Бродяжка голубых кровей

Сердце у меня сжалось. Сестра? Жена?

— Вам ни к чему здесь находиться, — сглотнув ком в горле, сказал стражник глухо, обратившись ко мне. — Идите. И никому не рассказывайте, что вы видели. Прошу.

Ему не нужно было повторять дважды. Я торопливо засеменила вдоль по переулку. Уже миновав его, я оглянулась. Стражник коснулся лба женщины, бережно поднял ее на руки и понес прочь. Ни на мгновение он не оторвал взгляда от ее лица. Мне вдруг стало жутко от мысли, что он мог в тот момент чувствовать, и стыдно за то, что я обокрала несчастную женщину.

Но пути назад уже не было. Спасибо тебе, Мерида, кем бы ты ни была. Надеюсь, ты не держишь на меня зла.

* * *

Зеленройский рынок вряд ли отличался чем-то от других. Те же снующие туда-сюда повозки, те же торговцы, на все лады зазывающие покупателей и расхваливающие товар, те же склоки из-за непомерно высоких цен. Едва задержавшись возле лавки мясника, я заставила себя идти дальше, чувствуя, как внутри все сжалось и завыло от голода. Тогда-то я и вспомнила, что ела в последний раз очень давно. Остатки хлеба, полученные от Василя, не утолили его ничуть. Я скрипела зубами, глотала слюну и терпела.

— Барышня! Барышня, постойте!

Я засмотрелась на румяные яблоки и с трудом заставила себя отвернуться.

— Милая барышня, ну куда же вы!

Это мне?

Я оглянулась в поисках источника звука. С широкой улыбкой ко мне бежал юноша. На вид — сын булочника или мясника. Растрепанный чумазый оборванец. Я оглядела себя. Чему удивляться? В тот момент он видел во мне ровню, в то время, как в Йефиалии не позволил себе подойти ближе, чем на пять шагов, не то, чтобы кричать через всю улицу.

— Барышня, вы обронили! — запыхавшийся юноша протягивал мне сверток.

Моему удивлению не было предела

— Вы ошиблись. Это не мое, — сказала я, даже не спросив, что было внутри.

Я ничего не теряла. Потому что корзина, которую я несла, была пуста, как и мои карманы.

— Да нет же, это точно были вы! — воскликнул юноша, продолжая настойчиво совать мне неизвестный сверток.

Я вздохнула, приняла его из дрожавших от волнения рук и развернула. Да так и замерла с открытым ртом. Он дал мне хлеб. Хлеб! Самую простую лепешку из муки и воды, стоившую на углу едва ли больше пары медяков. Все-таки сын булочника.

— Я подумал... вы выглядите голодной, — помявшись, сказал он и покраснел до корней волос.

В высшем обществе Вафали-рейн не принято дарить ни слишком дорогие, ни возмутительно дешевые подарки. Когда мужчина начинает ухаживать за дамой, он должен быть предельно осторожен в выборе дара. Если он вручает подарок, который по стоимости меньше ее нижней юбки, она может счесть то оскорблением, а самого ухажера — недостойным претендентом на роль мужа и отклонить дешевку. Этому меня еще сестры Ли'вэй учили. Эльфиек законы человеческого общества забавляли, потому они охотно делились подобными рассказами со мной, сдабривая едкими комментариями.

Интересно, распространяются ли наши порядки на таких, как этот парнишка? Смею ли я отказаться, не опасаясь, что он швырнет эту лепешку мне вслед вместе с отборной бранью и тянет ли моя юбка на пару медяков?

— Вам не нравится? — едва не прослезился юноша.

Я улыбнулась. Обижать его не хотелось. Тем более он был прав.

— Благодарю вас, — сказала я, надеясь не подавиться слюной. — Я действительно умираю от голода.

Мальчишка расцвел.

— Вы местная? — спросил он. — Я вас раньше здесь не видел... А вы знаете Дору?

— Кто такая Дора? — удивилась я.

— Как кто? Швея наша зеленройская. Лучшая в городе... Как же... Вот же ее знак, — он ткнул в мой чепчик. — Она всегда его на своих работах вышивает...

Я, должно быть, покраснела. Как неловко вышло. Придумывая, как бы выкрутиться поизящнее, я оторвала взгляд от юноши и посмотрела поверх его плеча. И внезапно в толпе увидела Свермира. Я ахнула и выпустила сверток из рук. Проворный мальчишка, к счастью, успел поймать лепешку прежде, чем она упала в грязь. Он протянул ее мне внось, изумленный и растерянный.

— Ой! Какая я неловкая... — пробормотала я, пряча лепешку в корзину.

Когда я вновь взглянула поверх плеча юноши, Свермира уже нигде не было. Меня обуял ужас. Быть может, это всего лишь мое замученное воображение разыгралось?

— Это подарок, — улыбнулась я и коснулась чепчика. — Мне... подарили его. Простите, но мне пора. Спасибо вам!

Отвернувшись раньше, чем юноша успел ответить, я рванула прочь. Не разбирая дороги, я неслась мимо лавок, уже не чувствуя запахов и не слыша звуков. В голове билась одна-единственная мысль: показалось или нет? Повернув за угол, я сбила девушку, несшую целую корзину рыбы. Сбивчиво извиняясь, бросилась помогать ей собирать рассыпавшееся добро.

— Смотреть надо, куда идешь, прошмонь! — воскликнула она.

Я похолодела. Мне уже приходилось слышать подобное обращение. В тот самый день, когда я встретила разбойников на пути в Вирру. От Ларии.

Сидя на корточках я замерла со здоровенной скользкой рыбиной в руке. Растерянность сменилась удивлением. Лицо девушки было мне знакомо. Тонкие черты, темные злые глаза. Она была лишь отдаленно похожа на свою сестру-нимфу.

— Мира?

Она, кажется, узнала меня только когда я произнесла ее имя.

— Вилька?

* * *

— Вот тут я и живу, — вздохнула Мира, закрывая за мной дверь, болтавшуюся на одной петле.

Я бы трижды подумала, прежде чем назвать место, куда привела меня мира, жилищем. Каким бы прекрасным ни был благоустроенный крупный город, впечатление меняется, когда попадаешь в трущобы. Это для меня оказалось в новинку. С отцом мы жили вдалеке от городов, а когда я переехала в Йефиалию, наставницы строго-настрого запретили выходить в одиночку за ворота нашего скромного жилища. Они всегда и всюду сопровождали меня.

— Когда-то здесь была кузница, поведала Мира, снимая с веревки пучки трав и бросая в котелок. — Местные так говорят. Потом в этой части города стало совсем худо. Многие отсюда ушли. Остались только те, кому идти некуда. А когда случается чума или еще какая напасть, вокруг трущоб баррикады вырастают, а стражники чумных отстреливают. Добропорядочных граждан охраняют...

Мира сморщилась и сплюнула. Мне нечего было сказать. Рассуждения о том, какая это несправедливость — элементарная вежливость, в которой никто из нас не нуждался.

— Откуда ты все это знаешь? — спросила я. — Ты же здесь совсем недавно.

Мира поджала губы.

— Мы тут с Верой жили. Давно... Пока не попали в общину. Самое яркое воспоминание — это чума. Я еще малюткой была. Но помню хорошо, как сестра меня дома закрывала и уходила, чтобы добыть хоть немного еды. К нам в дверь соседи ломились. Думали, у нас еда есть. А я сидела, тряслась от страха и гадала, то ли вернется сестра, то ли нет...

— А что случилось потом? — помедлив, спросила я.

— Потом мы сбежали из города. Не знаю уж, как Вера уговорила стражу нас выпустить. Родителей мы так и не нашли. Они в тот год сгинули. Померли, наверное, где-то в канаве.

— Почему тогда ты сюда вернулась? — удивилась я. — Зная все это... Это же не жизнь.

— Знаешь что? — разозлилась Мира. — Это для тебя кровать без балдахина — не кровать, а дом без слуг и дорогой мебели — не дом. А мне больше некуда было идти, понимаешь? Некуда. Меня никто нигде не ждет.

— Пойдем со мной в Йефиалию. Я поговорю с отцом, он поможет!

— Не хочу. Мне и здесь хорошо.

— Разве? Мира, оставь прошлое в прошлом. Ты вольна сама выбирать свое будущее, и в нем может не быть ни Верлены, ни общины, ни этого ужасного дома!

Мира покачала головой, сняла с огня котелок, налила отвар в почерневшую глиняную миску и поставила на стол передо мной.

— Пей. Это тебя согреет. Покормить не могу. Самой есть нечего. Утром тебя до ворот провожу.

Я принюхалась. Пахло вкусно. Да мне бы с голодухи и вода показалась бы сладкой. Я выпила все до дна, стараясь не пролить ни капли. Съела половину лепешки, подаренной незнакомым юношей. Вторую припрятала под одеждой. Меня ждала еще долгая дорога.

Корзина рыбы стояла в углу единственной комнаты и страшно воняла. Мира поймала мой взгляд и, извиняясь, сказала:

— Что поделать, на свежую у меня нет денег. Взяли посудомойкой в один небогатый дом. Платят мало, едва медяки на еду наскребаю. Вот и прошу знакомого торговца, чтобы рыбу подтухшую не выкидывал. Себе забираю задешево...

Я промолчала. Все и так было ясно без слов.

Мира ложилась спать рано. Берегла свечи, и меня считала недостойной того, чтобы тратить их. Она и мне постелила. В уголке, рядом с ужасающе смердящей рыбой. Я ушла, не дожидаясь рассвета, чувствуя, спиной ее взгляд. Она выбрала свою жизнь и судьбу. Наверное, она сделала это еще тогда, в доме лесника. Я только зря тратила силы и слова.

* * *

Стоя на грязном ветхом крыльце, я смотрела на еще темное небо и размышляла о том, куда себя деть до рассвета. Соваться в город было опасно: за первым поворотом я непременно наткнусь на Милрада. Или на вора. С моим-то везением...

Где-то вдалеке слышались радостные крики и смех. Жители трущоб развлекались по-своему. Мне отчаянно хотелось присоединиться к ним. Петь и танцевать до упада, запивая горечь разочарования дешевым вином. Забыть обо всем и веселиться. В последнее время в моей жизни совсем не осталось радостей.

— Дря-а-ань...

Шипение у ног привлекло мое внимание. Я поначалу даже подумала, что мне чудится, но через мгновение разглядела у подножия крыльца маленькую сгорбленную фигурку старушки. Она была так худа, что оставалось лишь гадать, за что цепляется жизнь в этом тщедушном тельце.

— Бесстыдница! — с присвистом пробормотала старуха.

— Это вы мне? — неуверенно произнесла я.

— А кому ж? Шляешься тут по ночам, чертова богачка, в чистеньком платьице, жрешь нашу еду, когда мы и так объедки подбираем!

— Я не богачка, — сказала я неуверенно. — И вам ничего не сделала...

— Ты приперлась сюда, тварь, чтобы показать нам, какие мы ничтожества! Чтобы унизить нас одним высокомерным взглядом! Я тебя ненавижу! Из-за таких, как ты, моя семья еле концы с концами сводит!

Я не знала, что ответить этой озлобленной, обиженной судьбой несчастной женщине. Я лишь понадеялась, что когда она выговорится и изольет на меня желчь, ей станет немного легче. Не тут-то было. С каждой фразой ее злоба лишь росла, и очень скоро она начала протяжно выть. Я спустилась, чтобы утешить ее, но тут увидела, как из подворотен начали выходить люди. С палками, камнями и ножами. В трущобах искусственного света не было, но в ту ночь луна стала полной, и я прекрасно видела перекошенные яростью лица.

— Мы тебя видели. Тебя Мирка привела, — сказал высокий мужчина с прокуренным голосом и дубиной в руке, очевидный предводитель собравшейся толпы. — Здесь чужих не любят. Или деньги давай или живая не выберешься.

Меня затопил гнев и невыносимая усталость. Мне захотелось завыть. Я устала вас бояться, добрые и не очень люди и нелюди вокруг. Я устала трястись от страха за свою жизнь, свободу и честь.

Я больше не стану убегать.

На крыльце стояла обшарпанная метла. Не самое лучшее оружие, но мне сойдет и это. Я наступила на едва державшиеся прутья и выдернула черенок.

— Выберусь, — сказала я, прямо глядя на мужчину.

Он переступил с ноги на ногу и оглянулся на растерявшихся отчего-то товарищей. Ба! Девки с метлой испугались...

— Отдавай деньги! — крикнула стоявшая рядом с главарем шайки оборванцев взъерошенная женщина в рваном переднике. — Подзаборная шлюха! Нечего было идти сюда! Теперь расплачивайся!

— У меня нет ни гроша, — призналась я. — Что же теперь? Я должна отдать вам зубы? Или руку? У меня есть только это! Ах нет, может, вы отпустите меня за кусок хлеба?

Я бросила к ногам главаря половину лепешки. Он взглянул на нее с отвращением и утробно прорычал:

— Да она издевается! Бей ее! Все, что найдете, делим поровну!

Я не заметила, как стало темнее. Луна спряталась за тучами, и на крыльцо упали первые капли дождя. А потом полило, как из ведра. Свинцовая пелена еще больше ухудшала видимость. Я не смогла бы разглядеть ладонь вытянутой руки. Но трущобным жителям, похоже, было не впервой.

Первой на крыльцо взбежала та самая склочная баба в рваном переднике. Неуклюже размахивая ножом, она попыталась достать меня им, но то и дело отпрыгивала назад, и в конце концов получила удар в висок черенком метлы. Размахивая руками, как мельница, она свалилась на землю.

Следом за ней шел подросток, который так торопился, что оступился и расшиб лоб о ступеньку. Не дойдя до меня всего пару шагов, малец с ревом убежал прочь. Мне было жаль его. Но оно к лучшему: мне уж точно не хотелось драться с детьми.

А потом был этот крикун с дубиной. Отпрыгивая и уворачиваясь, я поняла, что уж этот противник мне не по зубам. Боец из него некудышный, но напор у него яростный, движения уверенные. Изловчившись и выгадав промежуток между ударами, я направила черенок ему в живот и что было сил ударила.

Толпа ахнула, и я вместе с ней. У черенка был только один тупой конец. Второй Мира зачем-то остро наточила. Теперь я знала, зачем... Дернув черенок на себя, я едва не впечаталась в дверь, находившуюся за спиной. Мужчина скатился вниз по хлипким ступенькам, держась за живот. На рванье, когда-то бывшем рубахой, расплывалось темное пятно.

— Убийца... — прошептала тощая старуха. — Убийца! Она убила моего сыночка! А-а-а-а! Ловите ее! Ловите! Убийца!

"Убийца" — вторила толпа, которая совсем недавно сама угрожала мне смертью. Отбросив окровавленный черенок в сторону, я спрыгнула с крыльца и побежала, слыша вдогонку ругательства и проклятия. Прочь! Прочь!

Только оказавшись за пределами трущоб, я вдруг поняла, что Мира, находившаяся все это время в доме за дверью, к которой я стояла спиной, так и не вышла. Вряд ли она не слышала шум снаружи.

Глава 10

Убийца надежд

"Даже если на ком-то нет цепей, он все равно скован страхом, честью, традициями. Рабы мечтают о свободе, но, как оказалось, вольные люди мечтают о ней не меньше".

Dragon Age 2, Фенрис

Я бежала по улицам Зеленроя, лавируя между домами, грязными прилавками, мокрыми от дождя, кучами мусора, брошенными прямо у дверей, и собаками, норовившими ухватить меня за ногу при каждом удобном случае. Я проскочила мимо кричащего торговца, бурно жестикулировавшего и тыкавшего в меня пальцем. Не сбавляя шага, испуганно оглянулась. А вдруг он что-то знает? Что, если они все уже знают? Или, быть может, Милрад, разгневанный тем, что вместе со мной сбежали его деньги, уже раззвонил всему Зеленрою, что разбойница и воровка, носящая знак Гильдии Семи Рук, где-то в городе. Нет... Не могла же так быстро разнестись весть о том, что ренора из Вафали-рейн прибилась к шайке разбойников и превратилась в опасную преступницу. Так не бывает! Разве что в дурном сне...

Я молнией заскочила в узкий проулок, окатив водой из лужи проходившую мимо барышню с корзиной белья. Извиняться не было времени, и я, гонимая ее бранью и собственным страхом, побежала дальше. Хлюпая по грязи, добралась до местной захудалой таверны и остановилась, как вкопанная. На двери висела криво прибитая дощечка.