Кто поверит эху? - Часть 3

— Нет. Я только прошу о помощи.

Рииши пожалел, что он не грузчик с пристани. Тем невозбранно употреблять крепкие выражения.

— Позвольте мне еще сказать...

— Ну, давай.

— Когда меня пытался задержать бывший сослуживец с новобранцами, один из них погиб. Не от моей руки, но это уже не имеет значения.

— Так, — сказал Рииши, слова у него кончились. — Что-то еще?

— Нет, господин.

Один оставался на полу, другой стоял, и оба разглядывали огоньки в одном и том же светильнике. На темную коленопреклоненную фигуру рядом Рииши смотреть избегал. Очень уж двойственные чувства вызвал этот человек. Он нужен, в этом сомнений нет, но почему этот подарочек свалился на их Дом? Макори ту бумагу не подписывал, это ясно как день. И молчание их, и смерть Энори... И девчонка пришла от Нэйта, Макори так настойчиво намекал, что скормит ее хассе. Нет, про этот узел думать сейчас — голова в такой же узел завяжется. Возможно, отец сумеет придумать, или господин Кэраи Таэна.

А пока — забрать этого парня и рассказать все отцу. Самому тут решать нельзя, слишком многое можно потерять.

— Вставай, — сказал глава городской стражи. — Поживешь еще. Может и в самом деле пригодишься, как свидетель. Будешь там, где скажу.

Он ожидал возражений, с этого бы сталось. Но тот лишь склонил голову. Поблагодарил учтиво и коротко. Не то искреннее согласие, не то вынужденная покорность силе, демон его разберет.

Утренние лучи сегодня были розовыми, обещая дождь. Они еще слабо освещали комнату; отец просыпался с рассветом, и младший Нара, остаток ночи просидевший за книгой, сразу попросил дозволения поговорить.

В стенах родного дома Рииши привык быть вполне откровенным. Только раз утаил, что у него на сердце и в мыслях — когда думал связать будущее с Лайэнэ. И хорошо, что утаил. Но сейчас, о ночной встрече, отцу рассказал. Опасался немного родительского гнева — хоть и безмерно уважал, Аори Нара все-таки был мерилом правильного, законного в этой жизни. А согласиться на тайную беседу с преступником, да еще и пообещать ему что-то, пусть без гарантий и для того, чтобы использовать после... Вот это "использовать после" отец тоже мог не одобрить.

Но выслушал он хоть и нахмурясь, но благосклонно кивая.

— Опасную вещь ты затеял, но, может, сама судьба его привела. Хорошо, что мне все рассказал.

— Не то дело, где можно молчать, — ответил Рииши.

— Ты уверен, что об этом парне не знает никто?

— Только Сущий может сказать наверняка, да Заступница. Но, похоже, его не выследили. Я посылал своих людей проверять, нет ли слежки за ним или за Лайэнэ. Кажется, на сей раз он был осторожен.

— Похоже, он тебе симпатичен, — отметил пожилой человек.

— Я сам этому поражаюсь, — ответил сын. — Он воплощает то, с чем я боролся всегда.

— Да ладно, — улыбнулся глава оружейников. — С упорством и силой духа? Верностью? Нет, я его не оправдываю. Но признай, что он... необычен. И жаль, что попал в такую историю.

— Но что с ним делать? Пока Нэйта молчат, разумно ли нам подавать голос?

— Подождем, они тоже наверняка затаились и выжидают, что будет. Пусть расслабятся, решат, что Лиани Айта сгинул. А там будет видно. Пусть пока побудет у моих оружейников.

— Вы думаете, стоит рассказать о нем господину Кэраи?

— Надо бы, — задумался. — Но еще подождем, ему сейчас хватает забот — боюсь, он может поступить опрометчиво. Пока придержим эту новость. А ты мне вот что скажи — согласился из-за... нее?

— Да, — неохотно признал Рииши. — Я позволил себя убедить. Но теперь думаю — не зря, может быть.

— Не забывай, — отец поднялся, хромая, прошелся по комнате: видно было, что разговор не оставил его равнодушным. — Надо отдавать себе отчет в своих симпатиях, ведь это три разных вещи — закон, справедливость, и личное отношение. И есть четвертая — когда ведешь свою игру; нельзя смешивать эти понятия.

— Я не игрок, отец. Не был и не буду.

— Но помни об этом, чтобы не стать фигуркой на чужой доске.

**

Крупнейшие оружейные мастерские располагались в Срединной и в Осорэи возле южной стены. Лиани сочли за лучшее отвезти-таки в крепость. Не так близко, зато надежнее.

Аори Нара распорядился определить его в подсобные рабочие в одном из закрытых дворов, так, чтобы Лиани выйти наружу не мог. Чем меньше людей будут видеть беглеца, тем лучше. Мастеру в письме было велено проследить за этим.

А доставить молодого стражника в Срединную вызвался сам Рииши. С ее командиром Арисой у Дома отношения были хорошие, тот бы и проверять не стал, что за рабочего там привез младший Нара. К тому же давно хотел наведаться в мастерские.

Они выехали на рассвете, в сопровождении всего двоих преданных слуг. А со стороны казалось, что слуг трое — на Лиани была такая же одежда, и синяя головная повязка со знаком-сойкой.

Он, казалось, не тревожился больше. Жадно разглядывал небывало яркий рассвет, улыбнулся, когда дорогу пересекла сойка настоящая, чуть не коснувшись его самого.

Рииши наблюдал за ним, удивлялся. Такая жажда жизни, умение радоваться мелочам — а ведь, считай, на краю находится. И не из тех дурачков, что просто не понимают опасности — все он понимает прекрасно. И выдержка такая, что позавидуешь.

Стало жаль, что все это пропадет понапрасну.

И на привале за ним наблюдал, пока молодой стражник вместе со слугами занимался костром и пищей — спокойно так, легко, и чуточку даже весело. Сам себе, с нежеланием отпустить потери, внезапно показался каким-то мрачным угрюмым старцем. Но Лиани есть за что бороться — за свою жизнь, за имя семьи, за благо той девочки, пусть он ей и не нужен. А Рииши вроде как и не за что — брата в мир живых не вернуть, Лайэнэ... нет, с этим тоже покончено. Разве что за свое счастье в будущем. Понять бы еще, в чем оно заключается.

А пока большой цели нет, можно и за малое взяться — например, за историю этого парня. Всяко занятие, тем более что отец прав — что-то в Лиани вызывало симпатию.

Перекусив, всадники направились дальше; к полудню тучи начали затягивать небо, день из светлого, розоватого стал сумрачным. Дорога привела к перекрестку, по обе стороны кустарниками щетинились небольшие холмы, то тут, то там высились осинки в багряном убранстве. Порыв ветра, бросивший пыль в глаза, заставил всадников зажмуриться, придержать коней. Затем под ноги скакунам потекла река из листьев.

Конь Лиани был чуть дальше, он только попятился, а жеребец, который нес Рииши, уже ступил на вторую дорогу перекрестка — и с храпом взвился на дыбы. Листья текли, огибая конские копыта, будто поток крови.

— Стой! — Рииши пытался сладить с ошалевшим жеребцом. Поток листьев еще сильней заструился по дороге, будто чье-то могучее дыхание подгоняло его. Откуда их взялось столько? Если все окрестные осины оборвать, едва набралась бы половина...

Вскоре ветер прекратился, и по краям дороги разметало остатки листвы.

— Что за нечисть взбесилась? — недоуменно спросил Рииши. Лиани подъехал ближе, опередив слуг, но не ответил, молча вглядывался в пустую дорогу — ни листочка не осталось на ней, ни кусочка коры или сухой травинки.

Глава

Большими и маленькими лоскутами тянулись золотые ячменные и просяные поля, зеленоватые гречишные, в которых прятались стайки перепелок. Ветер подсушивал ряды бобовых кустиков, и то тут, то там видно было работающих крестьян — мужчин в выцветших черных или синих холщовых одеждах, более пестро одетых женщин в широких юбках и кофтах.

Наступил месяц Выпи, Роо.

Две повозки, вмещавшие полтора десятка актрис, все катились на север по извилистым дорогам Хинаи. В маленьких деревнях актрисы не останавливались, а в больших проводили по нескольку дней, давали одно-два представления, не столько получая деньги, сколько пополняя припасы; где-то им бесплатно подновляли колесо, где-то подносили почти новое одеяло или пару плетеных корзин.

В самых крупных поселках могли бы задержаться и дольше, но опасались, что об этом проведают в Осорэи; лучше не вызывать гнев высоких особ. И без того изгнанницы не спешили, напротив, словно оттягивали конец пути, понимая, что в крепости их свободе придет конец.

Госпожа Акэйин благоволила Нээле, в основном за искусные руки девушки: не только вышивать умела, но и театральный костюм могла починить лучше их всех, и сшить новый. Остальные привыкли к навязанной им попутчице, некоторые, как Юмиэ, и вовсе привязались. Только Сэйэ по-прежнему недолюбливала ее. Дня не проходило без очередной ядовитой фразы; но Нээле слова эти кололи не больше, чем хвоя кедров и сосен, под которыми катились повозки.

Ехать в них оказалось не так-то просто; много места занимали пожитки, и сидеть приходилось в тесноте, задевая локтями товарок. А из-за скученности и размолвки случались чаще. В маленьком возке Тайлин было куда удобней...

По вечерам, сопровождаемые потрескиванием костра, звучали рассказы — чаще всего речь держала Акэйин. Путь ее был подобен хорошо запутанной веревке, и вмещал в себя сладость и горечь, относительный достаток и нищету. Как-то, разоткровенничавшись, хозяйка труппы умудрилась удивить и своих подопечных.

— Я в юности чуть не осталась жить при монастыре, — лукаво улыбнулась она, и, хотя от глаз разбежались лучики неглубоких морщинок, в этот миг в отблеске пламени показалась совсем молодой женщиной.

— Вот как? Но вы же из актерской семьи, — удивилась Юмиэ.

— Из актерской. И премного мы поездили по северным провинциям! И вот на священной горе Огай, куда театральным и цирковым труппам путь заказан, на меня снизошел зов... но, подумав, я ему не вняла.

— Как же вас пропустили на гору? — распахнула глаза другая девушка.

— Э, так ведь я не актрисой туда пришла, а женщиной, потерявшей ребенка. Девочку мою унесла простуда, а не то, верно, сидела бы сейчас вместе с нами, — сказала она это легко, как уже давным-давно пережитое.

— И долго вы прожили за освященными стенами?

— Почитай, что и год... — она призадумалась, то ли производя подсчеты в уме, то ли вспоминая вехи своей богатой событиями жизни. Сложно было представить эту полную сил женщину монастырской отшельницей.

Запел ночной пересмешник-къонг, искусно подражая то майскому соловью, то скрипу колодезного ворота. Нээле робко спросила, пользуясь тем, что собеседницы отвлеклись на голос загадочной птицы:

— Госпожа Акэйин, верно, в монастыре вам многое приходилось слышать о тайнах этого мира?

— Не то чтобы очень, но приходилось, — согласно кивнула та.

— А то, что люди, не чужие друг другу в прошлой жизни, встретились в новой... знаете ли вы о таком? Легенды подобное говорят, но все это было когда-то давно...

— Если не все завершили, или если долг привязывает к чему-то или кому-то, — кивнула хозяйка труппы. — Но, девочка, мало кто помнит прошлую жизнь. Только сердце не ошибется.

"Может, поэтому Лиани так безоглядно кинулся мне на выручку... Может, в прежнем существовании..."

Вой волков прервал и разговор, и птичье заливистое пощелкивание; женщины настороженно сбились возле костра, подкидывая больше хвороста.

— Скоро больше их станет, — вздохнул возница. — Север да осень...

Через пару дней, как в очередной раз на пути, показались соломенные и деревянные крыши. Первой заметила их Сэйэ, обогнавшая повозки, которые еле тащились под сенью вековых кедров.

— Поторопитесь, пока не исчезла деревня! — воскликнула девушка. — Даже если там живут злые духи, я предпочту ночевать под их кровлей, а не в наших сундуках на колесах, — и, приподняв юбку, сбежала по склону вниз, напрямик, не дожидаясь, пока остальные обогнут холм и спустятся по дороге.

Им повезло: в этот день отмечали окончание полевых работ, и в большом, довольно богатом селении, где остановились повозки актрис, народ был настроен весьма благодушно и желал развлечений. А уж забавных сценок в репертуаре театра киири было вдосталь. Все пошло в ход: про неверных жен, продажных чиновников и даже глупых монахов, которых обводят вокруг пальца барсуки-оборотни.

— Неплохо, — говорила госпожа Акэйин, убирая заработанные монеты в маленький сундучок. — Я ждала меньшего. Заступница милостива к нам, она позволила приехать как раз на праздник.

Но и помимо театра тут веселиться умели. Нээле, да и половина ее товарок впервые видела трюки, подобные тем, что выделывали местные силачи, жонглеры и акробаты, себя такими не называвшие. Люди строили из своих тел сложные фигуры и башни, бросали в колечко заостренные палки, и такими же палками сбивали водруженные на столб предметы. Сельчане актерами не были, ими двигал лишь молодой задор, а для того, чтобы показать мастерство, годилось все, что попадалось под руку, от глиняных чашек до вил.

Ароматный дух витал над поляной, где проходило гуляние — медовый запах "солнечных лепешек", благодарности за урожай. Такие же лепешки с утра положены были на могилы предков, и на алтарь маленького местного храма.

Молодежь с упоением предавалась играм, сплетала цепочки-хороводы в танцах. Не сдержавшись, к ним присоединились и самые юные актрисы, и даже Сэйэ, хоть сперва воротила нос от деревенщин.

Нээле не отважилась стать в хоровод. При виде юношей и девушек, осыпавших друг друга медовой и медной листвой, ей захотелось плакать. Может, не у всех сбудется загаданное, но многих ждет счастье у семейного очага. Свадьбы часто играются осенью. А Нээле летит, как такой вот листик, и скоро из лоскутка солнца он станет пожухлым, иссохшим, и уже почти стал, хотя совсем молодо тело.

Кому она такая нужна?

Может, и нужна была бы Лиани, но жестоко и подло снова рассчитывать на него. Даже если бы он вдруг оказался здесь, предложил увезти, как тогда, из-под замка, и даже законно — сказала бы "нет". Он достоин лучшей доли. И без того, связавшись с ней, потерял едва ли не все.

Остается надеяться, что он жив, сумел покинуть провинцию, а семья его не пострадала.

А она будет зашивать костюмы актрис и шить новые, готовить краски для лица и ни на что не надеяться.

Нээле вернулась в повозку, открыла флакончик духов, подаренный хозяйкой труппы.

...Аромат нежной, холодной, горьковатой свежести, он походил на дождь ранней весной. Нээле стало грустно, захотелось домой — все равно, куда, но домой — и чтобы сидеть у окна, и капли стучали бы по светло-зеленой листве, по крыше, рисовали круги на воде.

Этот запах... он должен принадлежать юной девушке, только ждущей любви. Может быть, несчастливой, но пронзительной и кристально чистой.

А она...

Наутро небеса будто спохватились, что за долгое время не пролили ни слезинки, и разверзлись во всю свою мощь. С этого дня дожди не прекращались — то ливень, то серая тоскливая морось; актрисам впервые захотелось наконец укрыться под крышей внутри крепостных стен. Но, если раньше женщины сами не торопились, теперь по размокшей дороге скользили лошадиные копыта, а колеса вязли в грязи. Тут начинались предгорья со всеми их трудностями, из которых лужи в сырой глине были не самой большой бедой.