Андер и возвращение

— Да знаю я, знаю... И всегда знал. Но пойми — они единственные, кто еще защищает человечество. Понимаешь? Последние! Не будет их и... все.

— Но все же странно, — добавил он задумчиво, — Вот я всю жизнь болтал про Итаку, до сих пор не имею из-за этого нормальной работы, и не разу не видел ни одного итакийца. А ты двадцать лет служишь ленсам и пьешь с Брейвисом. Что-то в этом мире устроено глубоко неправильно.

В это время со стороны лифтовой площадки раздался шум. К барьеру смотровой, гомоня и хихикая, выбежали полтора десятка человеческих детенышей лет восьми в одинаковых оранжевых мохнатых ленсонках до колен. Вслед за ними важно выступал большой пузатый мужчина в болотного цвета ленсонке с длинным ворсом и меховой шапке в тон остальному одеянию.

Он прошел вплотную к барьеру, встал спиной к бездне, согнул руку и высоко поднял локоть вверх. Дети быстро успокоились и выстроились в полукруг.

— Итак, маленькие разумные! Мы, наконец, достигли цели нашего путешествия, города человеков.

Андер с интересом прислушался. Кшатрий говорил на довольно корявом Ленсс-пиджин, адаптированном языке ленсонов.

— Раньше я много рассказывал вам о том, как вам повезло родиться и вырасти в Сумеречном городе, быть разумными. Но ребенку свойственно воспринимать свою жизнь, ее блага и преимущества как что-то само собой разумеющееся. Что ж, теперь, надеюсь, вы поймете, что это далеко не так. Для начала скажите мне, что вы видите там внизу? Ты скажи, Мабу!

Кшатрий мягко ткнул в плечо черноголового раскросого мальчика. Тот от неожиданности растерялся, оглянулся на других ребят, посмотрел вниз.

— Ну... какие-то серые и голубые коробочки, между ними какие-то маленькие фигурки движущиеся.

— Коробочки, — усмехнулся кшатрий, — это город человеков. А эти фигурки — сами человеки, которые в нем живут.

Среди ребят раздался удивленный ропот.

— Город? — переспросил Мабу, — Под открытым небом? Но ведь там ветер, снег, дождь¸ град. Это же очень неуютно и... грязно! Нельзя так жить!

— Да, — кшатрий вытянул руку ладоью вниз, — с точки зрения цивилизованного разумного нельзя. А человеки так живут. Живут так же, как жили их полуживотные предки. Вот так — под открытым небом, в грязи и холоде. С едва прикрывающим их примитивным куполом, защирщающим только от стихийных бедствий вроде урагана или смерча.

— Они не могут построить нормальный купол? — загрустила рыжая девочка, — Бедные...

Кшатрий повернулся к ней.

— Отчего же не могут, Каси? Представь себе — могут! Но не хотят.

Каси в недоумении воззрилась на него.

— Не хотят комфортно и безопасно жить? А чего же они тогда хотят?

Кшатрий одобрительно помял девочку по плечу.

— Это правильный вопрос, Каси. Я понимаю, что сейчас буду говорить очень неприятные вещи, которые вы, может быть, и слышать не хотите. Но, повторяю, вам нужно это знать, чтобы понять, как вам повезло.

Он задумчиво помолчал.

— Например, они хотят, чтобы каждый брахман всю жизнь общался только с одной деви, а каждая деви только с одним брахманом — своим сородителем.

— И они не ходят на слияния? — опять спросила Каси, — Как это наверно грустно. Всю жизнь общаться только с одним брахманом.

Кшатрий опять потрепал ей плечо.

— Ты молодец, что грустишь о них. Сочувствие — это важное качество настоящего разумного. Но только его недостаточно, чтобы быть разумным. Иначе оно может превратиться в беспомощность перед дикостью, нецивилизованностью и бескультурьем. Это очень важный и интересный вопрос. И мы, конечно, обязательно и очень скоро об этом поговорим. Но сейчас у нас другая тема занятия. Пожалуйста, посмотрите вон туда. Видите человека с маленькой дымящейся палочкой в руке. Вы знаете, что это такое?

Дети в недоумении покрутили головами.

— Это сигарета, дети. Бумажный цилиндрик, начиненный высушенной травой под названием табак. Он поджег ее и вдыхает образующийся в результате смрадный дым. Как ты думаешь, Мабу, зачем он это делает?

Мабу наморщил лобик.

— Я не знаю. Может быть, это какой-то ритуал? Вы говорили мне, что у людей есть множество диких суеверий.

— Да, — улыбнулся кшатрий, — ты прав, человеки верят в самые странные и неправдоподобные вещи. Но это человек вдыхает дым не поэтому. Он, таким образом, получает легкое отравление, благодаря которому немного хуже соображает. Вы будете удивлены, но — это и есть его цель. При этом отрава в организме накапливается и приводит к множеству болезней, от которых человек быстро старится, не может полноценно радоваться жизни, и рано умирает.

Среди детей опять раздался приглушенный ропот.

— Вы думаете, это все? — строго сказал кшатрий, — Нет, это только часть того, что делают человеки. Например, еще они пьют алкоголь. Это такое химическое вещество, очень сильный яд, наносящий огромный вред организму человеков. Он убивает внутреннюю микрофлору, безнадежно травит внутренние органы и расстраивает метаболизм. И еще, что важнее всего, алкоголь очень вредно действует на мозг. От алкоголя человеки становятся еще глупее, чем они есть.

— А зачем они это делают? — изумленно спросил Набу.

— Видите ли, дети, человеки хотят глупеть. Они так и говорят: "хочу забыться". Сам процесс мышления для них крайне утомителен. И они очень радуются возможности его остановить, ну или хотя бы сделать его менее интенсивным. Как и деви с браминами они собираются вместе, но не для того, чтобы насладиться общением друг с другом, нет. Они напиваются на праздники алкоголем, глупеют вместе и страшно этому радуются.

Дети ошеломленно замолчали.

— Достаточно? Или продолжать? Остановиться, или вы, все-таки, хотите узнать что-то еще более страшное?

Мабу выступил вперед:

— Продолжайте, учитель.

Кшатрий выдержал многозначительную паузу.

— Ну, хорошо. Но я вас предупредил. Я надеюсь, все из вас видели каников? У кого-то они даже живут дома. Значит, почти все знают, как они появляются на свет. Так вот, человеки хотят, чтобы их деви вынашивали и рожали детей как каники. Растили их в себе и вытаскиваои из себя. Их деви во время беременности теряют зубы и волосы, по нескольку месяцев мучаются от тошноты и мигрени. А во время родов могут часами кричать от боли, пока из них вытаскивают младенцев. А иногда уже выросшего в деви ребенка по какой-то причине не получается вытащить из нее. И тогда деви, — тут кшатрий вздохнул, — разрезают живот!

Дети охнули.

— Какой ужас... — громко прошептал один из малышей, — Но это же... это зверство, как можно так обращаться с деви?

Кшатрий сокрушенно покачал головой.

— Вы не поверите, но деви человеков сами на это соглашаются. Они сами хотят рожать детей, как животные.

— Это надо прекратить! — гневно воскликнул один из мальчиков, самый крупный из группы, взмахнув рукой, сжатой в кулак, — Почему Цех защитников не остановит это безобразие??

— Хороший вопрос, Анку, — кшатрий ласково потрепал мальчика по голове, — Для того, чтобы понять это, вам нужно узнать еще одно понятие — "терпимость". Терпимость — это вовсе не попустительство явному или скрытому злу. Это временное допущение такого зла, все известные методы быстрого искоренения которого могут привести к злу намного худшему.

Дети в недоумении уставились на кшатрия.

— Да, это сложно понять, — согласился кшатрий, — Пока просто запомните. Не всегда можно быстро и эффективно ликвидировать зло, вырвать из ткани жизни, не нанеся при этом этой ткани очень серьезные и болезненные повреждения. Иногда это приходится делать, но чаще цивилизованные разумные предпочитают более долгий и трудоемкий путь, не торопясь, постепенно выкорчевывая вросшие в мир сорняки зла, не одним рывком, а аккуратно вытаскивая по одному корешку. И человеков нельзя сейчас сразу в одно мгновение заставить жить правильно, не применяя к ним жесткое насилие, не попирая грубо их свободу и достоинство разумных людей.

Из дальнего угла раздался плач. Дети испуганно расступились. Черноволосая девочка плакала.

— Но почему? Почему они такие?

Кшатрий сел перед ней на корточки, отнял ручки от лица.

— Потому что они — не разумные. Хоть они и очень похожи на нас, но это только внешнее — физиологическое сходство. Но разумный — это не физиология. Разумный — это разум и его правильное применение. Резумные — это культура. Это разумное поведение индивидуума, основанное на многотысячелетнем фундаменте накопленных знаний и опыта. Это сознательное принятие дара знаний и умений, связанных с ними технологий и соответствующей им этики, дара, донесенного до нас поколениями разумных, выстроивших великий град цивилизации Ленсс.

И все, что от вас требуется — всего лишь войти в этот город, принять его как свое. И тогда он примет вас.

— Это что, — Фил показал пальцем на уходящего кшатрия с детьми, — все люди, родившиеся в Сумерках, так рассуждают?

Андер покачал головой.

— Он не уроженец Сумерек. У него выговор человека, учившегося говорить на высоком Ленсс уже в зрелом возрасте. Примерно как у меня, может быть чуть хуже.

— Поразительно, — Фил изумленно покачал головой, — этот тип какие-нибудь пятнадцать лет назад жил где-нибудь в Ниневии или Александрии, учился в человеческой школе, о Сумерках знал только по Сетям и по школе. А теперь уже говорит о ленсах "мы", а о людях "они".

— Ничего удивительного, — заметил Андер, — это обычное поведение неофита — желание максимально отстраниться от бывших своих. Доказывая себе и новым компатриотам свою принадлежность к новому сообществу. У многих это со временем проходит. Простите, Вы что-то хотели спросить?

Последнюю фразу Андер адресовал лысому мужчине, сидящему за соседним столиком, который слушал их разговор так внимательно,что вытянул шею чуть не до рюмки Фила.

Лысый злобно выпялился на Андера.

— Все из-за таких как вы.

— Что — все? — не понял Андер.

— А вот это вот все, — лысый с отвращением, будто отряхивая руку от чего-то неприятного, провел ей по воздуху по дуге вокруг себя, — Вот это самодовольное убожество, эта дремучая древность, гипнофильм о каменном веке наяву. А ведь рядом с нами, в одном шаге, целый мир существ, которые живут практически в раю! И они готовы подарить этот рай нам. Да вот сейчас прямо готовы! Об этом детям толковал учитель. Но такие как Вы, — если бы Андер не отпрянул, лысый проткнул бы его костлявым коротким пальцем, — ничего не знающие, ничего не умеющие, своими куриными мозгами неспособные даже понять, какой дар вам предлагают — тащите нас в свой затхлый вонючий мирок. С самого рождения вдалбливаете в головы детей, что ради этих ваших дутых Пуччини и Басё они, и их дети, и правнуки обязаны жить во всем этом дерьме, на таком уровне цивилизации и культуры, который ленсы забыли сотни лет назад.

Фил обернулся к лысому и чрезвычайно сочувственно поинтересовался:

— Но если Вам так здесь плохо, почему Вы не поедете в Сумерки?

— Да потому что мне уже тридцать пять лет!!! — закричал лысый, потрясая над головой руками, — Тридцать пять! И двадцать из них вы мне прекрасной человечской культурой засирали мозги в школе и университете. И мне понадобились долгие годы, чтобы понять, какой это все обман!

Лысый внезапно обмяк и растекся по креслу. Его лицо покраснело и блестело от проступившего пота. Он повернул сваркающие ненавистью глаза к Андеру.

— Если бы я уехал в Ленсс, — последнее слово он старательно попытался произнести со свистом на конце, как говорят лесны, — в свои восемнадцать, кто знает, чего бы я за это время достиг? Может быть, я стал бы настоящим ленсоном. Вчера я узнал, что мой одноклассник, тупой идиот без ума и воображения, сбежавший от какой — то грязной истории в Сумерки сразу после школы, только что стал полноправным членом Цеха уборщиков. Понимаете? Кретин, не умевший сложить два и три, имеет статус наравне с настоящимии природными ленсами. А я... И все из-за вас!

Фил выпучил глаза, губы его непроизвольно разъехались в широкой улыбке.

— А Вы в курсе, с кем разговариваете?

— Погоди, Фил, — поспешно остановил его Андер.

Он обернулся к лысому.

— Вы примерно представляете себе, что такое Сумерки? Это совершенно нечеловеческий мир. Там нет неба, нет обыкновенной травы или деревьев. Фактически это огромное подземелье с искусственным климатом и вечным влажным полумраком. Там царят по-своему очень логичные и проверенные многовековым опытом, но абсолютно нечеловеческие законы и обычаи, писанные и не писанные. Это мир, созданный не людьми и не для людей. И сколько бы Вы там не прожили, Вы будете там гостем, тем, кто не может устанавливать свои правила, жить как он привык или как хочет жить, а так и только так, как предписано ленсами. Вы уверены, что готовы к этому?

Лысый, набычившись, не мигая смотрел на Андера:

— Там. Люди. Живут на сорок-пятьдесят лет дольше, чем в стэйтах. На пятьдесят лет.

— Простите, мост Андер? — Андер обернулся на голос. Около их столика стоял молодой кшатрий с эмблемой Цеха мостовщиков и очень официальным выражением на лице.

— Да, чем могу служить?

— Я — Ниглон Лас, координатор Цеха в этом секторе. Ваш первый помощник на время съезда.

Лысый изумленно разинул рот.

— Олли Андер?

Андер встал.

— Хорошо, мост Ниглон. Я иду. Фил, — обернулся он к Вальми, — я сообщу, когда освобожусь.

Андер сделал пару шагов к выходу, но запнулся, почувствовав за спиной напряженное молчание. Он обернулся. Ниглон и Фил пристально и изучающе смотрели в глаза друг другу.

ГЛАВА 6. СТЭЙТ ОЛЬВИЯ, ЦЕНТР

Андер рассматривал черно-белую гравюру на стене аппартаментов резидента. На рисунке красовался волосатый звероподобный человек в звериной шкуре с большой дубиной в руке.

Андер обернулся к Ниглону:

— Кто это?

— Это некий варвар, во время войны с римлянами перешедший на их сторону, — как обычно без эмоций в голосе прокомментировал Ниглон, — "Возлюбив нас оставивший своих родных". Так написано на его надгробии в Равенне. То есть, было написано, — поправился кшатрий, — сейчас же Равенны нет.

Андеру на мгновение показалось, что в него ударила молния. Он украдкой покосился на ленса, не заметил ли тот его замешательство. Но Ниглон был невозмутим.

— Скажите, Ниглон, — без обиняков обратился к ленсу Андер, — а как Вы сами относитесь к тем из людей, которые, принимая культуру Ленсс, полностью прерывают связи с людьми, оставшимися в стэйтах, стараются стать разумными больше, чем сами разумные?

— Это свободный выбор наделенного разумом — выбирать цивилизацию, которая ему больше по душе, — бесстрастно объяснил Ниглон, — А если люди не могут убедить родившегося и выросшего среди них, что их культура ему больше подходит, чем культура пришельцев, чуждый ему во всем, значит, он им не так уж и нужен.

Андер остановился.

— Странно. Сказанное Вами — мысль обидная для людей, но какая-то очень человеческая.

— Я слишком долго прожил среди людей, — ответил Ниглон, — И изучал их.

* * *

Из дверей ресторана вышел толстяк в фартуке. Он расплылся в виноватой улыбке и обратился к Филу.