— А как же... как же я, пешком в Петербург пойду, что ли, господин полковник? — возопил саксонец. То есть, попытался возопить. Разбитая рожа сразу напомнила о себе. — Что же мне делать?
— Кругом — и марш, — ощерился полковник. — Застава недалеко, Курляндия не за горами, дойдёшь. Буянов и дураков у нас самих вдосталь, немецкие не надобны.
Саксонец, разумеется, кричал о несправедливости, но полковник уже твёрдо решил, что не впустит его в Россию. Натерпелся в своё время от таких, кому офицерский шарф едино за немецкое имя давали. А ко всему привыкший провинциальный секретарь, невзирая на шум, дотошно заносил на листы решение полковника: штраф взыскать, из пределов Российской империи выслать. С местного дурачья тоже денежку стряхнул, чтоб неповадно было за заезжими дураками глупости повторять и в драки ввязываться. А вот альвы... Ну, не понравились они ему. Немцы-то, вот они, как на ладони, а эти себе на уме. Вроде бы тихие, смирные, говорят ласково, даже винятся, а всё равно чувствуешь — не о том они думают.
Полковнику страсть как хотелось и с них штраф стянуть, за учинённое безобразие. Да вот беда, зацепиться не за что. Кругом чисты выходят, да ещё по манифесту государеву явились, да ещё княжна. А ну как пожалуется? Бабьё родовитое, оно всё одинаково, хоть с круглыми ушами, хоть с острыми.
Саксонец, ругаясь, уплёлся в сторону заставы, поддерживаемый слугой и без особого вежества провожаемый двумя солдатами. Прочих полковник разогнал по комнатам, повелев дожидаться его окончательного решения. Плохо здесь без судейского чина. Сколько писано про то за два года, сколько бумаги изведено, а не шлют пока. Секретарь — не та шишка, чтобы дела разбирать. Всё самому приходится делать.
— Иван Карлович. — негромко сказал он "чернильной душонке", пока жена кабатчика и прислуга собирали глиняные и стеклянные черепки с пола. — Всё записал?
— Всё, Григорий Самойлович, — остзеец говорил по-русски довольно чисто. — Дело вроде бы обычное, однако же — альвы... Вы уж простите, но я взял на себя смелость побеспокоить вас.
— И правильно сделал. Ты вот что, Иван Карлович... Как управишься, напиши губернатору в Ригу. Сам знаешь, что и как писать. А я уж полковому писарю работёнку задам, пускай приказы по всем гарнизам составит. Эти альвы, видать, первыми до нас добрались. Но будут ещё. Ребята они беспокойные, так что пускай там наши ухо востро держат.
Понимая, что сказанное про "ухо востро" звучит двусмысленно, полковник криво усмехнулся. Альвы и впрямь ребята беспокойные, и, если их к порядку не призвать, много бед натворят. Но коли смогут прижиться... В солдатах он и впрямь неплохо разбирался. Если поверить этой княжне про холод и голод в пути, то даже заморённые альвы в рукопашной дорогого стоят. Правда, он ей не очень-то верил. Но заполучить в полк хотя бы роту таких остроухих солдатиков было бы неплохо.
Пусть они посидят здесь в ожидании решения своей участи. Секретарь своё дело знает. Его письмо губернатору будет составлено таким образом, что вскоре следует ждать оттуда государевых людей.
Как же медленно тянется время, когда совершенно нечем заняться...
Княжна откровенно скучала. Даже мысленно укорила себя за то, что не нашла времени изучить человеческие письмена. Трудно ли было поймать грамотного человека и заставить его поделиться знаниями? Языку ведь у пленного солдата научились, и честно расплатились с ним за науку, отпустив живым и здоровым. В конце концов, какая разница, одним трупом больше, одним меньше. Тем более, что отряд всё равно должен был менять диспозицию. Жаль, тот человек принадлежал к низшему сословию, и не владел грамотой. Сейчас можно было бы спросить у хозяев книгу сказаний, скоротать время. Ну, или хотя бы посмеяться над человеческими глупостями.
Увы. Приходится либо уходить в воспоминания, что никак не может радовать дочь Высшего из Высших, изгнанного мятежниками в мир, лишённый благодати богов, либо тоскливо смотреть в мутное окошко на редкие повозки, едущие в сторону города. Ничего не поделаешь, нужно ждать, пока приедет обещанный чиновник.
Воинам проще. Отъедаются и отсыпаются после скудной жизни в холодных лесах, не утруждая голову сложными мыслями. Они вверили свою судьбу ей, княжне Высокого Дома, и могут не заботиться о завтрашнем дне. Княжна за них обо всём подумает. Не будь княжны, точно так же подчинились бы старшему по чину или возрасту, хотя бы тому же Илвару. А она не может так же безмятежно спать в своей комнатке. Пища требовалась не только телу, но и уму. Хоть спрашивай у хозяев бумагу и письменный прибор, да самой садись за путевые записки.
— Госпожа... Могу я тебя потревожить, госпожа?
У юной Ларвиль, судя по всему, та же проблема: нечем себя занять. Так почему бы им не занять себя беседой? Кстати, это выход из положения: можно продолжить обучение девочки, прервавшееся не по её вине.
— Что тебе, дитя? — княжна ласково улыбнулась воспитаннице.
— Осмелюсь прервать твои размышления, госпожа, — девочка скромно потупила взор. — Но перед тем, как мы пустились в путь, ты обещала продолжить рассказ Ойвен Алентари, Сказания о Народе. Дабы скрасить наше ожидание...
— Ты права, дитя, — княжна не без удовольствия отметила, что Ларвиль совершенствуется в высоком стиле и манерах. — Неизвестно, когда приедет ...тот человек, облечённый властью. Пожалуй, это будет наилучшим времяпрепровождением... Итак, напомни мне, юная Арфеннир, на чём я прервала Сказание?
— На становлении Двенадцати Высоких Домов.
— Тогда слушай, дитя...
"...Сказано было одним — дана вам власть над деревьями, кустами и травами, их корнями и плодами, чтобы кормить и одевать Народ. Сказано было другим — дана вам власть над неразумными тварями, чтобы служили они Народу. Сказано было третьим — дана вам власть над огнём и металлами, чтобы создавали вы необходимые Народу вещи. Сказано было четвёртым - дана вам власть над оружием, что куют третьи, чтобы защищали вы Народ. Но пятым сказали боги — дана вам власть над всеми предыдущими, чтобы предстояли вы перед нами за весь Народ. И да будет вас Двенадцать, от Сотворения и до того дня, когда Мир поглотит Изначальная Тьма..."
Двенадцать. От Сотворения и до того дня, когда Мир... Который из двух, позвольте спросить?
Память княжны была бездонна, язык хорошо подвешен, манеры... Ну, какие манеры после двух с лишним лет в лесу и в бесконечных стычках с людьми? Хотя здесь, в тепле и меж четырёх стен, понемногу начала просыпаться прежняя княжна Таннарил. Она снова могла излагать воспитаннице Сказание высоким стилем, и одновременно думать о дне сегодняшнем. Ведь обещание боги не сдержали. Шесть Высоких Домов в полном составе были изгнаны за грань. Что будут делать оставшиеся, примкнувших к мятежнику? Переписывать древние легенды? Или...
Как она не допустила варианта, что пророчество всё же сбылось, и родной мир поглотила Изначальная Тьма? Ведь условие богов нарушено, Домов больше не двенадцать. Но если так, то кому повезло? Оставшимся, или им, изгнанникам?
При мысли, что негодяи, посмевшие выступить против отца, быть может, уже поглощены Тьмой, захотелось довольно улыбнуться. Но — нельзя. Сказание полагается излагать не только высоким стилем, выражение лица тоже должно быть возвышенным. Девочка должна знать, что Сказания — это святыня их народа.
Так удалось убить целый день. А наутро, когда они все вместе уже заканчивали завтрак в начисто убранном трапезном зале — кстати, здешняя хозяйка и впрямь вкусно готовит — княжной целиком завладело ощущение близости перемен. Чувство, свойственное только Высшим, да и то не всем. Что-то вот-вот должно случиться. Что-то, прямо влияющее на их судьбу.
Не успела княжна объявить об этом своей свите, как острый альвийский слух уловил быстрый глухой перестук копыт. К гостевому дому приближались всадники.
— Если я не ошиблась, это за нами, — проговорила княжна, поднося к губам новенькую глиняную кружку, наполненную горячим отваром из сушёных фруктов.
— Ваши приказания, госпожа? — поинтересовался Илвар.
— Сидим, доедаем завтрак и ждём. Если это за нами, то к нам же и обратятся.
Вчерашний день выдался солнечным и морозным, а сегодня небо с утра затянуло серой пеленой, снег размяк и больше не скрипел под ногами, хоть и не начал пока расползаться в мокрую грязную кашу. Надвигалась слякотная оттепель поздней осени, одна из последних перед неласковой здешней зимой. Хоть бы дождь не пошёл. Очень не хотелось бы пускаться в дорогу при такой омерзительной погоде.
Некоторое время были слышны голоса перекликавшихся людей и пофыркивание лошадей. Вскоре не только альвы услышали, как приезжие громко топали на крыльце, сбивая с сапог налипший снег. Тяжёлая дверь открылась, пропуская в трапезную троих человек, одетых по военной моде. Двое сразу заняли место за свободным столом, а третий направился прямо к стойке, за которой уже цвёл подобострастной улыбочкой хозяин гостевого дома.
Альвы, стараясь не упускать новоприбывших из поля зрения, продолжали спокойно дожёвывать вкусное мясо, запивая его приятным горячим отваром. Что бы там ни было, а стоит до конца воздать должное местным блюдам.
Обменявшись с хозяином несколькими фразами на непонятном языке, третий обернулся в их сторону. А затем не торопясь пошёл прямо к их столу.
Княжна плохо разбиралась в типажах людей, они все казались ей грубыми и одинаковыми. Но этот человек заставил её присмотреться повнимательнее. Грубоватое, как у всех людей, лицо было, тем не менее, правильным, с резкими чертами, словно отлитым из бронзы. В длинных тёмных волосах, накрытых треуголкой, серебрились редкие седые нити. Глаза... Вот глаза произвели самое глубокое впечатление. Голубые, с едва заметным зеленоватым оттенком, они были интересны не только своим цветом — кстати, совершенно обычным для здешних людей. Её, княжну, с детства учили распознавать тончайшие оттенки души собеседника именно по глазам. Так вот, если верить этой науке, то явившийся сейчас человек был, по меньшей мере, равен ей в искусстве чтения душ. По меньшей мере, если вовсе не превосходил.
Чутьё не подвело. Перемены явились в облике этого явно непростого человека.
— Позвольте представиться: титулярный советник иностранных дел коллегии Никита Степанович Кузнецов.
Была бы эта дама искушена в российских обычаях, догадалась бы, что имеет дело с человеком подлого происхождения, выслужившим чин и личное дворянство. Одно прозвание чего стоит. Ведь и вправду он кузнецов сын, и таковым, бесфамильный, был записан, когда в солдаты пошёл. Не погнали силком, как иных, сам вызвался, о чём ни разу не пожалел.
Его благородие титулярный советник... Сын деревенского кузнеца, самостоятельно освоивший немецкий язык и грамоту, тянувшийся к книжной премудрости и на равных споривший с иными дворянскими сынками о геометрии Евклида. Заметили его, смышлёного, государевы люди. Заметили и к службе приставили, к той самой, что ему по душе. А когда служба по душе, и карьер можно сделать. Вот он и рос по службе, не особо о том карьере заботясь. Главное-то что? Главное — само дело, а чин приложится.
Губернатор Репнин сейчас в Петербурге обретается — тяжело старику и Лифляндией управлять, и Военной коллегией. Вместо него дела правит де Бон, командующий Лифляндским корпусом. Вот к Герману Ивановичу и велено сих гостей доставить.
М-да. А гости-то непростые.
Господина титулярного советника обеспокоили не острые альвийские уши — что он, альвов не видал? — и не обтрёпанный вид пришлецов, и даже не то, что ими командовала дама. Маменька Никиты Степановича, помнится, и мужа своего, и детей в кулаке держала, и был тут кулак на зависть иным мужикам твёрд и силён. Нет. Матушка-покойница место своё знала, если надо было кому поклониться — кланялась. А эта дама точно из высокородных. Из тех, в ком царская кровь, не ниже. Судя по тому, что ему донесли, и что сам своими глазами увидел, не дура. А, стало быть, держаться с ней нужно почтительно и осторожно. И от всяческих штучек вроде давешней драки отвращать, не то её милость ещё вляпается по дороге в какую-нибудь историю, да его самого за собой потянет.
Государеву человеку такая слава ни к чему. Коллегия Иностранных дел — не то место, где дают службу людям, кому угодно позволяющим тянуть себя на верёвке. А посему, если приезжая дама намерена малость пошалить...
Хотя нет. Не станет она буйства учинять без причины. Оборониться — дело святое. Господину титулярному советнику и самому, бывало, доводилось шпагу из ножен не только для чистки оной доставать. Но задирать первого встречного альвийка не будет. И второго тоже. Не того замеса. Будь на её месте человек, можно было бы голову прозакладывать, что никаких происшествий более не предвидится. За альвов он бы так ручаться не стал. Нелюди, и мысли у них нелюдские.
Путь до Риги оказался благополучен. В город они въехали аккурат под вечер, когда уже вовсю хозяйничали пробирающие до костей ледяные порывы ветра, а под копытами лошадей звонко хрустел намёрзший на камнях мостовой тонкий ледок. Глядя на то, как ёжатся альвы в своих прохудившихся одёжках, Никита Степанович подумал, что не помешало бы сперва их приодеть, как было указано, а уж после представлять де Бону. Добро бы одни мужики, этим всё нипочём, а дамам в отрепье представать перед лицом, властью облечённым, ни к чему.
Да и время ему потребно, хотя бы полчаса. Письмецо начертать и с нарочным отправить...
Это было ужасно.
Конечно, она уже знала, что здесь не так уж и давно проходил оживлённый торговый путь. И что за два с лишним десятка лет война если не впрямую затронула эти края, то основательно подорвала экономику: прежним владыкам требовались деньги на армию и здоровые мужчины в качестве воинов. Недостача того и другого чувствовалась буквально во всём. Большинство встреченных по пути мужчин были одеты в солдатские и офицерские мундиры, а те, что носили цивильное, были, как правило, либо стариками, либо калеками, либо подростками. Что же до денег, то мостовая имела довольно-таки запущенный вид, а дома явно нуждались самое меньшее в покраске, если здесь вообще принято их красить.
— Здесь ещё много денег, голов и рук надо приложить, чтобы город в порядок привести, — сказал чиновник, сопровождавший их. Наблюдателен, ничего не скажешь: княжна приложила все усилия, чтобы казаться бесстрастной, а заметил.
— Неужели я настолько явно демонстрировала свои чувства? — придав лицу выражение лёгкого удивления, Раннэиль воззрилась на него из-под капюшона.
— Вы не застали дни, когда мы только пришли сюда, после шведов. Боюсь, ваши впечатления были бы куда более ...яркими, — с усмешкой ответил человек. — Мы приехали, ваше сиятельство.
— Этот дом... Здесь живёт наместник?
— Что вас смущает, княжна?
— Дом слишком ...прост для того, кто представляет здесь особу государя.
— Да уж, не дворец, — человек почти смеялся. — В самый раз для офицеров и нас, скромных чиновных душ.
