"Итак, почему люди убивают? Считается, что причин может быть множество, но я за всю свою практику могу выделить их всего пять: месть, корысть, ярость, гордыня и врождённая тяга убивать. Причём, как правило, для убийства нужно больше одного фактора — по меньшей мере, два-три. Итак, если вы убийца, ваша заповедь: не бояться наказания. Если же вы хотите найти убийцу и покарать, тогда ваше первое правило — влезть в его шкуру. Стать им. Иначе — вы не сможете его отыскать...

Скажу одну вещь: убийство — лучшая в мире подпись. Способ умерщвления своего собрата говорит о человеке больше, чем сотня тестов. Как он наносит раны и куда? Любит смотреть на муки — или равнодушно убивает на расстоянии? Много крови — или её нет совсем? Всё это имеет значение..."

Вздохнув, я отложила книгу. Бред какой-то!! Мне плохо. Мне нужно поспать...

Мне приснился сон — я поняла это сразу, потому что наяву не бывает так темно. А я очутилась именно в Темноте, с большой буквы. Всё тело моё болело, немилосердно, жутко, особенно что-то внутри, а по ногам стекало что-то тёплое, и я почему-то была убеждена — это кровь. Я побрела куда-то, и тьма, приятная для глаз, начала расступаться, обнажая промозглую серость города. Выл ветер, а вокруг толпой сновали люди. Мне было больно, и я протягивала к ним руки, но они презрительно морщились и отворачиваясь...

И вдруг среди них, серых и безликих, возникла Лилия в ярко-алом наряде.

— Вот видишь,— разнёсся над толпой её голос, — Им плевать на всех, кроме себя. Неужели неясно? Люди — мерзкие создания, Сфинкс. Неужели ты не видишь?

И мне почему-то стало обидно, я метнулась, ухватила первого попавшегося человека за полу плаща...

И отскочила с визгом, увидев серый провал вместо его лица.

Страх сковал меня, и я замерла посреди улицы. Пошёл дождь, стало холодно, и вдруг в конце улицы в этом сером царстве я увидела фигурку в белом платьице. И рванулась за ней...

Ливень бил в лицо, я задыхалась, но упорно бежала, пока не очутилась на Дне. Знакомый дом, и я привычно поднимаюсь вверх по ступенькам. Дверь приоткрыта. Я захожу и чувствую мерзкий сладковатый запах.

Всюду на полу — бурые пятна. Я медленно их переступаю и иду в комнату сестры.

Она лежит на кровати в белом платье. Мёртвая...

Меня передёрнуло. Я медленно подошла к сестре...

И вдруг она распахнула глаза, намертво вцепилась рукой в мою руку. Я взвизгнула, постаралась вырваться, но она не пускала. Внезапно зазвучал её тихий, мелодичный, чуть хрипловатый голос, знакомый мне с детства:

На фоне солнышка — синие мушки,

А мы играем с тобой в игрушки.

Мы — милые куколки, просто душки,

И мы танцуем, как синие мушки!

А ночь зажигает опять фонарики,

Они украшают наш город старенький!

Мы в небо пускаем цветные шарики,

А мушки стайкой спешат к фонарикам!

Я вздрогнула, а Анит улыбнулась полусгнившими губами:

— Ниа... помнишь воздушные шары в честь дня рождения принца Эскатра? Они прекрасны... были... Я хотела кое-что рассказать тебе... этот ребёнок... я сделала глупость...

С каждым мгновением её голос становился всё тише и неразборчивей. Я подалась вперёд, стараясь расслышать...

И проснулась.

За окном снова лил дождь. А я — снова заказывала транспортный пузырь... — В больницу! — рявкнула я, прожевав два листка лара-ти. Один боли уже не притуплял...

В приёмном покое царил обычный хаос — всхлипы, крики, маты, детский плач. Теперь всем этим котлом бездны заправляла, правда, не Луа, а какая-то пегая женщина, не менее внушительной комплекции, с заплывшими от пьянства глазами.

Очередь колыхалась, кипела, как улей, но я упорно работала локтями, пробираясь к женщине и бормоча, как молитву:

— Мне не на приём, мне навестить... мне не на приём...

Пропускали меня с трудом, но мои слова, по крайней мере, спасали от особо ярых проявлений недовольства.

Протолкавшись к женщине за столом, я рявкнула:

— Мне нужна Анит Этак!

— Кто?!

— Анит Этак!

— Нет такой, вали отсюда!

— Но...

— Кому говорят — вали!

Меня грубо ухватили за плечо, но я вовремя сообразила, что должна сделать. В руки пегой бабы перекочевал серебряный кан.

Женщина резко подобрела:

— Прости, деточка, Анит Этак действительно нет, но, возможно, это одна из Ди Сей?

— Простите...

— Ну, Ди Сей — то есть неизвестная пациентка без семьи и документов. Безымянная то есть! Такие обычно с Дна, но, возможно...

— Она белокожая и темноволосая, поступила недавно, с маточным кровотечением!

— А... таки Ди Сей. Палата сто сорок. Но не спеши поперед пузыря на дорогу — там с ней стража разговаривает...

Стража?!

По ступенькам вверх я буквально взлетела, углубляясь в переплетение серых, пропавших медикаментами коридоров. Сначала мимо мелькали приличные двери палат с аккуратными табличками, но, спустя несколько поворотов, начался форменный дурдом. Сразу было видно, что местные пациенты — люди победнее, и, соответственно, уход за ними меньше. Койки стояли прямо в коридоре, в палатах людей было побольше, а мебели соответственно — меньше, а на тумбочках не было ни цветов, ни еды...

Опустив голову пониже, я поспешила вперёд. Где же палата что сорок?!

Обнаружилась она в конце коридора. Ещё издали я услышала доносящиеся оттуда звуки ударов и тихое поскуливание. Что за...

Я резко рванула дверную ручку и влетела в палату. Там было семь больных, причём шестеро из них активно делали вид, что их тут нет. Над седьмым, то есть седьмой, склонилось двое крупных стражников со зверскими рожами. Под глазом сестренки красовался синяк, а губа была рассечена.

Увидев меня, ребята резко подобрели:

— Здравствуйте! Да не стоило приходить, мы сами всё решим, как договорились! Она почти всё подписала! Ща, ещё мозги вправим, если нет — заберём к себе. Но всё она подтвердит!

Мне стало плохо:

— О чём вы?! — взвизгнула я. Признаю, вышло немного истерично.

Парень нахмурился:

— Подождите, нам передали, что вы хотите, чтоб в деле была именно её подпись в свидетельских показаниях, а она, гнида, упрямая...

— ВОН!!! — от моего голоса зазвенели стёкла, — Я заплачу, пусть подпишется кто-то ещё, а вы — вон!! Хватит мучить мою сестру!!!

— Цыпочка, спокойно-спокойно! — пропел жирный мужичок с раскосыми глазами и явной примесью крови нечисти, до того молчавший, — Мы уже ушли! Прости, накладочка вышла, нам передали неправильные сведения... Но это, как бы, не наша ошибка? А время потрачено...

Я кивнула и кинула ему последний золотой. Мужики, разом подобрев, скрылись, заверив, что найдут более сговорчивых свидетелей.

Я бросилась к Анит и поёжилась от ненависти, сквозившей в её взгляде.

— Сестренка... — начала я тихо. Она съежилась и отвернулась. Я прикусила губу — и неожиданно для себя подошла к ней поближе. И запела.

На фоне солнышка — синие мушки...

Она вздрогнула, а я осторожно положила руку ей на спину. По моим щекам потекли слёзы. Всё будет хорошо, сестричка...

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем она повернула голову.

— Зачем ты пришла? — шепнула Анит тихо, — Это ведь ты все разрушила! Ты... Всё из-за тебя! Совесть замучила?

Я хмыкнула:

— Да, это я во всём виновата. Что дальше?

— Пошла на...

— Стоп! — рявкнула я, — Анит, солнце, ты в курсе, что, если я сейчас уйду, ты умрешь?

Она поджала губы:

— Мне твоя помощь не нужна!

Я покачала головой:

— А если подумать?

Некоторое время сестра полежала, молча глядя в потолок, а потом заметила:

— Ну, спасёшь ты меня. Что дальше?

Вопрос заставил меня опешить:

— Дальше? Жизнь, наверное...

— Какая жизнь — без любви?! Это — мука!

Я посмотрела на сестру с искренним сомнением:

— Дорогая, для женщины, только что сделавшей аборт, твои высказывания звучат немного... лицемерно. Тебе не кажется?

Анит зашипела и замахнулась. Я поморщилась и легко перехватила её руку. Сестра попыталась вырваться, но лара-ти делал своё дело: проще было разжать железные тиски.

— Как ты смеешь?! — завизжала сестричка, — Ты ничего не понимаешь! У меня выбора не было, ясно тебе?!

Я хмыкнула:

— У меня — тоже.

У Анит задрожали губы:

— Он — наш отец!!

— И что теперь?

— А наша мать — в тюрьме!!!

— И что теперь?

— Из-за тебя!!!

— Я б не сказала.

— Тварь бесчувственная!

Я вздохнула:

— Анит, ты думаешь не головой, а непонятно чем. Я понимаю, гормоны, постабортный синдром и всё такое, но постарайся взять себя в руки. Давай поговорим серьёзно. У тебя есть какие-то сбережения?

— Откуда?! Я в шикарных платьях, как некоторые...

— Стоп. На этом прервёмся. Едем дальше. Сестрёнка, сейчас ты держишься исключительно на тех лекарствах, что я тебе дала тогда — но их действие подходит к концу, понимаешь? Нужно что-то решать.

— Зачем?

— Анит, хватит цирка! Жить хотят все!

— Я — нет, — буркнула сестра. Я закатила глаза:

— Детский сад... Вот об этом и поговорим. Расскажи мне, что произошло, пока меня не было!

— Я — влюбилась!

Я покосилась на неё с искренним сомнением и неуверенно отозвалась:

— Рада за тебя. Но это тут при чём?

Анит закатила глаза:

— Все твои проблемы — от бездушности, Ниа. Ты никогда никого не любила!

— Не спорю. Но речь не обо мне. Поправь, если я ошибаюсь: ты втюрилась в какого-то урода, залетела, а он тебя бросил? И ты решила избавиться от ребёнка, а теперь вот не хочешь жить?

— Нет! Ты всё опошляешь!!! Ты ничего не понимаешь!!!

— Куда там мне... может, просветишь?

— Мой Атэр — он не такой, как все, он просто гений!

— Э... Правда? — каюсь, ничего умней мне в голову не пришло, — А в чём это проявляется? Настоящая гениальность — редкое явление...

— О! Ты б послушала, какие он песни про меня написал!

Я поморщилась:

— Он что, певец?

— Бард! Он потрясающий человек, гениальный, просто общество его не понимает!

— Он бросил своего ребёнка, — отозвалась я задумчиво, — Так что я тоже его не понимаю.

— Ниа, ты ещё маленькая, много не понимаешь... Взрослая жизнь — она такая... сложная... Атэр — гений, ему тяжело. Он уговорил меня сделать аборт, потому что мы ещё не готовы к этой ответственности, понимаешь? мы не успели достигнуть той стадии морального единения, у нас не хватает денег, времени... Мы недостаточно взрослые для этого!

Я презрительно поморщилась:

— Это обычные мужские отговорки, Анит, как ты не понимаешь?! Мы рискуем здоровьем, материнством, будущим, а не они! Значит, чтоб делать детей — достаточно взрослые, а чтоб растить — нет? Это — лицемерие!

— Ты — холодная тварь, Ниа. Почему ты не желаешь нас понять?

Я горько улыбнулась:

— Я тебя понимаю. А ты — осознаешь, что, даже если выживешь, не будешь иметь детей?!

— Я не хочу жить. Они украли его!

Я ощутила, что ещё немного — и мой мозг окончательно спалится:

— Кто?! Кого украли?!

— Любимого! Он говорил, что у него какие-то влиятельные враги, они постоянно за ним следят. Он не приходит больше, значит, они его достали!

У меня не было слов. Я просто сидела и хлопала глазами. Наконец, когда шквал эмоций утих, я задумчиво сообщила:

— Анит, ты — идиотка!

Она презрительно поморщилась:

— Когда-то ты тоже полюбишь. И поймёшь меня!

Я встала и бросила:

— Надеюсь, никогда. Ты сама сказала — любить я не умею.

Из больницы я вышла, ёжась от холода. Разговор с врачом счастья в мою душу не принёс. Да, сестру можно вылечить, но — деньги! Все упирается в грёбаные деньги! А ещё — бесит бессилия. Вернись я раньше, возможно, моего племяшка не порезали б на части ржавой проволокой...

Я в ярости закусила губу. Не время сожалеть, нужно — спасти Анит. Деньги... Нужны деньги...

Нервно дёрнув плечом, я медленно пошла вдоль дороги, изредка ловя губами капли дождя. Как я устала...

— Эй, Сфинкс! Надеюсь, ты идешь ко мне?

Я повернулась — и увидела в шаге от себя Элара. Взгляд у него был... странный. Мне стало страшно.

Появилось желание убежать...

Но сестре нужны деньги.

Значит, нужно отыграть ещё партию.

И молиться богам.

Улыбнувшись, я шагнула вперёд:

— Элар, здравствуй. Я — с удовольствием к тебе, если я тебя, конечно, устрою в таком состоянии... Зато, мне есть, что рассказать тебе. Вот чем ты обычно убиваешь?

Он усмехнулся и приблизил губы к моему уху:

— Увидишь...

От этого тихого голоса у меня по спине поползли мурашки, но я не позволила себе показать свои чувства. Заскочив в нанятый им транспортный пузырь, я прижалась к его боку и положила голову на плечо.

— Я — дура, — пробормотала я, глядя, как проносятся за окном дома. Элар скосил на меня глаза:

— Не говори так о моей любимой женщине! Чем ты снова недовольна?

Я вздохнула:

— Как бы тебе сказать... даже Лилия запретила мне с тобой видеться. Не смотри так, не из-за тебя. Мне снова и снова аукается тот случай, когда меня чуть не убили... Так вот, ближе к телу. Я могла бы сейчас лопать виноград в особняке Лилий и читать интересную книгу, попивая лечебные зелья. Вместо этого я сначала за коим-то бесом спасаю клиническую влюбленную идиотку, от которой, знаю точно, не дождусь благодарности, а теперь еду неизвестно куда с мужчиной, который постоянно убивает женщин. И знаешь, что самое интересное?

— Что?

— Мне это нравится!

— Не переживай, котёнок! Завтра я отвезу тебя к лекарю, и всё у тебя будет хорошо. Я ведь не могу позволить, чтоб моя куколка сломалась?

Я едва слышно сглотнула и тихонько промурлыкала строчки из известной детской песенки:

— Я хрупкая милая куколка,

Я живу в хрустальном домике...

Он рассмеялся ещё громче:

— Верно, малышка... Но на сегодня у нас — отдельное шоу. Ты меня хочешь?

— Как же иначе!

— Вот и хорошо, но для начала — я покажу тебе, что ещё может доставлять наслаждение... Идёт?

Я широко улыбнулась в ответ:

— Идёт! — хотя мне тогда хотелось оказаться очень далеко оттуда...

... Я сидела в особняке Лилий и пила. В душе была сумятица, всё смешалось. Перед глазами стояли картины вчерашнего.

Я вспоминала, как мы приехали в роскошный особняк с высокими сводами — шикарный, без сомнения, — и как я на полном серьёзе сказала: "Знаешь, это дом моей мечты". Как это чудовище, таинственно усмехаясь, провело меня в шикарную спальню, где, казалось, пахло похотью, роскошью... и чем-то ещё, неуловимым, навязчивым...

Тут везде был хрусталь, и дорогие светильники, и яркие, сияющие белые цветы в высоких фигурных вазах. Пол утопал в коврах, кровать, скрытая от посторонних глаз шёлковым пологом, была поднята на возвышение, как трон. Элар дал мне бокал какого-то золотистого вина, и, поглаживая мои волосы, тихо заметил: