Четвёртый

— Один ко мне без оружия, остальные на месте, — крикнул я, как только расстояние позволило. Незнакомцы о чём-то перемолвились и не остановились — Фимка дал короткую очередь из пулемёта поверх их голов — вот теперь другое дело, сразу остановились и даже прилегли. Спустя минуту одетый в серое встал и начал приближаться,

— Наган в кобуру уберите, — негромко потребовал Миша, успевший отползти влево и выдвинуться вперёд.

Мужчина, а был он одет во френч из добротной ткани и брюки в тон, убрал оружие. Подойдя ко мне — единственному не замаскировавшемуся, он с недоумением посмотрел на брюки, обрезанные чуть выше колен — от постоянного ползания они напрочь протёрлись, и ставить заплаты уже было некуда, а для жаркого времени и тяжелого труда — нормальный прикид.

— Рот Фронт? — спросил этот полувоенный неуверенным голосом.

— Гитлер капут, — резонно согласился я. — Вы часом не зэков ведёте? — ходили в моё время разговоры про чёрные батальоны, составленные из осуждённых.

— Нет. Это обычные люди, прячущиеся в лесу от опасностей войны. Просто раньше они трудились на железной дороге, где форма и спецодежда, как правило, окрашены в цвета, на которых паровозная копоть не слишком заметна.

— И гуляют они исключительно с целью моциона, с трёхлинейками, поскольку лес, всё-таки. Вдруг зверь какой встретится, — согласно кивнул я. — Не откажите в любезности показать мне ваши документы.

Обычный паспорт поведал мне об имени и возрасте этого интеллигентного человека. Ещё я попросил партбилет — стаж не со времён Гражданской, но коммунистом он стал в возрасте двадцати восьми лет, то есть после прекращения членства в комсомоле.

— Не в райкоме работали? — задал я контрольный вопрос.

— В райкоме. В бухгалтерии.

— Чтобы между нами не возникло недопонимания, — приступил я к инструктажу, — здесь находится воинская часть Красной Армии, в расположение которой я вас допустить не могу, как не могу ознакомить ни с её составом, ни с решаемыми задачами.

— Пусть взрывчатку отдадут, — из-за дерева подсказала Ольга.

— А вам много надо?

— Всю несите.

— У вас несколько необычная форма, — вдруг сменил тему бухгалтер. Да, Ольга тоже в шортах и майке, как и я.

— О том, что руководство района не выполнило указание о расформировании ранее созданной партизанской базы, докладывать не буду, — поспешил я успокоить собеседника. Но тот не унимался:

— А вы тут в связи с прибытием пехотной дивизии для прочесывания леса от диверсантов?

Вот ведь неугомонный дядька — всё-то он желает знать.

— Не будем анализировать наших резонов, — попытался я как можно скорее его утихомирить и выпроводить, но не тут-то было:

— И вообще, юноша, раз вы так озабочены получением от нас взрывчатых веществ, то, несомненно, имеете представление об их использовании. Не откажите в любезности поделиться познаниями с моими товарищами.

Вот так вежливо и глубоко обоснованно он съел меня с потрохами — отказать в подобной просьбе решительно невозможно. Тем более, человеку, не расставшемуся с партбилетом, находясь в оккупации.

— Ладно, — тут же сдался я. Приводите курсантов через полтора часа. Сколько человек будет в учебной группе?

— Все семеро и будут. Те, что залегли после пулемётной очереди.

Я призадумался. Признать в том, что на нас надето, вражескую форму весьма затруднительно. Мы ведь даже не в характерных сапогах с короткими голенищами, а в ботинках. Да, в каждом ранце обязательно лежит пара с вложенными внутрь сапожной щёткой и баночкой ваксы. Поэтому скрыть факт ношения на работу одежды Вермахта, получится без особого труда. Расположение наше уже обнаружено, к классу диверсантов мы сами себя причислили, проявив интерес к тротилу. То есть — ничего ещё более секретного о себе мы не сообщим.

— Всё равно через полтора часа, — настоял на своём я. — Нам нужно составить учебный план и приготовить пособия.

— Хорошо, — кивнул бухгалтер и ушёл. А мы поспешили переодеться в штатское, спрятать в будке всё лишнее и разложить на брезенте то, что может потребоваться. Мы с Олей, как уже "засветившиеся" приняли на себя заботы о преподавании, а Ефим с Мишей спрятались, чтобы присматривать за нами и поглядывать по сторонам — мало ли каких сюрпризов можно ожидать от незнакомцев!

— О! У вас даже радиостанция имеется! — увидев антенны на крыше автомобильной будки, произнёс один из пришедших строем партизан.

— Давайте сразу договоримся — вы не видели нас, а мы — вас, — поспешил я прервать разговоры не по делу. — Рассаживайтесь кружком, да и приступим помолясь.

— Разве вы не комсомолец? — продолжил расспросы другой. Конечно, я ничего не ответил, а принялся втолковывать этим немолодым мужчинам то, чему меня относительно недавно научили товарищи. Вот, вроде и нехитрое дело, а тонкостей в нём воз и маленькая тележка. Кроме того имеется достаточно много разного рода взрывателей, обращаться с которыми нужно осмысленно. Урок получился насыщенным. Через некоторое время меня сменила Оля, а я вдруг призадумался — эта группа, скорее всего, связана с местным подпольем. Или не подпольем, но людьми имеющими подходы к разным всяким железнодорожным службам. А значит, имеет смысл рассказать им об угольных минах. То есть о тех, что выглядят, как кусок угля и, попав в паровозную топку, взрываются.

Вот о них я и поведал, когда подруга выдохлась и уступила "кафедру" мне.

— Поскольку тротил горит, если не инициирован капсюлем детонатором, то мину следует им снабдить, — вовремя подсказала моя "ассистентка". — Потом завернуть в чёрную бумагу, чтобы, если осыплется или отколется верхний слой, не сразу бросилась в глаза начинка. Ну и форму изделию следует придать неправильную, отрезав уголки или переплавив.... Пришлось переходить к теме выплавки взрывчатки из боеприпасов. Словом, быстро отделаться от учеников не получилось. К тому же люди они оказались не молодые — называли нас сынком и дочкой.

Ушли в сумерках и обещали послезавтра к полудню принести взрывчатки и несколько взрывателей, не похожих на те, что мы смогли им показать. Нас это устраивало, потому что Лючикина всё равно нужно дожидаться здесь.

— А зачем вам такая капитальная землянка? — на прощание спросил всё тот же бухгалтер. — Не зимовать же вы здесь собрались!

— Капитальная, потому что должна выдержать три зимы, а что мы собрались делать — не скажем, потому что не положено, — отрезал я.

— Может быть, поделитесь сведениями о положении на фронтах? — продолжил расспросы этот неуёмный. — Вы ведь слушаете радио.

— Сведения неутешительные. Собственно, то, что сообщают немцы — правда. Соврут они только, если скажут, что взяли Москву.

— Драпает Красная Армия — вздохнул один из дедов.

Я смолчал.

Только ушли партизаны — появился Лючикин. Шесть дней где-то пропадал.

— Немцев кругом много, — доложил он, не мешкая. — На всех дорогах посты, по лесам и полям сплошное прочёсывание. Я только и делал, что убегал и прятался. А больше рассказать-то и нечего. К местам, где спрятаны мотоциклы и другая машина я даже и не пытался подойти.

— Откуда ты про них знаешь, — удивился Фимка. Вернее, все удивились — он просто быстрее спросил. — Мы ведь ни тебе, ни старшине, ни лейтенанту их не показывали.

— По следам нашёл, — как о чём-то очевидном ответил ефрейтор. Впрочем, в фашистской форме он называется гефрайтор — мы же изучаем военно-уставную часть немецкого, чтобы при случае скосить за своих. Налегаем, конечно, на произношение — оно, оказывается, очень неплохо у Михаила, который учил этот язык в школе. Ефим тоже — так что в нашей команде один я начинаю с азов.

На другой день мы внимательно слушали радиопередачу, в которой приятный женский голос называет цифры и, иногда, произносит непонятные фразы. Точно в ожидаемое время у микрофона оказалась другая дикторша, которая произнесла несколько предложений на неизвестном языке — это заняло около минуты, по истечении которой Лючикин подключил наш передатчик и сказал ровно четыре слова на том же самом языке.

— Что она тебе сказала? — первым спросил нетерпеливый Фимка.

— Передала приветы от папы и дедушки. Попросила найти новый аэродром и хорошенько его замаскировать. Всё.

— А что ответил ты?

— Здравствуй, мама. Конец связи.

— Он был в эфире всего четыре секунды, — пояснил я. — За такое время запеленговать нас просто невозможно.

— Твои родители, они кто по национальности? — полюбопытствовала Оля.

— Мама у меня добрая и заботливая, а папа — геолог.

— Информация о национальности — большой секрет, — вмешался я. — Лучше об этом не знать.

— Но ты-то знаешь! — с упрёком в голосе надавил на меня Миша.

— Это случайность, что я догадался. А вообще-то лучше бы и мне не знать.

— Не, это же жуть какая-то! — восторженно воскликнул Фимка. — Ведь мы все могли догадаться, что у Лючикина должны быть родственники, с которыми он разговаривает на незнакомом для нас языке.

— Не должно быть в отсталом языке слова "аэродром" — вдруг спохватилась Ольга. — Вернее, оно, конечно, есть, но заимствованное, то есть звучит так же, как на русском.

— Язык не отсталый, — вступился за родную речь Лючикин. — Он просто другой. В нем существуют понятия, о которых вы даже не слышали.

— Европеоид птица гордая, — поддержал я эвенка. — Не пнёшь — не полетит. А слово "аэродром" можно заменить, например, на "длинная поляна".

— Ты на "бремя белого человека" намекнул? — смущённо спросила Оля. — Извини меня, пожалуйста, Лючикин. Не подумав, ляпнула, — она отлично помнит, как наш хранитель долго обижался на лётчика-капитана. Тонкая у человека душа, поэтому нужно поскорее сгладить неловкость.

Забота о поисках аэродрома серьёзно нас обеспокоила. Внимательнейшим образом, рассмотрев карты, мы нашли несколько мест, кажущихся подходящими, да вот веры в изделия топографов не было — имели случай убедиться в том, что многое на них устарело. Опять же — забота о маскировке. В общем, с одной стороны сам аэродром нужен, но хлопотать о его обслуживании... у нас тогда на основную деятельность времени не останется. Хотя, маленький самолёт, несущий во тьме ночной одну-единственную бомбу во многие разы эффективней, чем мы со всеми своими фугасами — он не станет мелочиться с уничтожением вагонов, груженных камнями, а выберет непременно целый состав. И подкрадётся незаметно, и скорости уравнять сможет. Да хоть в тендер паровоза попадёт или в любой вагон на выбор. Хотя, лучше жахнуть по рельсам перед локомотивом, потому что последствия крупной железнодорожной катастрофы устранять приходится долго, а это важно для нарушения снабжения.

Наконец, родилась идея — трудоустроить давешних людей в чёрном, чтобы и полосу в порядке содержали, и о маскировке позаботились. Не дело им в их-то годы красться к железной дороге с фугасом наперевес — это и нам, молодым, даётся с трудом, а уж им.... Тем более что частенько приходится убегать.

Но, как убедить в необходимости подобного шага партизан?

— Никого ни в чём убеждать не нужно, — развеял наши сомнения Лючикин. — Я передам в центр, а оттуда прикажут. Только сначала нужно дождаться, когда эта дивизия отсюда уберётся — ну не могут немцы бесконечно держать её в тылу. А потом — подобрать подходящую площадку.

Этим же вечером Миша, Ефим и ефрейтор ушли в сторону железной дороги, чтобы выяснить, продолжают фашисты нас ловить, или уже перестали и уехали. А в полдень пришли несуны от подпольщиков без взрывчатки, но с творогом и сметаной.

— Тротил нам теперь самим нужен, — сообщил тот из них, что старше возрастом. — А вы питаться должны хорошо. Молодые потому что, растёте ещё. И вот вам яблоки — кушайте с аппетитом. Кстати, бают, ушёл фашист из лесов, потому что от его стараний никакого толка нет — пока они за вами гоняются, взрывы на дороге продолжаются в точности так, как и раньше, — да, заложенные нами неделю тому назад мины продолжают в установленные сроки становиться на боевой взвод и устраивают противнику аварии, нарушая график движения.

Вот так-то. Ничего мы не добились, а только ребят напрасно отпустили в такую-то даль. Зато получили мешок яблок, по которым, оказывается, сильно изголодались. Ещё капусты, моркови и свёклы — дядьки даже редьки принесли и солёных огурчиков. Видать, мы им глянулись. Пользуясь добрым к себе расположением, мы устроили мужикам форменный допрос про железнодорожные порядки — какие сигналы подаются, как на них реагирует поездная бригада и что означают разного рода гудки.

Потом достраивали землянку, хотя вероятность вернуться в неё теперь, после обнаружения этого места партизанами, стала совсем ничтожной. Но уже не так много оставалось до того, чтобы закончить. Наконец, дождались возвращения разведчиков.

Операцию по нашим поискам фашисты свернули, и теперь по полям и лесам больше рассыпным строем не ходят. Мотоциклы они отыскали, грузовик тоже, но не нашли захоронок, что мы оборудовали во вкопанных в землю ящиках. То есть инструменты и кое-какая приятная мелочёвка сохранились. Как и минно-подрывные принадлежности, которые мы рядом с собой не держали.

А вот с аэродромом вышло неожиданно — никто его не бомбил, и вообще следов присутствия кого бы то ни было, не обнаружил даже многоопытный Лючикин. По всему выходило, что до него просто не успели дойти цепи, прочёсывающие местность. Что же касается результатов работы авиаразведчика, то ведь кроме гипотезы, высказанной капитаном, ничто не указывало на факт обнаружения этой посадочной полосы.

Мы ещё припомнили, что дело было с утра при низком солнце и длинных тенях, а пучки травы способствуют созданию целой кучи полосок на изображении, видимом сверху. Получается, что нам просто повезло. Или дело в том, что немцы не аэродром выискивали, а просматривали местность с целью обнаружения людей в малопосещаемых местах? Не знаю, потому что не понимаю в таких делах, но автомобили или заметные группы людей в окрестностях аэродрома не появлялись.

После доклада по радио о том, что старая хорошо зарекомендовавшая себя взлётно-посадочная полоса противником не обнаружена, нас обязали встретить на ней транспортник буквально этой же ночью — мы снова внаглянку катили на грузовике через оккупированную территорию, потому что иначе не успевали. Прилетевший борт доставил две тройки в маскхалатах, которые сразу ушли, и ещё троих мужчин в немецкой форме рядового состава, сообщивших, что остаются с нами. Среди них был тот самый старшина, про которого мы прекрасно знаем, что он майор Кирмасов по имени Георгий. Он выкатил к самолётной двери замотанный в брезентовые чехлы длинномер и спросил:

— Это ты, Ференц , ружьё просил? Получи и распишись.

Мы аккуратно сняли посылку на землю и отвезли её в укрытое от взглядов сверху место. Самолёт улетел, доставив нам обидно мало тротила — опять полсотни килограммов привезли. Противотанковое ружьё, которым нас осчастливили, оказалось мне незнакомо — вот не такой у него приклад, как я видел в кино. Да и колёса от мотоцикла смотрятся лишними, и дульный тормоз какой-то незнакомый.