
— О, они поменялись ролями, — усмехнулась Ирка.
— Да тише ты, — цыкнула я на Иру.
— Сам ее обидел, — сказал Подушка.
— Да чем? — воскликнул Одеяло.
— Вы не могли бы потише, а то я сейчас опять мимо накрашу! — как можно громче сказала я.
Послышался воображаемый стук челюстей об пол, Подушка застыл с поднятым кверху указательным пальцем, Одеяло — с открытым ртом. Мы расселись по своим койкам, я обнаружила, что забыла отдать лак, и перекинула его Ире, а та обнаружила, что у нее тапочка расклеилась. Ира сходила к соседям за клеем и вернулась, напевая.
— Клей "Момент", клей "Момент", самый лучший клей, клей "Момент", клей "Момент", нюхай и балдей.
— Клей момент? Это у вас партия такой? — спросил Подушка.
— Нет, — покачала головой Ира и сунула Подушке под нос клей.
— Фу, — отшатнулся Подушка.
— Вот поэтому "нюхай и балдей", — прокомментировала Ира, приклеивая подошву. — Подержи!
— Может, уже приклеилось? — через некоторое время спросил Подушка.
— Ага, приклеилось, — хрюкая от смеха, кивнула Ира.
Подушка боязливо отпустил тапку, тапка действительно приклеилась намертво... к руке.
— А-а, больно, — попытавшись отодрать тапку, воскликнул Подушка.
— Естественно, это же клей "Момент"! — хохотала Ира.
— Ну, люди, я что, на полдник с тапкой пойду? — взмолился Подушка.
Мы отыскали жидкость для снятия тапки, точнее, лака, с ацетоном и полили ему на руку. Подушка поплотнее закрыл рот и задушевно уставился на потолок. Тапка отлипла. После этого мы увидели, что осталось после его попытки отодрать тапку. Да, жидкость с ацетоном — самое лучшее средство, лучше соли на рану!
— Все на полдник, — послышалось из коридора.
— Можно через обычный вход? Я по кипарису не полезу, — спросил Подушка, показывая на руку.
— Ну что? Дальше продолжишь? — спросила Ира.
— Да, пока не извинится, — кивнула я.
— Думаешь, извинится?
— Будет вынужден, — злорадно сообщила я.
Ирка раздобыла вилку (учитывая, что нам давали виноград, это было сложно) и принялась тыкать Подушку.
— Ты хоть бы нож возьми! — взмолился Подушка.
Ира удивленно взглянула на сего мазохиста.
— Оно тут тупое! — прояснил ситуацию Подушка.
— Подожди!
Ира сходила за ножом, а он все это время покорно ждал. Вот балбес с повышенной лохматостью! Ира потыкала ножом — ноль эффекта. Одеяло тем временем гордо сидел, не оборачиваясь и не разговаривая со мной. Я тоже держала марку.
— Нет, вилкой интереснее, ты хотя бы подскакиваешь, — разочаровалась Ира. — Может, Одеяло потыкать?
Она рассчитывала, что я, обидевшись, ей разрешу.
— Да ладно, пусть сам додумается, своими мозгами, не через жопу, — отмахнулась я.
— Уберите от меня это сумасшедшее! — взмолился Подушка.
— Ира, все. Хватит! Ира, фу! — сказала я.
— Я тебе что, собачка?
— Нет, кошечка.
— Спасибо, что кошечка, а для этого, похоже, собачка!
Мы вышли на балкон. Я уселась на бортик, ужаснулась высоте и поскорее слезла. Тут вышли эстонцы, о чем-то шушукаясь. Ире понравилась моя флейта, и она еще раз стукнула ею по Подушке.
— А, ясно, где, — обернулся Подушка. Это они нас искали? Надо же!
После полдника нас повели на пляж на прогулку, но не на наш, а на общественный, где я нашла крабика. Я наклонилась и потыкала его пальцем.
— А-а-а-а-а! — заорала я. Крабик вцепился в меня клешней! УЖАС!
Я орала и мотала рукой, наконец, он отцепился и полетел в море БЛИНЧИКОМ! Раз пять подскочил! Ромашка, у меня только крабики блинчиком летают! Потом мы нашли морских коньков, которые рассыпались в прах, обломки морских звезд, пособирали ракушек. Потом мы гуляли по территории лагеря, но без эстонцев нам было скучно. Вспомнишь г..., вот и оно! Навстречу нам шел отряд мелких эстонцев, за ним старших. Вожатых не было видно.
— Это вы куда это без вожатых? — спросила Ирка у мелких.
— Да так, марш-бросок до единственного магазина, — ответил кто-то.
Мы уселись на лавочку и стали разводить тра-ля-ля. Тут подошли старшие эстонцы. Ира наступила мне на ногу.
— Ау! — воскликнула я, обернулся Одеяло.
— Эй! — всплеснула руками Ира, повернулся Подушка.
О, вот и имена нашли. Одно Ау зовут, а другого Эй!
— Вы что? — спросил Подушка.
— Ирка на ногу наступила, — пожаловалась я.
— Сочувствую, — сказал Подушка, он-то был в курсе, что это значит.
Одеяло гордо молчал. Мы отпросились у вожатых до ужина и пошли с эстонцами.
— О, белочка на проводе! — ужаснулся Подушка.
— А вы что, не видели? — удивилась я.
— Нет.
— А на пальме видели?
— Нет, не видели.
— Фух, непьющие, — перевела дух Ира.
— В смысле? — не понял Подушка.
— Белочка — белая горячка, — пояснила я, но, заметив не понимание в эстонских глазах, продолжила. — Похмельный синдром с перепою!
Мы им показали белочку на кактусе. Подушка тут же прикольнулся по поводу нас, пьющих, но мы не особенно стесняясь, обсуждали белочкин хвост.
Потом мы им показали на сказочной поляне русских народных героев (у кого головы не хватает, у кого носа), единственный дуб, показали пальму, объяснили отличия ее от дуба, показали на ней белочку и отправились на ужин.
После ужина мы успокоились и приготовились поспать, как к нам зашел дежурный.
— Соседний отряд вас приглашает с собой на пляж. Вы согласитесь?
— Соседний? — переспросила Ира.
— Ну, эстонцы.
— Да! — тут же согласилась Ира.
— Что, на эстонцев сразу соглашаетесь?
— ДА! — кивнула Ира. — А вот на украинцев, — Ира смерила вожатого взглядом. — Нет!
Мы быстро собрались и отправились на предложенную прогулку. Пришли, разлеглись на камушках. Ирка швырнула камень в воду, он полетел блинчиком. Вот и она умеет, а я — нет. Я с размаху запустила камень в воду. Мы азартно стали швыряться, вдруг послышалось одинокое "плюх". Ира схватила меня за руку, предупреждая, чтобы я не двигалась. Тут плюхов прибавилось. Целое стадо на водопой пришло!
— А теперь пли! — тихо сказала Ира и стала швырять мелкие камни в прибывших эстонцев.
— А! — шарахнулись эстонцы от Ириных блинчиков.
— О! — блинчик был с другой стороны.
Я присоединилась, но у меня-то не блинчики.
— Ай! А-а-а! Ой! Ай! Камушки с неба сыплются, — послышалось от моря, а дальше по-эстонски что-то типа "Караул! Камни нападают!"
— Эх, жалко, Одеяла тут нет, он бы блинчиком кинул! — пожаловалась Ира.
— Вообще-то я тоже умею! — послышался сзади голос Подушки.
Парень подобрал камень и швырнул в море. Камушек звонко стал подскакивать и под конец обо что-то ударился.
— В кого-то врезался, — прокомментировал Подушка.
— Ага, в буек! — усмехнулась я.
Эстонцы тем временем бросились врассыпную.
— Ну, чего ты нам их разогнал! — возмутилась Ира. — Теперь мне опять их собирать!
И тут Одеяло засветил в нас фонариком. Я застыла с занесенным в руке камнем.
— Это допрос? — я прищурилась. — Если допрос, то я сразу признаюсь, что к этому не причастна.
Я побегала между эстонцами, извиняясь перед теми, в кого попала, в это время услышала голос Одеяла.
— Нет, столько синяков будет. Она в меня специально целилась что ли? А они еще и мной прикрывались. Отошел к заднему плану, и то по макушке попала.
— Какая я меткая! — восхитилась я.
— Так это все-таки ты кидался? — подскочил Одеяло, я отвернулась и промолчала.
Подушка улегся рядом с Ирой, Одеяло рядом с ним, я обошла Иру и села с другой стороны.
— Давай им спакостничаем! — предложила Ира.
