Охота на колдунов. Книга 1

Да, Клевоц решил, что на замок-дворец времени нет. Лишь бы успеть восстановить старые имперские городские стены, лишь бы хватило материала. Все же толстые стены, покоящиеся на могучих валунах, давали шанс. Стены, в давние времена основательно защищенные наговорами от враждебной волшбы. А там, где обвалились зубцы, там, где именитые горожане под разными предлогами или даже без оных крали камень, там, где сдвинулся грунт и появились трещины — договора скреплялись быстро и с обеда к работе приступало без счету людей.

Правда, город разросся и предместья оказывались без защиты — достраивать начатый предшественниками длинный палисад отказались. Но вот здесь как раз северяне не стали прилюдно пояснять свои планы.

Со стеной, цитаделью, палисадом — не без внутренних колебаний — северянину пришлось решать самому. А результат будет виден не скоро. Или слишком скоро — если коневоды таки ворвутся в город. Понятно, почему Холмин переживал — неверное решение, и упустишь отмеренный северянам шанс, а то и вовсе попадешь в сказания как неудачник. А там, глядишь, Холмины настолько ослабеют, что и о мести на долгое время придется забыть. О поиске заказчика. Об отмщении ему за отца, дядю, братьев, увечье деда...

Утешало то, что и Зырь с Вызимом, исчерпав аргументы в споре, не смогли друг друга убедить в том, какое решение верное. Теперь лишь сердито сопели друг на друга.

От текущих вопросов Клевоца отвлекали думы о том, как теперь искать врагов рода, после того как поторопились убить старшую жрицу. Клевоц даже в мыслях не упрекал Дана — наверняка тот сделал все настолько хорошо, насколько это вообще возможно, сходясь в поединке с 'высшими. До вчерашнего вечера герои, способные противостоять 'высшим жрецам один на один, жили для молодого северянина лишь в легендах.

Вероятно, следует разговорить молодую волхвовательницу, вникнуть в обычаи колдунов. Вдруг решение сыщется в мелочах, в деталях? Клевоц толком не знал, на что опереться в таких разговорах, как проверять узнаваемое. Столь высокородных южанок ему еще не приходилось видеть. Пожалуй, только северные сказания могли помочь, подсказать способ. Следовало повспоминать, там было много всякого, и былины не могли лгать — с самого начала сказителей самое меньшее осмеяли бы остальные еще живые очевидцы. Ведь сказания не слагаются о прошлом, нет, лишь о событиях настоящего, которое становится прошлым для внуков и правнуков рассказчиков.

Но времени на захваченную девушку не было, оборона города пока важнее всего.

Тем временем толпа именитых людей, ожидающих своей очереди, гудела, обсуждая судьбу насельников трущоб предместья. Зеленые изумруды, красно-розовые рубины, синие и желтые сапфиры, жемчуг, бриллианты на узких ножнах, тонких парадных доспехах, нагрудных цепях, коротких шерстяных или льняных кафтанах, плащах, отороченных горностаевым и собольим мехом, слепили непривычное око изобилием.

— Откупятся, как пить дать откупятся.

— Как? Там же всё больше одна рвань!

— Падут коневодам в ноги.

— Дочерьми малолетними.

— Сам тут скоро в рвань превратишься с такими откупными за отъезд.

Но говорили и про иное:

— Круто забирают, выскочки. Но дело свое знают.

— Если так и дальше пойдет, то буду подчиняться, пока осаду не снимут.

— Храм за них, теперь отобьемся.

А вот последнее не соответствовало действительности. Но Клевоц уцелел, и обещанным по договору лично ему храмовым рыцарям пришлось таки и на самом деле перейти в подчинение наследнику Холма. Что значат две сотни одоспешенных воинов против угрозы авторитету храмового обещания! Теперь два десятка из них было демонстративно выставлено в зале вместе с северянами для поддержания порядка. Как еще могла истолковать происходящее публика — только как тайную поддержку под предлогом помощи некоторым прихожанам в откупе, тем, кто успел обернуться в первый день. Ведь храмовые рыцари не наемники, чтобы так запросто переходить к кому-либо на службу.

Последним в тот день пришлось выпроводить разодетого в пух и прах куцебородого тощего дворянина, требовавшего обратно выкуп. С какого перепугу вчера ломанулся за пределы стен он объяснить не мог, зато теперь, прослышав ближе к полудню о толковых распоряжениях северных варваров и о поддерживающих их храмовниках, решил вернуться. И совсем уж близко к сердцу принял известие о том, что, буде решит опять без уважительной причины выдвигаться прочь, вновь следует откупаться.

Беседа грозила перейти на повышенные тона и завершиться вызовом на дуэль (следуя законам Империи, либо отложенную, пока не отобьют кочевников, либо Холмин соглашался выставить замену — впрочем, оставаясь держателем города, он мог бы выставить замену и позже), но тут со двора раздались давно ожидаемые северянами крики:

— Пожар! Пожар! Предместье в огне!

'Если бы кого-то из наших поймали, — пронеслось в голове у Клевоца, — то кричали бы несколько иное'.

— Уважаемый, — молодой Холмин взял под локоть прерванного на полуслове дворянина, — вот и для тебя нашлось поручение.

Южный рэл' окончательно потерял нить разговора и ошалело уставился на северянина.

— Возьми в помощь этих доблестных рыцарей храма, — Клевоц повел южанина к выходу, — и проследи, чтобы пламя не перекинулось внутрь стен. Постарайся сделать это в первую очередь и лишь потом тушить предместья. А тогда возвращайся продолжить нашу беседу, для своих людей я ничего не жалею.

Куцебородый дворянин воспринял порядок борьбы с огнем как должное — прежде всего позаботиться о достойных гражданах. Он-то думал, что 'северная погань' будет защищать такую же рвань как и они сами! А вкупе с обещанием решить вопрос с уплаченным ранее откупом новый держатель Фойерфлаха поднялся в глазах посетителя достаточно высоко.

— Уф, — Клевоц с усилием захлопнул тяжелые дверные створки и обернулся к Зырю с Вызимом, — я уж думал, он никогда не уйдет.

— И придется его пощекотать железом, — по-доброму (насколько умел) ухмыльнулся Вызим.

— А у мальчика определенно талант, — ни к кому конкретно не обращаясь пробормотал Зырь и, в ответ на недоуменный взгляд, пояснил: — Это я о тебе, о тебе. Ведь поучиться то особо и не успел.

Клевоц потупился, он не совсем понял, за что его хвалят:

— Но ведь так и ведут дела герои наших сказаний, там ведь целые беседы с южанами пересказываются. Я просто старался следовать...

— Стараться мало, — перебил Вызим, — мало знать, нужно уметь воплотить в жизнь. И ты сумел. И сегодня, и вчера. Но про талант — это перебор, конечно. Все, кто у нас правит, умеют говорить с людьми.

— Не всё есть в сказаниях, — лукаво улыбаясь, добавил Зырь, — иногда пишутся новые. — Не северянин тот, кто не мечтает, чтобы о нем рассказывали долгими зимними вечерами.

Клевоц еще раз вздохнул, а старшие понимающе переглянулись — наследник никогда не думал, что просто говорить с людьми и раздавать указания, причем с помощью двух советчиков, может быть так физически тяжело. Но они отлично справились — горожане во всем подчинились, а один из местных не даст раньше времени потушить предместье. И Клевоц постепенно набирался уверенности в своих решениях. Той уверенности, которая так нужна тем, кто с тщанием подходит к делу. Но вредна разгильдяям, образуя в последнем случае все новые кладбища бессмысленных жертв.

— Теперь самое сложное, — в третий раз вздохнул Клевоц, — проследить, чтобы местные потеснились и нормально разместили погорельцев. И с самыми знатными опять придется говорить лично.

— Кого возьмешь с собой? — Вызим по любому поводу норовил испытать наследника.

— Тебя и храмовых рыцарей, — 'отомстил' Холмин. — Против маячащего за моей спиной авторитета жрецов им не устоять, а ты посмотришь помещения. — Привлечением храмовых рыцарей (пускай и во многом случайным) Клевоц по праву гордился.

И Зырь не удержался от улыбки:

— Когда Дан придет в себя, над ним посмеемся — представляю как он будет плеваться, узнав, что взяли город в руки благодаря храмовникам.

*

Северянин вернулся отдыхать на второй этаж служившей им домом юго-западной надвратной башни лишь к вечеру. Думая в середине дня, что утомился, он сильно ошибался. По-настоящему устал, договариваясь с местным высоким дворянством и цеховыми старейшинами о размещении дополнительных людей внутри стен.

Не потому, будто именитые люди отказывались. Нет, они соглашались. Убеждали, правда, что долго осаждать западные коневоды не умеют, а потому старались разместить людей похуже, будто сельдь в бочки набивая. Но здесь Клевоц уперся крепко — если не надолго, то уж тем более можно немножко перетерпеть, потесниться, высвободить часть помещений и дать гостям побыть в более-менее человеческих условиях. Иначе с каким настроем они будут на стены подниматься?

И местные, сами себя убедив в бесперспективности долгой осады, соглашались.

Но вот откушать в каждом посещенном доме понемногу от дюжины или двух дюжин блюд! А домов в тот день посетили немало. Слава Вышнему, хоть выпивать в походе нельзя и старейшины семей, сами в молодости испробовавшие полковой дисциплины, это могли понять. Иначе Клевоц до своей башни не то, что не дошел бы — не дополз.

Правда, местная молодежь и даже среднее поколение уже явно смотрели на давнюю традицию сквозь пальцы. Хоть в походе, хоть дома. Но им седобородые слова не давали. Лишь Клевоца воспринимали как временную ровню (пока держит Фойерфлах) несмотря на возраст — раз самый главный среди северян, значит и самый старший. А то, что у этого старшего борода и на ладонь не отросла, никого не интересовало.

И вот Клевоц, обсудив с Вызимом и Зырем планы на следующий день, совсем уж засобирался отойти ко сну. Но не сложилось.

*

Изабеллу северянин в тот день все время таскал за собой. Ну, не то чтобы он буквально 'таскал' ее, лишь коротко бросил утром 'не отставай'. Зачем, девушка не поняла. И ведь еще не знала, что это лишь один из непрерывной череды подобных дней, часть северного уклада для недавних пленниц.

Когда была возможность с полонянками даже разговаривали, но у Холмина времени на жрицу не оказалось. Лишь пополудни уделил ей внимание, выразившееся в том, что дал возможность заскочить в юго-западную надвратную башню 'привести себя в порядок'.

Жрицу сопровождала молчаливая охрана: рябой Жеб, обладатель внушительной выпуклой бородавки на кончике носа, и одноглазый Глазко. Не понять, то ли они подобраны случайно, то ли нарочно, чтобы на их фоне Клевоц смотрелся непревзойденным красавцем.

Оба сопровождающих с 'бородатыми' топорами. И, взглянув на хмурые лица, осознаешь — не колеблясь пустят их в дело не только против внешнего врага, но и против самой жрицы. Но возмущало девушку вовсе не это. Изабелле даже казалось, что она уже порядком успокоилась после пленения, и теперь с нетерпением ждала освобождения и мести за тетю (с которой, к слову, за все время до последнего похода успела пообщаться едва ли двунадесять раз).

Насчет поуспокоилась жрица по большей части ошибалась. Но мало ли что может показаться изысканной дворянке когда... Когда ей впопыхах, на глазок купили повседневное крестьянское платье и добавили к нему потертый дорожный плащ с глубоким капюшоном. Когда во время застолий приходится стоять за левым плечом пленившего ее северянина, восседающего за столом и с аппетитом уплетающего за обе щеки все, до чего рука дотянется. Хорошо хоть вино не велели подливать — она бы ему так налила, мало не показалось. А еще, чужая обувь к вечеру натерла ножки.

Естественно, Изабеллу без еды не оставили. И прошла она не больше, чем другие. Но в шок девушку в тот день все же повергли — когда выселяли родню повешенного имперского казначея из конфискованного особняка. Чуть в сторонке от суеты она заметила мирно беседующих простолюдина Зыря с дворянкой вдовой. И — о Похититель! — прощаясь они нежно взяли друг друга за руки. Зырь, правда, в допросах не принимал участия. Но все равно — скандал!

С таким вот настроением девушка растолкала мирно засыпающего Клевоца и заявила:

— Ты зверь! Ты не заслуживаешь называться человеком!

На слове 'зверь' Клевоцу пригрезилось геральдическое животное Холминых, скалящая зубы куница, и он блаженно улыбнулся в полудреме. Но вот вторую фразу северянин все же осознал. Клевоц протер глаза.

— Вы сожгли детей!

— Где? Каких детей?

— В предместье, — Изабелла была свидетелем всех разговоров за день Клевоца с Зырем и Вызимом. Но вот то, что прошептали вернувшиеся с пожарища переодетые мещанами северяне, не расслышала.

— Да нет же, огонь начался с харчевен и притонов. Все спаслись, местные вытащили даже запойных пьяниц, — пленницам полагалось терпеливо объяснять северный уклад.

— Вы могли их сжечь! — и девушка тут же переключилась на новое обвинение. — Зачем ты лишил деток крова?

— Деток? — Клевоц спросонья недоумевал: разве он не лишил крова также и их родителей? — Мы не хотели снова враждовать с городским дном и их хозяевами. В прошлый раз я уже убил двоих. — Клевоц не знал, что искалеченный им человек умрет от заражения крови.

— Чистые, невинные создания. Разве ты не знаешь, что ничто не стоит слезинки ребенка?

За отгораживающими их угол воловьими шкурами от неожиданности закашлялся Вызим, невольно подслушавший разговор. Вспомнил, как происходит воспитание капризных деток на Севере.

— Вызим, — крикнул Клевоц, — позови Зыря, пусть объяснит ей. — Клевоцу не хотелось говорить о воспитании самому, ведь он еще едва из детства вышел.

— Зырь на свидании, давай уж лучше я сам.

Изабелла возмущенно поджала губки, вспомнила о новоиспеченной вдове.

— Да ты испугаешь моего 'ребенка', — Клевоц не первый год знает Вызима.

— Я постараюсь осторожно, — при этих словах Изабелла вжалась в стену — страхи первой встречи с северянами лицом к лицу быстро возвращались к ней. Хотя, казалось, причин для этого не было.

— Можно? — Вызим постучал по стене и не отодвигал шкуру, пока Клевоц не сделал этого сам. На Севере свое вежество.

— Как ты думаешь, благородная, кто ценнее, кого надлежит при случае спасать в первую очередь, взрослого или ребенка? — вкрадчиво начал Вызим.

— Ребенка, конечно!

— Хорошо, — многообещающе улыбнулся в сумраке Вызим. — Предположим ты родила десять детей...

Но его перебил резкий возглас:

— Нет, не я!

Следуя примеру сверстниц, с малых лет жрица мечтала стать великой волшебницей, сделать храмовую карьеру, мысленно отбрасывая всё, способное помешать. А собственные дети — это нечто, доставляющее неудобства, мешающее саморазвитию. Иные точки зрения жестоко высмеивались. Приятно приласкать чужих, порассуждать об 'ангелочках', но вот своего... Ребенка ʼвысшие жрицы заводят лишь ощутив, что достигли карьерного потолка. А многие не могут смириться и продолжают вместо обзаведения детьми десятилетиями интриговать в попытках хоть чуть-чуть продвинуться по служебной лестнице.

— Гм. — Клевоц и Вызим посмотрели на нее с укоризной, но Вызим все же исправился:

— Предположим, северянка родила пятнадцать детей, — похоже, здоровье Изабеллы Вызим больше чем в десять детей не оценивал. — Из них ведь не все доживут до совершеннолетия. И далее с годами в живых будет оставаться все меньше и меньше. Кто-то погибнет на войне, кто-то от болезни, кто-то умрет во время родов, а кого-то даже казнят за трусость. Но уцелевшие — самые удачливые, самые крепкие. Так кто же ценнее — ребенок из которого еще неизвестно, что вырастет? Или взрослый, прошедший множество испытаний? Да и если плачет даже взрослый, значит повод действительно достойный.