Лорды гор. Белое пламя

Глава 9. Легенда о Чаше

Иногда я завидую тебе, Лэйрин, что ты не ведаешь о таких пытках, как переход по тропе духов. Мне всегда казалось, что он ничем не отличается от умирания.

Но и оживать, когда тебя выталкивает в мир с тропы духов, не легче.

Болезненным ударом мир врывается в тело и сознание, складывается из осколков, и кажется, именно ты скрепляешь его своей болью и кровью.

И тогда я начинаю сочувствовать тебе, мой принц, потому что ты не знаешь, чем эти муки окупаются. Ты сходишь в мир, и тебя накрывает неземной восторг: реальность обретает такую глубину и потрясающе яркие цвета, будто только что сотворена.

Эта поражающая разум первозданность быстро тускнеет — за один вздох, когда дух предка стряхивает твою душу с ледяных когтей в истинную жизнь. Но ради этого экстаза обретения жизни и мира можно отдать плату болью.

Я не сразу сошел с "тропы духов". Сначала огляделся. Обычная предосторожность.

Духи, особенно древние, то ли совсем отвыкают от физического тела, то ли зверски шутят над потомками, но об удобствах не думают: с них станется поставить тебя на самый пик скалы или даже зависнуть в воздухе над бездонной пропастью. Потом поймают, конечно, не дадут разбиться, но страху натерпишься.

Рогнус перенес мое бренное тело точно к месту вчерашней драки в долине Лета.

Солнце уже всходило. Ослепительно сияли ледяные вершины сопок, а выпавший за ночь снег расцвечивался множеством золотисто-розовых бликов. Снега в горах было еще немного. Обычно в конце осени перевалы становились уже непроходимыми из-за заносов, и горные дома риэнов почти полностью переходили на общение "дорогами духов". Удобно, что ни говори. Ни зимние бураны, ни холода нипочем, и за любое расстояние плата — пара мгновений леденящего инобытия.

Яррен уже ждал — в картинной задумчивости сидел на валуне и выглядел так мрачно, словно только что похоронил лучшего друга. Даже крохотное надгробие имелось: на земле перед ним была сложена маленькая, высотой с пядь, пирамидка из мелких камней и комьев земли, и полукровка прутиком чертил на снегу вокруг нее непонятные зигзагообразные фигуры, замыкая их в кольцо.

Несмотря на утренний холод, оделся младший лорд дома Ирдари ненамного теплее и наряднее вчерашней арестантской робы: холщовые штаны, как у селян-дальегов, и черная безрукавка, демонстративно открывавшая руки со зловещими браслетами узника. Страдалец он, видите ли.

Зато пристегнутые к поясу ножны короткого меча изумляли роскошью отделки из серебра, золота и драгоценных камней. А вот выглядывавшая из ножен рукоять выглядела потертой и безыскусной. Ножны явно чужие. Странно, обычно Яррен не был столь небрежен с оружием.

От чудовищных ожогов и ран на загорелой коже бывшего узника не осталось и следа, коротко стриженные волосы сияли золотом на утреннем солнышке. Как и ты, мой принц, Яррен чихать хотел на наши традиции отращивать шевелюры до лопаток и заплетать ранговые косицы на висках. В этом вы с ним тоже похожи, как и в нежелании ходить тропами духов и еще некоторыми мелочами, которые я списываю на то, что вы оба — ученики одного Мастера.

Но тебе бы слова никто не сказал, хотя тут не могу поручиться, ты с нами не обучался. А вот длина волос Яррена— еще один повод для насмешек над ним.

За его спиной. Вслух уже никто не рисковал — обид полукровка не спускал, а после пары дуэлей и карцера для их участников никому не хотелось страдать из-за какого-то заносчивого чужака.

— Не наступи на мое творение, Дигеро, — предупредил он, когда я подошел и обменялся с ним рукопожатием. — Как спалось?

— Отвратительно! Держи, — я первым делом, пока не забыл, вручил свиток с приказом.

— Гости донимали? — Яррен, спрятав бумагу в карман, внимательно вгляделся в мое лицо.

— И какие! Сначала синтки прибежали к нам с жалобой на твое бессердечие. Потом мертвая голова заглянула поинтересоваться, где ее убийца. А для полного счастья всякие ужасы со змеями снились, — я споткнулся на полуслове, вспомнив, что снилось еще что-то удивительное и, кажется, прекрасное, но не смог вытащить из памяти сновидение. А вот змеи помнились, как наяву. Надо будет записи перечитать. Вспомнить бы еще, куда я их сунул.

— И это все? — взгляд полукровки стал пронизывающим. У Рагара научился так смотреть, зараза.

Я отвел глаза, сделав вид, что любуюсь долиной.

Откровенно говоря, здесь еще нечем любоваться. Серая земля, где никогда не пробивалось ни клочка растительности. Даже снег ее не облагораживал. Но уже то тут, то там на ячеистой поверхности устилавших ее каменных блоков проклевывались робкие ростки разноцветных фонтанчиков, не поднимавшихся пока выше локтя. До настоящей феерии, когда долина превращается в сказочный сад бьющих из-под земли гейзеров, оставалось с полчаса.

— А такого кошмара разве мало? — ответил я, заметив, что Яррен продолжает буравить меня взглядом. — Почему Саэтхиль явилась именно ко мне?

— У меня она тоже побывала. Я изловил эту птичку, запер в стальную клетку и отправился к лорду за подмогой, — полукровка, оценив мою недоверчивую гримасу, ухмыльнулся. — И за котлом для смолы.

— А смола зачем? И как ты сумел отбиться? Мне только дух и помог справиться, но на тебе черные браслеты, ты даже защиту не мог призвать.

— Потому и понадобилась смола. Сваренный в ней труп не оживает.

— Шутишь? Если ты ее поймал, то получается, что у Саэтхиль было две головы?

— Увы, пока я ходил, эта дрянь прогрызла прутья и исчезла. Потом по мою душу явился ее обезглавленный труп.

— Бррр, — меня передернуло от отвращения. — Этот ко мне не приходил.

— Ему уже нечем ходить, бедняге, — в голосе Яррена звучало искреннее сочувствие. — Он мелко покрошен, сварен в кипящей смоле и захоронен в посеребренном гробу. Если каждый труп начнет так буйствовать, смолы и серебра не напасешься.

— Ничего, у нас серебряный рудник имеется, справимся, — деловито обнадежил я, уловив усмешку в его тоне. — Рогнус сказал, тут была задействована темная магия.

— Очень точно помечено, — уголки губ Яррена опять дрогнули в улыбке. — Сами по себе трупы не оживают.

Я уже решил для себя, что не буду обращать внимания на его подначки, но все-таки начал раздражаться. В Белых горах кто-то творит темную магию — что тут смешного?

— Отец подозревает в случившемся козни лорда Наэриля, — сказал я. — Не могу поверить: кто-то в горах стал слугой темных, и никто этого не заметил! Ни Совет, ни духи, ни даже высшие мастера вейриэны, обязанные охранять наши рубежи!

— Ну, они же не всеведущие боги, чтобы знать всё о каждом. Возможно, темную магию применил и не слуга Азархарта. Его бы, тут ты прав, сразу почуяла стража Белогорья, — задумался Яррен, поигрывая прутиком. — А вот темный амулет может сработать не сразу. А если сила никак не проявляется, кто ее заметит? Никто. Пока его не применят.

— Риэн поймет темную сущность.

— Не всегда. Духи могут понять сразу, но человек — только если он очень сильный маг. У свежих амулетов еще можно почуять остаточный след колдовства, но не у старых зачарованных вещей.

— Маг не станет брать подозрительные амулеты, особенно, если неизвестна сила, — возразил я.

— Вещь можно подкинуть или подарить. И обычный человек будет спокойно носить безделушку, пока что-нибудь ее не активирует. Например, другой амулет. Или смерть.

— Или кто-нибудь. Например, Наэриль. Мне показалось, или ты не веришь в его вину?

— Знаешь, что меня смущает, Диго? — Яррен сощурился на пик горы, но небо над ним было чистым. — Наэриль — слишком явная фигура. Все эти темные истории семейки Раэн... его причастность к моему переводу в "Адову пасть", да еще его частые встречи с синтами, точнее, синтками — делают его первым подозреваемым.

— Вот именно! Но откуда тебе известно о синтках? Он же к себе никого не допускает.

— Никого, кроме слуг. И у каждого слуги есть родня, — Яррен прутиком поправил верхний камушек в пирамидке. — Потому вейриэнам кое-что известно о неприступном замке Раэн и его белобрысом хозяине. Все его наложницы — синтки. Женщин дальегов или равнинных девиц он презирает. Так вот, с какой бы антипатией я не относился к этому хлыщу, но вынужден признать: он не дурак, чтобы так подставиться с оживлением трупа.

— Ну, мало ли, самообладание потерял. Вчера он был явно не в себе: сначала моральная пощечина от тебя, потом Лэйрин ему натурально морду расквасил. А что говорит твой наставник?

— Отмахнулся под обычным предлогом: мол, вейриэны не вмешиваются в дела лордов, — с досадой ответил полукровка. — Но вообще-то, Рагару было не до этих мелких, как он сказал, проблем. А сегодня на рассвете он улетел. Далеко и надолго.

— Ничего себе мелочи — темная магия в Белых горах! Неужели в мире что-то случилось еще круче? — спросил я, зная, что высшие мастера не покидают горы без очень острой нужды. Последний раз Рагар уезжал на несколько месяцев вместе с Лэйрином ко двору короля в Найреос, и было это пять с половиной лет назад.

— Не знаю, он улетел с его высочеством.

— Как это? — подскочил я, вне себя от разочарования и обиды. — Игинир собирался уезжать в полдень!

— С Лэйрином, — поправился полукровка.

Мне стало грустно: так и не поговорил с другом детства по-человечески.

— Жаль. Я хотел с ним повидаться. Вчера мы поссорились из-за какого-то пустяка. Он сильно злится на меня?

— Это ты меня спрашиваешь? — удивился Яррен.

— Ну да. Вы же оба — ученики Рагара.

Парень зло хохотнул:

— И что с того? Лэйрин даже не знает о моем существовании.

Настала моя очередь изумляться. Обычно ученики одного мастера держатся вместе, они и наставник становятся одним целым, как его правая и левая рука. И это боевое единство куда ценнее кровного братства и прочнее обычной дружбы — в нем невозможно предательство, они способны придти на помощь друг другу в любой точке мира, без всяких духов. Столько легенд у горцев воспевает высшее братство! Оно — соль и ость халайры. И я завидовал Яррену, что он получил то, о чем я мог только мечтать и никогда уже не получу.

— Но почему, Яррен?

Он пожал плечами и опять помрачнел.

— Запрет мастера. Он всегда говорил — не время. Но я видел принца пару раз — издалека, тайком от Рагара. Мне было любопытно. Потом долго думал, но так ничего толкового и не придумал. Остается верить, что наставник никогда не станет бессмысленно что-то запрещать. Может быть потому, что в будущем наши силы будут враждебны. Моя вторая стихия — вода, а Лэйрина готовят к принятию "огненной крови", на нем уже есть огненная защита Роберта. И моя сила может невольно помешать этой подготовке.

— Ты так силен, что способен свести на нет влияние Роберта только своим присутствием?

Вместо ответа Яррен перевел взгляд на долину. Разноцветные гейзеры уже набирали силу и поднимались выше человеческого роста, выстраиваясь арками и рассыпаясь дивными цветами. И вдруг они резко потеряли высоту и начали бессильно стлаться и растекаться по земле — словно огромная невидимая плита опустилась на долину и придавила.

Губы и напряженно стиснутые кулаки Яррена побелели, жилы на руках вздулись, а глаза потемнели до густой синевы.

Я присвистнул от избытка чувств: он действительно силен, если смог остановить долину гейзеров, всю и разом! Полукровка разжал кулаки, и освобожденные гейзеры с шумом выстрелили ввысь. Тяжело дыша, он с сожалением сказал:

— Пока не могу долго держать.

— Ты потому всегда играючи проходил полигон? — поинтересовался я.

Яррен гневно фыркнул:

— Я всегда проходил честно! Не пользовался властью над водой. И, если ты помнишь, на моих испытаниях всегда присутствовал Рагар. Доверяй, но проверяй, — презрительная складка легла у его губ, и полукровка резко сменил тему разговора: — Скажи, вчерашняя стычка принца Лэйрина с лордом Наэрилем была тут, у валуна? Кроме белобрысого кого-нибудь ранили?

— Тут, но больше никто не пострадал.

— Отлично. Значит, я не ошибся. Нашел, что искал.

— А что ты искал?

— Следы его крови.

— Зачем? Ты же не собираешься заниматься запретной магией крови?

— Не смеши меня, Диго. Ты говоришь о каком-то запрете, а сам весь увешан амулетами с каплями крови твоей матери.

— Это другое... — я опять стушевался, демоны загрызи этого полукровку.

Яррен поднял камушек с бурым пятном и спрятал в кошель, висевший на его поясе. И засмеялся, заметив мою брезгливую гримасу:

— Ты такой чистый и правильный, Дигеро, что мне за тебя страшно.

После кошмарной ночи я чувствовал себя отвратительно грязным и, хотя успел ополоснуться, но ощущение не проходило.

— Ты за себя бойся, Яррен, — огрызнулся я. — Если кто-то так разозлился на тебя, что не побоялся обратиться к темной магии, то он еще что-нибудь предпримет, пока дэриэны и лорды ищут темный источник. А у тебя и духа-хранителя нет, и наставник уехал.

— Спасибо за напоминание. Пожалуй, надо быть осторожнее, — безмятежно улыбнулся парень. И совсем неожиданно, в своей обычной манере резко менять тему, спросил: — Ты хорошо знаком с легендами синтов?

— Совсем не знаком. Зачем? Все их верования и легенды — перевранная история наших кланов.

— Высокомерие риэнов нас когда-нибудь погубит, — с досадой поморщился полукровка. — У синтов есть легенда о наследниках айров. Ну, ты помнишь эту историю с раздачей магии?

— Издеваешься?

Легенду не знал только младенец. Перед тем, как покинуть мир, айры избрали наследников магии, избрав от каждого человеческого рода по одному племени и наделили их разной властью над разными явлениями мира. Так появились риэны, ласхи, аринты, шауны и инсеи. И белая магия риэнов — самая сильная в мире.

— Так вот, — Яррен не заметил вопроса, — по поверьям синтов, их племя было избрано первым, и синты готовили драгоценную чашу для магического цветка белого пламени. Но, когда божественные айры пришли с дарами, в чаше не хватало сущей мелочи. Айры так торопились, что белопламенный цветок, предназначенный хранителям горных недр, оставили в долине перед входом в подземный храм.

— Интересно, в которой?

— Не одному тебе, — на это раз вопрос не был проигнорирован. — Но легенда умалчивает. Пока синты поднимались на поверхность, чтобы взять дар, в горы забрели кровожадные охотники, увидели дивный цветок и украли его, присвоив себе белую магию, и стали риэнами. Но, так как дар был предназначен не для них, на воров пало проклятие богов, и с тех пор риэны не могут найти покой после смерти. Их голодные духи бродят по горам и мучают всех, кого застанут на поверхности, даже собственных потомков. Синты же от стыда за нерасторопность снова спрятались в пещерах, и с тех пор почти не выходят на белый божий свет.

— Какой бред! — засмеялся я.

— Это еще не все. Откупиться от духов можно драгоценными камнями или кровью. Живые риэны, потомки духов, откупаются кровью, а синты — драгоценностями недр. Но, если вернуть белую магию ее настоящим наследникам — синтам, проклятие перестанет действовать, духи навсегда успокоятся, все риэны покинут Белые горы, а для синтов наступит великий день освобождения, и они снова станут владыками гор и смогут безбоязненно выходить на поверхность под свет солнца.

— Но ведь это же чушь!

Он кивнул:

— Конечно. Синты живут не только в недрах Белых гор, и везде в их легендах какая-то высшая несправедливость мешает им выйти на свет божий. Надо же как-то оправдать свою слабость перед сильными. Но само наличие легенды говорит, что не все подгорные жители принимают существующий здесь симбиоз культур и владычество риэнов. А легенды питают недовольных.

И тут я вспомнил слова мертвой синтки.

— А ведь Саэтхиль упоминала о какой-то Чаше Цветка, Яррен! Но я думал, это аллегория. Жерло остановленного вулкана. А распустившийся цветок — действующий вулкан.

— Я тоже так думал, пока Рагар не просветил, что "Чаша Цветка" — это сеть синтских храмов.

— Лепестки?

— Они. Но где центр? Их Лепестки раскиданы так хаотично, что не складываются в общую картину. Где сердцевина этого "цветка"? И что синты там прячут? Этого никто не знает, даже вейриэны. Потому я и решил проверить "Адову Пасть", но синты так ее охраняют, что проникнуть туда сложно даже вейриэнам. Духи тоже обходят это место стороной: им не нравится пекло. Думаю, оно напоминает им, что смерть существует и для них. Как я и рассчитывал, Наэриль захотел покончить со мной раз и навсегда руками своей безумной матери, и мне удалось попасть в штольню, но до Чаши Цветка так и не добрался. Похоже, это ложный путь.

— Зачем тогда его охранять? — усомнился я в его выводах. — Значит, все-таки Отраженная Саэтхиль — мать Наэриля? Вчера синтка говорила, но мы с отцом не поверили.

— Сегодня я получил самое верное доказательство, — Яррен прутиком расшвырял пирамидку из камней и стер волнообразные рисунки на снегу. — Кровь не может лгать. У Саэтхиль и Наэриля кровь очень близких родственников, какая может быть только у матери и сына. Вот потому еще я не верю в то, что Наэриль применил темную магию. Поднять труп родной матери — это надо совсем не иметь души.

— Может, он как раз давно продался темным, какая уж тут душа... Ты за доказательством сюда и пришел? Кровь вынюхивать? Зачем, если ты не веришь в причастность Наэриля к темному колдовству?

Яррен вздохнул и снова вгляделся в сияющее безмятежностью небо.

— Я жду ласха, но он что-то задерживается.

— А разве Рагар не всех своих дьяволов с собой взял?

— Оставил нескольких для защиты Белогорья.

Я покосился на черные браслеты, въевшиеся в кожу его рук.

— Если тебе куда-то срочно надо, Яррен, я могу помочь пройти тропой духов.

Он покачал головой:

— Спасибо, но не могу принять твою помощь. Мне надо поговорить с Наэрилем. А тебе лучше не появляться в замке Раэн.

— Что? Ты куда собрался?! Да ты и ступить на его землю не сможешь — духи растерзают!

Яррен с ухмылкой похлопал по висевшему на поясе кисету с комком окровавленной земли:

— У меня есть пропуск, и я знаю, как им пользоваться.

— Этот урод убьет тебя! На тебе браслеты, и даже твоя водная магия не поможет. И он будет в своем праве. Ты же снес башку его матери!

— Попытаться надо.

— Тогда я с тобой. Я тоже виноват в случившемся. Ты меня защищал.

— Не дури, Дигеро. Уж прости, но ты еще слаб, чтобы туда соваться.

— Зато на мне нет запирающих браслетов, и все духи рода Этьер придут мне на помощь.

— Вспомни о высшем долге: ты у нас теперь — посланник от Белых гор на Север, в полдень тебе надо явиться к зданию Совета.

— Род меня не отпускает. Мой отец уже написал принцу Игиниру, что я внезапно заболел.

— Оно и видно, что заболел. Хватит спорить. Я тебя не возьму.

— Тогда я сам пойду.

Неизвестно, чем бы закончилась наша перепалка, но внезапно в воздухе разлилось предгрозовое напряжение, а по позвоночнику пробежали ледяные искры. Рогнус предупредил о приближении других духов еще и уточнил: "Стража Совета идет".

Яррен, несмотря на браслеты, тоже что-то почувствовал: резко развернулся и выхватил меч.

Через миг пространство вокруг нас взорвалось и словно вывернулось, вытолкнув замотанные в черное фигуры пяти стражников во главе с фье Соршем, мгновенно окруживших нас.

— Вот ты где, мерзавец! Инсей изворотливый! — сходу заорал кудрявый. — Думал сбежать? На тебе браслеты, от нас не скроешься нигде!

— Что-то ты долго меня искал, начальник, — усмехнулся Яррен. — Я всю ночь спокойно спал дома. Что помешало тебе придти за мной в замок лорда Ирдари? Трусость?

Сорша передернуло, и он рявкнул еще громче:

— Сдай оружие и следуй за мной, Яррен фьерр Ирдари!

— На каком основании? Я освобожден. Кстати, заберите свои браслетики, раз уж вы здесь. Мне чужого не надо.

— Они скоро станут для тебя пожизненными! — рожа бастарда расплылась в ухмылке. — Тебе предъявлено новое обвинение: в убийстве главной жрицы синтского храма.

Я, ухватив полукровку за левое плечо, шепнул:

— Бежим.

Яррен покосился, отрицательно мотнул головой.

— Покажите приказ Совета, фье Сорш.

Начальник каземата побагровел:

— Взять его!

— Стоять! — встрял я, впервые пожалев, что мой грозный Рогнус не имеет тела — фигура духа не была бы тут лишней. — Покажите приказ, иначе я буду свидетельствовать Совету о нарушении процедуры ареста. Вы не имеете права...

Сверкнули мечи, все шестеро набросились на нас. Полукровка успел выхватить свой клинок.

Ну нет. Кровопролития я не допущу. Хорошо, что моя ладонь крепко сжимала плечо Яррена — не простил бы Рогнусу, если б он выдернул меня из заварухи без него.