— Понял, — согласился господин Дин. — А теперь и вы выслушайте меня. Вы готовы? В Каменных Пристанях дураков не держат. Ему наверняка дали подробные инструкции перед поездкой сюда — как себя вести, на что смотреть, кого слушать и что на всякий случай запоминать. Если бы подобную вещь сказал ему кир Ариксар Волк с его прошлым и заслугами перед государем и государством, ваш племянник понял бы это однозначно: его перетягивают из лагеря войск Порядка и Справедливости в стан какого-то нового мятежа. А теперь он сам придет к вам — увидите. Подумает немного, и явится в полное ваше распоряжение.

— Речь не о том, явится он или не явится, — глядя на Дина исподлобья, негромко проговорил Волк. — Речь о том, что никто не имеет права трогать имя моего брата и честь моей семьи.

Советник Дин выдержал его взгляд. Он спросил:

— Разве я сказал ему неправду, кир Ариксар?

Волк резко откинул голову и сжал подлокотники кресла так, что побелели его сухие пальцы.

Дин встал со своего места, налил ифского, пахнущего яблоками вина в прозрачный кубок и подал Волку. Господин тайный советник был доволен: доверять Волку было нельзя, но помыкать им оказалось просто. Волк все еще лелеял мечты о мести.

— Всякую вещь нужно делать вовремя, кир Ариксар, — сказал советник. — Пятнадцать лет назад вы сделали много правильных вещей, но в народе говорят: не тряси дерево, пока плоды зелены; созреют — сами опадут.

— Вы говорите чушь, господин советник, — слегка успокоившись, заявил Волк. — Неужели шестнадцать лет ходжерского правления в этой стране пошли не на пользу ходжерцам, а во вред? Я этого совсем не нахожу. Достаточно взглянуть на то, как они развернулись в Столице — в Царском Городе и Имперском Совете, чтобы убедиться в прочности их позиций.

— Столицей таргов никогда не был Царский Город, как не был ею и Порт Тарген — Столица плебеев и купцов. Административным центром страны — вполне возможно. Но не ее душой. Отправляйтесь в Эгироссу. Туда съехались на праздники все владетели Севера и весь цвет профессиональной армии. Вас там хорошо встретят, кир Ариксар.

Волк поморщился и допил вино.

— Что вы заладили, Дин. Вы много на себя берете. Думаете, меня можно как рыбу — подцепить и бросить? Прошли те времена, когда Кодекс Иктадора тарги знали наизусть. Сейчас душа Таргена в кошельке, и каждый смотрит в свой карман. Я зарекся ломать хребет этой стране. Ни разу на моей памяти ничем хорошим это не кончалось.

— А много ли раз на вашей памяти это происходило? — голос советника Дина звучал вкрадчиво.

— Дважды. Вполне достаточно, чтобы вынести из происшедшего урок.

— Времена преходчивы, кир Ариксар. Давайте попробуем исходить не из вашего личного опыта, а из пятисотлетней истории нашей страны. Семья Гаршах, клан Белого Оленя, к которой очень издали, но все ж принадлежит правящий ныне император, славна тем, что продержалась у власти в Таргене более двухсот лет. Ходжерский Зеленый Тигр был у власти на своих островах всегда — он правит столько, сколько стоит мир. В то время как все предыдущие имперские династии на материке редко переживали второе поколение правителей. Когда таргский Жезл Власти в течение двух десятилетий переходил от семьи Гаргале к семье Гисанэ, от Гисанэ к Тодда, от Тодда к Вайюр, а Островной Дом был не более, чем их общим дальним родственником — перемены в стране совершались быстро и просто, и затрагивали не более чем сотню-другую людей. Пятьдесят лет назад дело пошло было по накатанному пути, но сильно осложнилось тем, что одних только прямых претендентов на власть нашлось девяносто три человека, не считая прочей родни, их близких и друзей. Поэтому и только поэтому беспорядки в стране затянулись на многие годы. И закончились лишь когда из девяноста трех основных участников событий умерли девяносто два.

Пятнадцать лет назад вы выдвинули неверные условия. Если бы вы требовали не республиканского правления, а Жезла Власти или регентства для клана Белого Волка, все могло бы закончиться намного удачнее для вас.

— Или — наоборот, намного плачевнее, — прибавил Волк.

Советник Дин понимающе улыбнулся.

— Добиваясь всего, необходимо и рисковать всем, кир Ариксар. Рисковать всем вы тогда не захотели, а за двести с лишним лет правления семьи Гаршах традиция придворного заговора и дворцового переворота забылась и заросла паутиной. Зато теперь у вас появился выбор. Принц Ша вырос и он в значительно меньшей степени ходжерец, чем его отец и дед. Он хочет власти и хочет быть справедливым, — нужно лишь подсказать ему, что именно считать справедливостью. Того, что страна сорвется в пучину новой Солдатской Войны можно не опасаться, поскольку нынче мы имеем не девяносто три наследника, а лишь троих. Ждать придется значительно меньше — пока умрут двое.

Волк поставил кубок поближе к кувшину с вином и подождал, пока советник Дин снова его наполнит.

— Вы теоретик, Дин, — сказал Волк. — Ваши теории взяты из книг. Вы когда-нибудь проверяли то, о чем говорите, на практике?

— Я доверяю практику вам, кир Ариксар. Я думаю, вы сумеете распорядиться ею так, как следует. Здесь ваше прошлое дает вам преимущества.

— То, что ловко получается на словах, не всегда так же выходит на деле.

Улыбка Дина стала хитрее.

— Это покажется вам вдвое ловчее, если вы учтете, что третьим из наследующих я считаю отнюдь не старика Хагиннора Джела, который засел в Ардане, словно рак на мели, и вряд ли оттуда выберется. Третий царевич Галахар, живущий сейчас в Эше, — ну, или, по крайней мере, тот, кого этим именем называют.

* * *

На следующий день Джу взял, да и не пошел в Лицей.

До обеда он проспал. А после лежал в садике под отцветающей грушей и думал о том, что половины денег как не бывало, а оставшиеся тоже рано или поздно кончатся. "Молодец, братец, — говорил он сам с собой. — Хватил шилом патоки. Что дальше? У Волка любой раб живет богаче тебя. А ты гроши считаешь..."

На душе у него было похмельно и кисло. Все же, по дороге в Игулах ему перебежал дорогу оборотень: Джу видел издали какую-то серую собаку или лисицу, махнувшую хвостом. Очень плохая примета.

Он высчитывал на пальцах: день его рождения, день смерти матери и отца, день коронации государя... Как жаль, что он не помнит себя в том возрасте. Ведь ко времени, когда он начал себя осознавать, спросить, что случилось с его родителями, уже было не у кого. Ни одного из его родственников, кроме не желавшей знать о нем семьи Волка, не осталось в живых. Сам он помнил только деда. Без лица, одну фигуру. Просто человека большого роста. Слова "мать" и "отец" вообще никогда не имели для него какого-то особого значения. Он знал, что они мертвы. Всегда знал.

Джу перевернулся на спину и закрыл лицо руками.

Что же делать теперь? Убить государя?.. Но Джу уже принес ему присягу. Всего два месяца назад, когда перешел на офицерский курс. К тому же, такое дело даже не бессмысленно. Оно просто невозможно. Государь — это не министр Энигор. Его охраняют как никого во вселенной. А если еще и Дин соврал? Джу вспомнил, какие глаза были у советника Дина при том разговоре: вишневые, сладкие, словно у льстивой собаки, того гляди мед по роже потечет... Мало ли, что один человек скажет другому. Каковы его мотивы? Каковы источники информации?.. То-то и оно.

Он завел ладони за голову и посмотрел в небо сквозь осыпанные белым цветом ветви. У соседей за плетеным забором хозяйская дочка звала кур. Летали пчелы. Чирикала невидимая птичка-голосок...

...Стены детского приюта при монастыре Молчальников всегда были покрыты плесенью, — даже летом, когда вода в отводке Рыбного канала пересыхала до мелкого грязного ручейка. Это потом, лет через семь или восемь начнут строительство дамб и шлюзов, поднимут воду в Обводном, гранитом оденут набережные, и Рыбный сделается судоходным. А пока воспитатель бьет розгой по грязным пальцам. Велено было ходить по берегу, а Джу хотел поймать водяного паука и испортил без того худые башмаки. Монастырь был небогат, а приют и вовсе нищий. Джу пять лет. Ему все лето придется ходить босиком...

...Какой-то человек тащит его за руку по широкой улице Столицы. Джу быстро перебирает ногами и усердно вертит головой по сторонам, отчего и спотыкается на каждом шагу, — ему не часто удается вырваться из заплесневелых приютских стен. На нем одежда с чужого плеча, рукава длинны, подол кафтанчика путается в ногах. Но толстый дядька, еще не инспектор, а всего лишь классный наставник Дита, не принимает Джу в свой класс: мал ростом, худ, бледен, — семь лет ему, вы говорите? Заморыш какой-то, не выдержит учебы, приводите в следующем году...

...Казарма, спальни младших классов, двенадцатый номер. В лицей вернули беглеца. Состоится показательная порка на плацу. Домашние мальчики скучают без маминых пирогов и без ласки. Муштра, зубрежка, розги, оплеухи, лишение обеда, назидательное стояние на коленях в горохе или битых черепках — за плохое поведение и невыученные уроки не вдохновляют их на подвиги терпения и учения. Время от времени кто-нибудь из них решается бежать. Обычно его ловят, под конвоем привозят назад, примерно наказывают, и, как зверька в клетку, выпускают обратно в классы. Бледнея, с дрожью в голосе, домашние собрались и обсуждают, что беглец отчаянный, двукратный, стало быть, цензор не снизит наказания, и пороть будет не свой брат лицеист, а солдат из прислуги, Вуша-хлебопек. Джу недавно раздобыл себе числительницу, показывающую дни и месяцы на три года назад и на два вперед. Выменял ее на стеклянный шарик. Он забавляется с этой игрушкой, краем уха ловит разговор и искренне недоумевает: куда и зачем отсюда бежать? Ведь здесь кормят, здесь тепло и есть крыша над головой. Печали и страхи домашних ему незнакомы и малопонятны...

Потом в Каменных Пристанях произойдут перемены. Будет переставлено начальство, сменится кодекс правил для поведения и учения. К правоведению, энленско-таргской грамматике и воспитательной муштре прибавятся математика, история, риторика, основы философии и этики, классическая литература, стихосложение... Преобразования, государевым повелением случившиеся в лицее и, следовательно, в жизни Джу, называются "реформа государственного образования". Словом, пороть станут меньше, кормить лучше, дисциплины преподавать другие и по-иному, а взятки брать больше, и исключать из лицея вдесятеро чаще, чем прежде.

И, если бы у Джу не было заступника и покровителя, полетел бы он, крутя хвостом, еще со средних классов общего курса и не учился бы сейчас на офицерском. Потому что именно там и тогда у него вдруг прорезался характер.

Впрочем, сейчас для Джу это почти не имело значения. Каким бы ни был пройденный им путь, он остался позади, за плечами. Причина недовольства крылась в другом: весь мир был устроен неправильно — такая штука. Богатство дано ослам, величие — собакам, а он, Джу, выходит, создан, чтобы жизнь созерцать. И не в том даже дело, верить словам советника Дина, или не верить. А просто жизнь эта — препоганая история, которая неудачно началась и как-нибудь неудачно закончится, вот и все.

Джу думал: может, взять сейчас оставшиеся двадцать монет и махнуть с ними на Веселый Бережок? Может, сразу жить легче станет? Все равно, за квартиру уплачено вперед. Как ни экономь, а нищета прочней богатства...

Он протянул руку, чтобы поймать кружащийся в воздухе белый лепесток, летящий на него, и чуть не подпрыгнул от неожиданности. Он не заметил, откуда появился Иль и как подошел. Ладонь сыщика остановилась у Джу над лицом, лепесток оказался у Иля в кулаке, а сам кулак некоторое время держался у Джу перед носом.

— Побывал на званом приеме и зазнался, братец? — поинтересовался Иль. — Нехорошо. Встань, когда с тобой разговаривает старший по званию.

— Чтобы мне указывать, ты родом не вышел, — не самым смелым голосом возразил Джу.

Иль помолчал, и Джу ясно видел, как его правый глаз, который посветлее, темнеет в тон другому, до абсолютно черного.

— Во-первых, я не "ты", — тихо, но отчетливо проговорил Иль. Во-вторых, я не для того пятнадцать лет тащил тебя за уши из грязи, чтоб ты ни с того ни с сего вдруг фыркнул и побежал в другую сторону.

Джу немного поморгал молча. Потом сел. Имени своего покровителя он не знал, но в подозреваемых Иль числился, хотя и не первым номером.

— Ты должен быть на занятиях, твое увольнение истекло, — сказал ему наставник.

Джу мотнул головой:

— Я не вернусь в лицей.

— Значит, ты сядешь в тюрьму за дезертирство.

Джу бывал в тюрьмах по долгу учебы и знал, что лучше сдохнет, чем окажется там в качестве заключенного.

Он опять помотал головой.

— Что случилось, Джу? — чуть смягчив тон, спросил Иль. — Что с тобой произошло у Волка в гостях?

— Я не могу вернуться в Каменные Пристани, — с тупым упрямством повторил Джу, с тоской вспоминая все, что с ним случилось в Игулахе. — Иначе будет хуже.

Иля это снова рассердило.

— Сначала нужно попробовать, а потом говорить "я не могу", — заявил он. — Ты дал слово служить государю и государству, и у тебя нет возможности выбирать.

Джу не нравилось, когда над ним кто-то стоит, словно больная совесть. Внутри у него и без Иля все горело. Он поднялся с земли, выпрямился и посмотрел на сыщика сверху вниз. Джу хоть и был костлявым и тощим, зато перерос Иля почти на целую голову.

— Это ты лишил меня права выбора, — провозгласил Джу. — Ты не давал мне возможность уйти в другую сторону раньше, и пытаешься придавить меня сейчас. А я тебя ни о чем не просил, я в подопечные к тебе не набивался. Никогда, слышишь? Мне поводырь не нужен. Убирайся с моего пути! У меня своя дорога.

И сделал попытку царственным жестом отстранить Иля и пройти к дому прямым путем, как будто его дорога и впрямь вела в будущее через то место, где стоит сыщик Иль. Но оказался аккуратно уложенным в садовую рыхлую землю носом. Прием был самый простой — "ласка хватает цыпленка за крылышко". Как Джу его проворонил, одно Небо ведает, — реакция у него вообще-то была очень хорошая. Тем не менее, он лежал, и ни встать, ни опрокинуть в отместку Иля у него не получалось. Джу пыхтел, но добился только того, что Иль, нажимая на загривок, пару раз чуть не свернул ему шею. Когда Джу набрал себе полный рот земли, его это слегка отрезвило.

— От... пусти... те... — взмолился он, глотая нежную, еще неокрепшую травку и каких-то букашек.

Иль разжал руки и отступил в сторону. Он отряхнул полу кафтана и, прищурившись, смотрел, как Джу поднимается с четверенек.

— Джу, ты с рождения дурак, или только сей момент взбесился? — поинтересовался Иль.

Джу, почти настроившийся на переговоры, снова надулся и ничего не ответил.

— Ты ведь узнавал, кто я, откуда я, и на кого работаю, — продолжил Иль. Это не был вопрос. — Ты знаешь, что у других наставников по пять, по семь учеников, а у меня ты один. Ты мог бы догадаться, что я вожусь с тобой не просто так.

— Я догадался, — буркнул Джу.

— И где результаты твоей догадливости?

Джу развел руками.

— Нету. Я не понимаю. Вы — богатый и влиятельный, держите меня на поводке, как собачонку? Быть может, это модно в Столице — держать ручных волчат? Ну ладно, дядя Волк наплевал на меня, не будем о нем. Но разве нельзя было сделать так, чтоб я не голодал? Чтобы меня не били? Чтобы какой-нибудь выродок из надзирателей не смел поднять меня среди ночи и отправить подметать лопатой плац, объясняя это соображениями дисциплины? Чтобы меня не ели блохи, вши и клопы?.. Чтобы надо мной не смеялись все, кто лучше меня одет?.. Нет, я вас не понимаю.