Ледяной укус. Книга 2

Но сегодня? Да... Сегодня я практически в отрицательной зоне. На лыжной базе я наверняка прослыву мифическим чудовищем.

— Мама врезала мне,— сообщила я своему отражению.

Оно ответило мне сочувственным взглядом.

Вздохнув, я решила, что готова лечь. Ничего больше этим вечером делать не хотелось, и, может, дополнительная порция сна ускорит исцеление. Я умылась, расчесала волосы, надела свою любимую пижаму; прикосновение мягкой фланели немного улучшило настроение.

Я складывала рюкзак на завтра, когда благодаря связи с Лиссой на меня обрушился шквал эмоций. Это было так неожиданно, что я не успела отразить его — как будто ураганный ветер сбил меня с ног, и внезапно я больше смотрела не на свой рюкзак. Я оказалась "внутри" Лиссы, воспринимая ее чувства.

Мне стало ужасно неловко.

Потому что Лисса была с Кристианом.

В самом, можно сказать, разгаре.

ВОСЕМЬ

Кристиан целовал ее, и — класс! — вот это был поцелуй. На этот раз он не дурачился. Поцелуи такого рода нельзя видеть детям. Черт, такие поцелуи вообще никому нельзя видеть и тем более сопереживать через духовную связь.

Я уже говорила прежде, такое обычно происходило, когда Лиссой владели сильные эмоции — они как бы втягивали меня внутрь ее головы. Но до сих пор всегда это были негативные эмоции. Она расстроена, или сердита, или угнетена — и я воспринимаю. Но на этот раз? Нет, она не расстроена.

Она была счастлива. Очень, очень счастлива. О господи! Нужно убираться оттуда.

Они находились на чердаке школьной церкви или, как мне нравилось говорить,— в "любовном гнездышке". Раньше оно для каждого из них служило прибежищем, где они могли укрыться от чужих глаз. В конце концов мои голубки решили укрываться там вместе. Поскольку они встречались открыто, я не думала, что теперь они много времени проводят здесь. Может, их притянули сюда воспоминания о прежних днях.

Похоже, они отмечали какое-то празднество. Пыльный чердак озарялся маленькими благовонными свечами, источающими аромат сирени. Лично я побоялась бы расставлять свечи в тесном пространстве, набитом легковоспламеняющимися коробками и книгами, но Кристиан, надо думать, посчитал, что может справиться с любым случайным возгоранием.

В конце концов безумно долгий поцелуй прервался, и они отстранились, чтобы посмотреть друг на друга. Влюбленные лежали на одеялах, расстеленных на полу. Кристиан смотрел на Лиссу, лицо у него было открытое, нежное, бледно-голубые глаза сверкали от обуревающих эмоций. В его глазах явно читалось обожание сродни тому, которое испытываешь, когда входишь в церковь и опускаешься на колени с благоговением и страхом, поклоняясь высшей силе. Кристиан определенно преклонялся перед Лиссой — на свой лад, но было в его глазах что-то, свидетельствующее о том, что эти двое понимают друг друга так полно, так мощно, что им не требовались слова. Мейсон совсем не так смотрел на меня.

— Как думаешь, мы попадем за это в ад? — спросила Лисса.

Он протянул руку, прикоснулся к ее лицу, повел пальцами по щеке, шее и двинулся к вырезу шелковой блузки. Она тяжело задышала от прикосновения, нежного и ласкового, воспламенившего в ней сильную страсть.

— За это?

Он поиграл вырезом блузки, лишь чуть-чуть проскользнув пальцами под нее.

— Нет.— Она засмеялась.— За это.— Она повела рукой вокруг.— Это же церковь. Здесь нельзя заниматься... ну такими вещами.

— Неправда,— возразил он, мягко уложив ее на спину и склонившись над ней.— Церковь внизу, а здесь просто хранилище. Бог не против.

— Ты же не веришь в Бога.

Руки Лиссы заскользили по его груди легко и неторопливо, обжигая желанием.

Он счастливо вздохнул, когда пальцы проскользнули под рубашку и прикоснулись к его животу.

— Я готов потакать тебе во всем.

— Сейчас ты скажешь что угодно.

Она помогла ему стащить рубашку, и он, обнаженный по пояс, склонился на Лиссой.

— Ты права,— согласился он и расстегнул пуговицу на блузке.

Всего одну. И снова припал к губам Лиссы в сладком поцелуе. Наконец ему потребовалось вдохнуть, и он продолжил, как будто не было никакого перерыва.

— Скажи, что хочешь услышать, и я произнесу это.

Он расстегнул вторую пуговицу. Лисса рассмеялась.

— Нет ничего, что мне хотелось бы услышать.— Еще одна пуговица оказалась расстегнута.— Говори что пожелаешь — и хорошо, если это окажется правдой.

— Правдой? Ха! Никто не хочет слушать правду. Правда не сексуальна. Но ты...— Расстегнув последнюю пуговицу, он снял с нее блузку. — Ты чертовски сексуальна, чтобы быть реальной.

Он говорил характерным для него насмешливым тоном, но в глазах читалось иное. Я видела всю сцену глазами Лиссы, но могла представить себе, что видел он. Ее гладкую, белую кожу. Стройную талию и бедра. Кружевной белый лифчик. Через нее я чувствовала, что кружева немного колются, но ей было все равно.

Их лица выражали нежность и страстное желание. Я почувствовала, как сердце Лиссы забилось чаще, а дыхание участилось. Мысли исчезли, остались одни эмоции. Кристиан лег на нее, придавив своим телом. Его губы снова нашли ее рот, язык проник внутрь, и я поняла — пора немедленно убраться оттуда.

Только сейчас до меня дошло, почему Лисса принарядилась и почему "любовное гнездышко" выглядело словно выставка свечей. Они встречались уже месяц, но наконец дело дошло до секса. Я знала, у Лиссы с ее прежним бойфрендом отношения были близкие. О прошлом Кристиана мне ничего неизвестно, но я искренне сомневалась, что многие девушки пали жертвой его едкого очарования. Однако по тому, что испытывала Лисса, я могла сказать, что все это не имело никакого значения. По крайней мере, в данный момент. В данный момент существовали только они. На долю Лиссы выпало много тревог и несчастий, но она чувствовала сейчас абсолютную уверенность. Этого она хотела. Этого она хотела очень давно — фактически с самого начала их знакомства.

И я не имела права становиться свидетельницей происходящего. Мало удовольствия наблюдать близость других, и уж точно меня не прельщал секс с Кристианом. Подсматривать за Лиссой в такой момент — все равно что лишиться девственности. Но господи, именно из-за Лиссы оказалось так трудно покинуть ее голову. Чем сильнее становились ее эмоции, тем крепче они удерживали меня. Пытаясь оторваться, я сосредоточилась на возвращении в себя, сосредоточилась со всей силой, на которую была способна.

Другие одежды тоже были сброшены...

"Давай, давай!" — подгоняла я себя.

Появился презерватив... О боже мой!

"Ты — самостоятельная личность, Роза. Возвращайся в свою голову".

Их руки и ноги сплелись, тела соединились...

"Сукин..."

Я вырвалась на свободу. Снова оказалась у себя в комнате, но сейчас мне было не до сбора рюкзака. Весь мир казался каким-то искаженным. Я ощущала себя странно оскверненной, почти не понимая, кто я, Роза или Лисса. И еще снова охватило чувство обиды по отношению к Кристиану. Я не ревновала Лиссу, нет, но испытывала сильную душевную боль оттого, что больше не была центром ее мира. Забыв о рюкзаке, я нырнула в постель, обхватила себя руками и свернулась калачиком, пытаясь унять боль в душе.

Я заснула быстро и, соответственно, проснулась рано. Обычно мне приходилось вытаскивать себя из постели ради дополнительных утренних занятий с Дмитрием, но сегодня я встала настолько рано, что могла первой появиться в гимнастическом зале. Как я и ожидала, мне встретился Мейсон, направляющийся к учебному зданию.

— Эй, постой! — окликнула я его.— С каких пор ты поднимаешься в такую рань?

— С тех пор, как меня вынудили пересдавать математику,— ответил он, дожидаясь меня и озорно улыбаясь.— Может, стоит и пропустить, чтобы потрепаться с тобой.

Я засмеялась, вспомнив наш разговор с Лиссой. Может, впрямь не ограничиваться с Мейсоном флиртом, а перейти к чему-то посерьезнее?

— Нет уж. У тебя возникнут неприятности, и мне некому будет бросить вызов на горных склонах.

Он, все еще улыбаясь, закатил глаза.

— Это мне некому бросить реальный вызов на горных склонах, припоминаешь?

— Как насчет того, чтобы поспорить на что-нибудь? Или побоишься?

— Осторожнее! — предостерег он.— А то я могу лишить тебя рождественского подарка.

— Ты приготовил мне подарок? Этого я не ожидала.

— Да. Но если продолжишь дерзить, я подарю его кому-нибудь еще.

— Мередит? — поддразнила я.

— Ей с тобой не равняться, и ты знаешь это.

— Даже с синяком под глазом?

Я состроила гримасу.

— Даже с синяками на обоих глазах.

Он окинул меня взглядом, который не был ни поддразнивающим, ни заигрывающим. Это был просто добрый взгляд. Добрый, дружелюбный и заинтересованный. Как будто его реально беспокоило мое состояние. После пережитых в последнее время стрессов приятно чувствовать, когда о тебе беспокоятся. И теперь, смирившись с тем, что Лисса пренебрегает мной, я хотела бы чьего-то внимания.

— Что ты делаешь на Рождество? — спросила я.

Он пожал плечами.

— Ничего. Мама собиралась приехать, но в последнюю минуту ей пришлось отказаться от этого... Ну, ты понимаешь.

Мать Мейсона была дампиром, но не стражем, она предпочла обзавестись семьей и иметь детей. В результате он довольно часто виделся с ней. Ирония в том, подумалось мне, что моя-то мамочка здесь, хотя, учитывая ее приоритеты, с таким же успехом могла находиться где-то на другом конце света.

— Хочешь провести его со мной? — импульсивно вырвалось у меня.— Я буду с Лиссой, Кристианом и его тетей. Должно быть весело.

— Правда?

— Очень весело.

— Я спросил не об этом. Я улыбнулась.

— Понимаю. Просто приходи, ладно?

Он отвесил один из своих галантных поклонов, на которые был большой мастер.

— Не сомневайся.

Едва показался Дмитрий, Мейсон тут же ушел. Разговор с Мейсоном вызвал у меня ощущение эйфории и радости. Пока мы беседовали, я и не думала о своем лице. Однако с Дмитрием мне внезапно стало неловко. Я хотела быть в его глазах совершенством и, пока мы входили внутрь, отворачивала лицо, чтобы он видел лишь нормальную его половину. От всего этого настроение стало ухудшаться, и навалились воспоминания о других неприятностях.

Мы вернулись в комнату с манекенами. Он велел просто попрактиковаться в маневрах, которые показывал два дня назад. Радуясь, что сегодня обойдется без реального боя, я со всем рвением ринулась выполнять поставленную передо мной задачу, демонстрируя манекенам, что произойдет, если они свяжутся с Розой Хэзевей. Я понимала — моя нынешняя воинственность рождена не только желанием хорошо выполнять свою работу. Я была немного не в себе этим утром, вся такая взвинченная, напряженная — из-за вчерашнего боя с матерью и сцены между Лиссой и Кристианом. Дмитрий сидел, не спуская с меня взгляда, время от времени делая критические замечания или советуя, какой тактики лучше придерживаться.

— Твоя прическа,— сказал он в какой-то момент.— Распущенные волосы не просто мешают периферийному зрению, но и предоставляют врагу возможность за них ухватиться.

— Если бы это был настоящий бой, я бы зачесала их вверх,— проворчала я, всаживая кол точно между ребрами манекена. Не знаю, из чего сделаны эти искусственные кости, но работать с ними нелегко. Вспомнив о маме, я усилила нажим. — Просто сегодня их распустила, вот и все.

— Роза! — предостерегающе сказал он, но я продолжала давить. — Роза, остановись! — резко произнес он.

Я отпрянула от манекена, с удивлением обнаружив, что мое дыхание участилось. Видимо, не отдавая себе в этом отчета, я слишком усердно работала. Спина уперлась в стену. Идти было некуда, и я опустила взгляд на пол, чтобы не глядеть на Дмитрия.

— Посмотри на меня,— приказал он.

— Дмитрий...

— Посмотри на меня!

Что бы ни было раньше между нами, он оставался моим инструктором, и я не могла не выполнить его прямой приказ. Медленно, неохотно я повернулась к нему, все еще слегка наклонив голову вниз, чтобы волосы свисали по сторонам лица. Он встал с кресла, подошел и остановился передо мной.

Поднял руку, чтобы откинуть с лица мои волосы. Потом его рука остановилась — как и мое дыхание. Время нашего взаимного притяжения длилось недолго, было заполнено вопросами и оговорками, но одно я знала совершенно точно: Дмитрию всегда нравились мои волосы. Может, они и сейчас нравились ему. Признаю — у меня и впрямь прекрасные волосы. Длинные, шелковистые, темные. Раньше он время от времени прикасался к ним и советовал ни в коем случае не стричь их коротко, как обычно делают женщины-стражи.

Его рука остановилась, и мир замер, я ждала — что он собирается делать? Спустя, казалось, вечность он медленно уронил руку. Меня охватило чувство жгучего разочарования — и одновременно я кое-что поняла. Он колебался. Боялся прикоснуться ко мне. Ему пришлось одернуть себя.

Я медленно подняла голову и посмотрела ему в глаза. При этом мои волосы перекинулись за спину — но не все. Его рука снова затрепетала, и во мне вспыхнула надежда, что он все же прикоснется ко мне. Но нет. Мое возбуждение пошло на убыль.

— Больно? — спросил он.

Меня омыл запах его лосьона и пота. Господи, как мне хотелось ощутить его прикосновение!

— Нет,— соврала я.

— Выглядит не так уж плохо. Заживет.

— Ненавижу ее! — сказала я, сама поражаясь тому, как много яда в этих словах.

Даже внезапно снова почувствовав влечение к Дмитрию, я не могла избавиться от злобы по отношению к матери.

— Нет,— сказал он мягко.

— Да,

— У тебя нет времени на ненависть,-по-прежнему мягко напомнил мне он.— Не в нашей профессии. Тебе нужно помириться с ней.

Надо же — Лисса говорила то же самое! К сонму обуревавших меня эмоций добавилось возмущение. Душу начала затоплять тьма.

— Помириться с ней? После того, как она намеренно поставила мне синяк? Почему я единственная, кто понимает, насколько это ненормально?

— Ни в коем случае не намеренно.— Его голос снова обрел твердость.— Несмотря на обиду, ты должна поверить в это. Она не хотела, и, между прочим, позже тем же днем я разговаривал с ней. Она беспокоилась о тебе.

— Ну да, беспокоилась, что ее привлекут к ответственности, обвинив в жестоком обращении с детьми,— проворчала я.

— Тебе не кажется, что сейчас самый подходящий момент в году для прощения?

Я издала громкий вздох.

— При чем тут Рождество? Это моя жизнь. В реальном мире нет места чудесам и доброте.

— В реальном мире ты сама можешь творить чудеса.

Внезапно мое огорчение достигло критической точки, и я с трудом удерживала себя в руках. Я так устала слышать благоразумные, практичные советы всякий раз, когда в моей жизни все шло не так! В глубине души я понимала, что Дмитрий всего лишь хочет помочь мне, но я была не в том состоянии, чтобы воспринимать исполненные благих намерений слова. Мне хотелось одного — чтобы он поддержал меня.

— Ладно, может, ты просто прекратишь все это? — спросила я, уперев руки в бедра.

— Прекращу что?

— Все, что ты говоришь, просто еще один урок жизни. Прямо не человек, а ходячее нравоучение! — Я понимала, что несправедливо изливать свой гнев на него, но не могла остановиться и уже практически кричала.— Клянусь, временами кажется, что тебе просто хочется послушать самого себя! И я знаю, ты не всегда такой. С Ташей, к примеру, ты говорил совершенно нормально. Но со мной? Ты просто выполняешь свой долг, а на самом деле ничуть не заботишься обо мне. Просто вжился в эту тупую роль наставника.