Осколок империи: Опалённые

Задумавшись, я даже и не заметил, как проснулась Лара. Спохватился лишь когда её тень упала на разложенные на столике листы бумаги.

— Приветствую десницу правосудия... немного сонную, но всё такую же прелестную.

— Льстец! — припечатала меня девушка. — Но касаемо правосудия ты прав. Оно настигло ещё одного из заслуживающих смерти.

— Извини.

— За что?

— Голова. Убить — это одно. А вот голову резать... Хотя я и говорил, что ты можешь обойтись и без этого, но знал, что всё равно сделаешь предельно возможное.

— Глупый малыш... Храбрый, умный, но иногда такой наивный, — устроившись у меня на коленях, Лариса обняла меня. А слово 'малыш'. Хм... Учитывая, что по жизни, но не по документам, она была лет на шесть старше, то что тут поделать. Женщины, они такие. — Не буду клясться, что мне это понравилось, но и плохо от этого не стало. Это как... паука раздавить. Немного брезгливости, но кошмары сниться не станут.

— Поверь, я этому рад. Кошмары — это жутко. Уж я знаю.

Лара понимающе кивнула. Ага, как-то меня угораздило рассказать ей про постоянно повторявшийся на протяжении долгих лет кошмар. Тот самый, про моменты гибели большей части семьи. И про то, что мне потребовалось сделать для того, чтобы избавиться от вечных ночных мучений. Это её... впечатлило.

— Забудь ты про этого безголового. Лучше расскажи про то, что там в ОГПУ происходит. А потом я тебе кое-что расскажу. Интере-есное!

Если прекрасная дама чего-то захотела узнать, то удержать её от этого практически невозможно, не поругавшись вдрызг. Реально только чуток отсрочить неизбежное. Ну или совместить рассказ с чем-то другим. Например, с ужином.

Впрочем... кулинар из Лары тот ещё. Я это знал, да и сама она не скрывала, что все кухонные радости для неё лишь гадости и не более того. Поэтому все её хлопоты в этой области ограничивались исключительно нарезкой чего-то или разогревом уже готового. Вот она и нарезала то, что в наличии имелось. Ну и чайник поставить невелик труд. Я же. как и обещал, рассказывал всё то. что сегодня приключилось. От и до, во всех интересующих Ларису подробностях. О реакции чекистов на произошедшее убийство, о вызове к Артузову и уже его реакции на похищение Чичерина. О том. что было потом и какие перспективы открываются для нашего общего дела.

Грядущая ликвидация Троцкого — вот что особенно впечатлило Лару. Оно и понятно, ведь сия живучая тварь явно зажилась на свете. Под сурдинку удалось намекнуть ей, что в скором времени из-за вполне вероятного моего выезда за пределы СССР начальство непременно озаботится семейным положением Алексея Гавриловича Фомина. И самый лучший вариант, он же единственный...

Намёк был понят. Более того, подобное развитие событий явно развеселило мадемуазель Коломенскую, заявившую:

— Не думала не гадала, что свадьба у меня состоится в богом проклятой совдепии! Папа был бы скандализирован, узнай он про это.

— Тут свадьбы не в чести, особенно у сотрудников ОГПУ, — улыбнулся я. — Тут скорее 'регистрация семейной ячейки'. В ЗАГСе, то есть ведомстве записи актов гражданского состояния. Рождение, смерть, похороны — всё в один мешок. Только книги вроде бы разные. Бюрократия и никакой торжественности, всё в стиле бездушного красного голема. А потом ещё...

— Что потом?

— Принимать поздравления от сослуживцев и поить их до скотского состояния. Плюс ко всему немалая их часть водочку кокаином отполирует, совсем в непотребном виде оказавшись. Готовься. Тебе предстоит увидеть весь этот зоопарк из гиен, грифов и прочих падальщиков.

— Трепещу и предвкушаю, — аж зажмурилась Лара. Её перспективы и впрямь забавляли. — Ну где ещё я, потомок рода, отмеченного в Бархатной книге, могла бы увидеть чекистов в естественной среде обитания, без масок, во всей натуральной красе. Теперь я тебя сама в этот ЗАГС потащу. Хоть ты всеми ногами и руками упирайся.

Странная она... но тем более привлекательная. Необычность в прекрасной половине человечества зачастую притягивает. Да и самого меня назвать типичным представителем хомо сапиенс при всём на то желании не выйдет. И не думаю, что это плохо. Я нравлюсь себе такой какой есть и менять ничего не собираюсь. Только усовершенствовать уже имеющееся, помогающее в достижении поставленных целей. Они ещё очень далеко, цели эти.

— Ой! Я же хотела тебе про очень интересную вещь рассказать, — внезапно спохватилась Лариса. — После того как Мехлиса прикончили, я к Павлу Игнатьевичу заскочить решила. Хотела узнать, что нового там с пленником.

— Чайник вскипел.

— Чайник... Ах да, сейчас,— поднявшись со стула и выключив пышущий паром агрегат, девушка продолжила, попутно сервируя холодные закуски, именуемые ей ужином. — Там уже на полсотни листов исповеди мелким почерком. И он Ставрогина подкупить пытался.

— Чем, интересно? Собственной проткнутой задницей?

Лара громко, от души рассмеялась. Видимо, представила себе сию 'немую сцену', где потрёпанный жизнью нарком пытается ЭТИМ соблазнить жандарма с большим опытом работы с разнокалиберными выродками всех мастей и оттенков.

— Ты, Алекс, если что скажешь, то не забыть. Нет, спаси бог от такого! Счетами в банках с доступами по паролю. Франция и Швейцария.

— Любопытно. Только ведь если даже и не врёт, то вполне может назвать неверный пароль. Проверяй потом!

— Нет, — отрезала Лариса, ставя на стол тарелки и чашки. — Сначала выдаёт один счёт, а потом, после освобождения, другой. Упирает на то, что все его собственноручно начертанные признания — смертный приговор от соввласти, если только они про них узнают. А он считает, что узнают и быстро.

— Хочет попробовать бежать. Понимаю. Ладно, в таком случае один счёт из двух мы получить можем гарантированно. А второй... как повезёт. Может и в могилу унести, сказав неправильный пароль. В любом случае, часть лучше. чем ничего. Пусть Ставрогин начинает действовать. Я только 'за'.

Судя по довольному лицу Ларисы, она даже не сомневалась в подобном моём решении. А в том, что на любом из счетов бывшего наркома немалая сумма находится, я даже не сомневался. В первые постреволюционные годы вся эта шайка-лейка награбилась от души. Золото, драгоценности, немалая сумма в валюте. У наркома иностранных дел возможностей не просто хранить награбленное, а ещё и вывезти немалую часть за границу, после чего положить на запароленные счета, было более чем достаточно. Наверняка тащил в норку год за годом. используя своих 'сладких мальчиков' в качестве курьеров. Страшно подумать, сколько ценностей уволокли туда, на тайные счета. Не только он, многие другие тоже. Просто он сейчас в нашей власти, а остальные... Надо будет некоторых красавцев не просто ликвидировать, а предварительно ещё и выпотрошить в финансовом смысле. Это не их деньги, а империи и её лучших детей. Так пусть украденное послужит приближению возрождения однажды уже потерянной нами Родины. Только так, иначе и подумать невозможно. Лично мне эти деньги не нужны. Совсем. От них не то что кровью, смертями тысяч и тысяч достойнейших людей смердит, болью, ужасом и безнадёгой. Очистить такое можно лишь пустив на действительно благое дело, причём не абы какое. а то, которое пришлось бы по душе тем самым жертвам.

В общем, настроение этим вечером стало не просто хорошим, а воистину замечательным. Что ещё надо для полного душевного комфорта? Хотя... знаю. Вот эту красавицу в неглиже, да на мягкой кровати, да разными способами. И, сдаётся мне. она и сама возражать не станет.

Глава 5

Франция, Париж, затем Швейцария, окрестности Берна, конец июня 1932 года

Оказаться за пределами СССР — это было нечто. Я словно бы заново ощутил давным-давно забытое, почти неуловимое. То, о чём даже не вспоминаешь, пока вновь не вернёшь, не ощутишь. Чувство... свободы. Пусть к Франции у меня не было особых симпатий, но парижские улицы, где люди просто гуляли, улыбались, занимались своими делами... И не боялись. Чего? Визита чекистов, появления 'комиссии по уплотнению', лишения гражданских прав из-за того, что те или иные действия вызвали недовольство партии. Необязательно их собственные. Достаточно наличия близкого или даже дальнего родственника, замеченного в неблаговидных с точки зрения строителя коммунизма поступках.

Тут этого не было. Зато были многие естественные для европейца ценности и блага цивилизации. Какие? Да несть им числа! Здесь инженеры, учёные, юристы, учителя не ютились по коммуналкам, деля ванную комнату и туалет с пьяными маргиналами. Женская красота не была под негласным запретом. Напротив. стиль, шарм, элегантность были нарасхват, притягивая внимание любого здравомыслящего человека. И уж точно вчерашний недоучка, не способный из-за скудости ума получить даже среднее образование, не становился властителем душ и тел людских, не раздувался, аки гнойный прыщ у всех на виду.

Да, это место не являлось раем на земле. Зато не было и преддверием 'нижних миров', полным боли, тоски и безумия. А страна советов была, это являлось очевидным фактом не только мне, но, я уверен, практически любому. кто имел возможность сравнить. Контраст был слишком уж разительным, наглядным. Не зря же партийные товарищи высоких рангов столь тщательно выстраивали заградительные барьеры, не давая советским гражданам выезжать за рубеж. Тем, кто мог, кому по должности было необходимо, надевали ошейник в виде остающейся в СССР семьи. Дескать, если смоешься — им совсем худо будет. Понимали, что без подобных заградительных барьеров мало кто из людей с уровнем повыше среднепролетарского останется 'строить коммунизм'.

Вообще же за последние несколько недель случилось много событий, которые и привели меня сюда, в город Париж. Для начала сюда. ведь французская столица была не более чем перевалочным пунктом по дороге в совсем другое место. А началось всё с того самого разговора с Артузовым, во время которого он, взбудораженный убийством Мехлиса и похищением Чичерина, приказал мне предоставить планы по ликвидации Троцкого. Не столько даже для него, сколько для передачи их Председателю ОГПУ Менжинскому, дабы получить предварительную санкцию. Окончательную, что и логично в иерархии СССР, должен был дать один усатый грузин, взобравшийся на самый верх.

Что там да как, мне. само собой. не сообщали. Точнее сказать, кое-что таки да рассказали, но процент полученной информации был явно невелик. Понятно было лишь одно — если сначала Сталин-Джугашвили ещё колебался, то спустя несколько дней дал добро на любые меры по устранению угрозы со стороны Льва Давидовича Троцкого. Любыми средствами.

Почему именно так легли карты? А вот на сей вопрос у меня имелся ответ. Сама смерть Мехлиса, его бывшего личного секретаря, была унизительным щелчком по носу для этого человека с психологией горного абрека. Но тут он ещё мог сдержаться. На время, конечно, выжидая наиболее, по его мнению, подходящего для мести момента. Вот только в наши планы это не входило. Поэтому спустя пару дней на территорию посольств — по уже испробованному мной рецепту — были подкинуты крайне жареные материалы. Фотографии обезглавленного Мехлиса, главного редактора главной коммунистической газеты с табличкой 'Главный лжец СССР'. Голова Чичерина и опять же поясняющая причину казни табличка, гласящая: 'Человек, подписавший похабный Бресткий мир и иные невыгодные для СССР договора'.

Очень, чрезвычайно прозрачный намёк для понимающих людей. Ведь именно Троцкий, несмотря на всю его отвратительность и все беды, причинённые России и русским людям, был против Брестского мира. Договора с Турцией и Ираном тоже того, сильно критиковал. Что до претензий к Мехлису, то и они имелись. Не зря же именно в 'Правде' много чего нелестного — и это ещё мягко сказано — про Льва Давидовича писалось. Проще говоря, обе ликвидированные персоны были для Троцкого крайне несимпатичны. Вот и получился перевод вины с больной головы на здоровую, с истинных виновников этих смертей на ложных, специально под это дело подставленных.

Европейская и заокеанская пресса в очередной раз охотно скушала новую порцию сенсаций. Пытаться блокировать выход статей ни в одной стране не стали, резонно посчитав, что где-то всё едино опубликуют, а оттуда уже и до их стран дойдёт. Представать же в виде 'душителей свободы слова' никому из европейских лидеров не хотелось. Тем паче статьи то были направлены против СССР, цитадели коммунистов, коих любить было и не за что.

Пресса завывала на все лады! Журналисты может быть были и гиенами пера. Но никак не клиническими идиотами. Быстро связали старые убийства и новые, выстраивая различные версии, порой совсем уж безумные, а порой вполне себе логичные. Хаос и сумятица во всей красе. Зато в советских газетах — гробовое молчание. Об исчезновении и последующей казни Чичерина вообще помалкивали, но смерть главного редактора 'Правды' скрыть не получалось. Обошлись фразами про 'подлое убийство верного ленинца' и 'виновные будут найдены и наказаны по всей строгости советского закона'. Зато про способ убийства и поясняющую причины оного табличку, конечно же. молчали. Только вот слухи. они всё равно вот-вот готовы были поползти.

Тут то Сталин-Джугашвили и взбеленился. Два убийства, европейская и заокеанская пресса, полоскающая его персону и приближённых партийцев в грязной луже... множество версий. Одна другой краше, но неизменно весьма нелестных для и так печальной репутации страны советов. Так или иначе, но Менжинскому был дан приказ найти и уничтожить того, что стоял за организацией убийств, серьезно раскачивающих стабильность внутри советской республики.

Менжинский, не будь дураком, поскрипел мозгами и принял и впрямь самое верное со своей точки зрения решение — передал тот же приказ главе Иностранного отдела Артузову Артуру Христиановичу. Добавив, что раз его особо умный подчинённый смог предсказать случившееся, то сможет и ликвидировать источник угрозы. Пообещал любые ресурсы, но и пригрозил нехилыми карами в случае провала. Ах да, в довесок пообещал лично контролировать подготовку к операции по устранению Эмигранта.

Для меня это обернулось предсказанным, но от этого не менее сложным разговором с Артузовым. И его, разговор этот. забыть долго не получится. Хотя бы из-за некоторых возникших нюансов, обещающих в чём-то неслабо осложнить мои планы. Дело было вот в чём...

— Заходите, товарищ Фомин.

Голос начальника Иностранного отдела был вполне доброжелательным, а вот интерьер кабинета дополнился одной неприятной деталью. Деталь была двуногой и в настоящий момент сидела на стуле, смотря на меня изучающее так. Я даже знал как звать-величать сию 'деталь' — Серебрянским Яковом Исааковичем. Опасная тварь, которая была причастна к очень, чрезвычайно большому числу смертей. Похищение и последующее убийство генерала Кутепова лишь наиболее известная его операция. По сути же 'товарищ Яша', как его часто называли, специализировался по вербовке агентуры за рубежом и проведению диверсионно-террористических операций.

Сейчас он являлся начальником Первого отделения Иностранного отдела. А параллельно не выпускал из рук нити, позволяющие ему руководить так называемой Особой группой. Что это был за зверь такой? Кубло диверсантов-террористов, подчиняющихся лично Менжинскому. При этом члены группы могли параллельно работать в любом подразделении ОГПУ. Ну как сам Серебрянский официально возглавлял Первый отдел ИНО,