Чертополох 3

Легко толкнув дверь, я ступила в комнату. Пятно лунного света падало на грубо сколоченный стол и клетку. Я сделала ещё шаг вперёд и под моей ногою скрипнула половица. От этого звука беркут в клетке зашевелился, встопорщил перья, но не издал ни звука. Вот и славно.

Медленно приблизившись к столу, осмотрела клетку и, не обнаружив охранных заклятий, открыла дверку. Заколдованный беркут неуклюже выбрался из своего узилища, а я, подхватив тяжёлую, нахохленную птицу на руки, прижала её, словно величайшее сокровище, к груди и тихо вышла из комнаты.

Вернувшись к себе, я посадила беркута на стол и стала собирать так толком и не разобранные пожитки. Проверила сумки, застелила постель, нашептывая отвод на чары. Всё это время зачарованный Владетель неподвижно сидел на своём месте и пристально наблюдал за каждым моим движением. Янтарные глаза птицы казались необычайно яркими в полумраке комнаты — они словно бы светились изнутри, и от этого становилось не по себе. Мнилось, что передо мною не просто обращённый в беркута Бжестров, а что-то иное, отличное и от хищной птицы, и от человека, которого я знала прежде. Впрочем, о том, что действительно сотворили со Ставгаром, следовало думать позже — когда мы окажемся как можно дальше отсюда.

Покончив со сборами, я подошла к столу, коснулась перьев на шее беркута самыми кончиками пальцев. Он тут же повернул голову, наградив меня тревожным и внимательным взглядом.

— Тебя научили летать? Или это должен был сделать тот, к кому тебя везли?

Зачарованный мигнул — это были явно не те слова, которые он ожидал услышать при встрече — потом посмотрел уже более сердито, но артачиться не стал. Переступив с лапы на лапу, беркут тяжело оттолкнулся от столешницы и перелетел комнату. Устроился на спинке кровати и вновь наградил меня сердитым взглядом.

— Я спрашивала не из пустой прихоти.

Подняв оконную раму, я впустила в комнатушку морозный воздух и махнула рукой в сторону утонувшего в намётах деревянного сруба.

— Жди меня там — возле конюшни. Я скоро спущусь.

Беркут гневно щёлкнул клювом — казалось, ещё мгновение, и ночную тишину разорвёт сердитый, протестующий птичий клёкот. Но человеческая натура пересилила. Беркут, так и не издав ни звука, перелетел к окну. Устроившись на подоконнике, вопросительно оглянулся, а после выбрался наружу и в несколько взмахов крыльев добрался до нужной крыши.

Особой красоты, если честно, в его полёте не было — движения слишком резкие и тяжёлые для птицы, но главным было то, что держался на крыле он вполне уверенно.

Закрыв окно, я задула огарок свечи. Погрузившаяся во тьму комната словно бы уменьшилась в размерах, и стала казаться выстуженной и затхлой — такой, словно бы в ней не ночевали месяца три. Если амэнцы будут отсыпаться после пьянки хотя бы до позднего утра, отвод скроет все следы моей ночёвки — накинуть на меня колдовскую узду, как в своё время сделал кривоплечий, у них уже не получится. Седой военачальник оказался неплохим учителем.

Выйдя в коридор, я заперла двери у себя, а потом ненадолго задержалась у комнаты, которую амэнцы отвели беркуту. Ключ вошел в чужой замок лишь на две трети, но мне всё же удалось провернуть его до тихого, сухого щелчка и переломить так, чтобы шейка не торчала из скважины.

Заклинивший замок, конечно, не являлся серьёзным препятствием для амэнцев, но мне любая их заминка и задержка могла бы пойти на пользу, так что выбирать не приходилось.

От мысли, что вновь предстоит игра с амэнскими колдунами, в душе всколыхнулись недобрые предчувствия — спускаясь по лестнице, я всё ждала скрипа двери или гневного окрика, но всё прошло гладко. Незаметно спустившись вниз и прокравшись к чёрному ходу, тихо выскользнула во двор, ступила на белый, скрипнувший под подошвой снег... И пока наискось, через двор пробиралась к конюшне, живущая под сердцем тревога всё нарастала, хотя и нужно было сделать всего четыре десятка шагов. В эти мгновения я словно видела себя со стороны — тёмная фигура на белом снегу, мишень, в которую вот-вот вонзится стрела — но когда, наконец, зашла в стойло и провела рукой по густой гриве своей лошади, страх отступил.

Я быстро взнуздала и оседлала кобылу, закрепила седельные сумки. Ласточка недовольно всхрапнула, ударила копытом — столь ранняя побудка пришлась ей не по нраву, но солёный сухарь вполне примирил лошадь с беспокойной ночью. Как только я вывела её из конюшни под уздцы, дежурящий на коньке крыше беркут немедля спикировал вниз — на спину лошади, и уцепился когтями в переднюю луку седла. Ласточка, к счастью, была не из пугливых — она лишь недовольно тряхнула головой и тихо фыркнула, так что за ворота постоялого двора мы выбрались без лишнего шума.

Оказавшись на тракте, я взобралась в седло и направила лошадь к темнеющему впереди лесу. Беркут так и остался на выбранном им месте — днём, когда придётся проезжать через какое-нибудь поселение, нам наверняка нужно будет разделиться, чтоб не привлекать лишнего внимания, а пока пусть будет так, как есть.

Неожиданный порыв ветра пронёсся меж деревьев, уронил с нависающей над дорогой ветки целые комья снега на мой плащ. Я собрала рукой пушистые хлопья, поднесла их к лицу и прошептала, переиначивая старый наговор:

Снег впереди меня,

Снег позади меня.

Укрой, защити —

Следы замети.

После чего бросила снег через левое плечо и, не оглядываясь, послала лошадь вперёд.

Ревинар и Мелир

Ревинар проснулся поздно — с тяжёлой головой и мерзким, кислым привкусом во рту. Вначале он, всё ещё лёжа на кровати с закрытыми глазами, погрешил на хозяина постоялого двора, который поит благородных проезжих дешёвым пойлом для черни, но, припомнив вчерашнее, снял обвинение. В настигшем его, Ревинара, похмелье виновно не качество выпивки, а её количество. Да и, если уж начистоту, не стоило мешать лендовский васкан с амэнским тёмным, похожим на бычью кровь вином — они хороши порознь, но никак не вместе.

Всё это Ревинар знал, но вчера позволил и себе, и племяннику и хмель, и отдых. Слишком уж утомили его и дорога, и отсутствие сна, и зачарованный Владетель... Ну почему треклятый Остен не лишил беркута голоса? А голос у бывшего крейговца между тем был омерзительный — он выучился не только пронзительно клекотать, но даже скрежетать, хотя, казалось бы, птичье горло не может издавать таких звуков. И кричал всегда подолгу, словно не ведая усталости!

Сколько раз за последние дни Ревинар мечтал открутить взбесившейся птице голову, сколько раз его пальцы сами собой сжимались в кулак при одном взгляде на зачарованного крейговца. Но пленник принадлежал князю Арвигену, и бессильная, не способная излиться на виновника злость утомляла больше чем плохая погода, дальняя дорога и недосып. Стоит ли удивляться, что добравшись, наконец, до надёжного пристанища и возможности отдохнуть от причуд заколдованного Владетеля, посадив того под крепкий замок в дальней комнате, Ревинар отпустил вожжи, позволив и себе, и отряду пить столько, сколько захочется? Притом, что его люди всегда знали свою меру?

Вот только мешать васкан с вином всё одно не следовало, да и Мелир, как оказалось, мгновенного хмелеет от крепкого лендовского пойла...

Боль раскалённой спицей пронзила голову от уха до уха и открывший было глаза Ревинар глухо простонал. Боги, в какую же жалкую развалину превращает славного воина незаметно подкравшееся похмелье!

Амэнец зло ругнулся, проклиная и свою беспечность, и коварные напитки, но довести затейливую тираду до конца не успел — откуда-то сбоку донеслись торопливые шаги, и ещё через миг перед Ревинаром появилась поднесённая вышколенным слугой крутобокая кружка с пивом.

Приподнявшись на локте, амэнец жадно приник к глиняному краю — холодная хмельная горечь унимала жажду и заливала бушующий в груди пожар. Когда кружка была осушена до самого дна, Ревинар даже смог поднять голову и спросить:

— Который сейчас час?

— Уже полдень.

Услышав ответ, Ревинар недовольно поморщился, но, узнав, что все люди его отряда уже давно собраны и готовы, сменил гнев на милость. Благодушное настроение не испортилось даже после взгляда на по-прежнему спящего Мелира. Умывшись и одевшись, Ревинар спустился вниз, чтобы съесть чего-нибудь горячего и придумать, как всё же унять беркута.

В зале в этот час было намного меньше как чада, так и людей — обеденное время ещё не подошло, так что амэнец с удобством устроился у очага. Принёсший ароматную, щедро сдобренную перцем мясную похлёбку служка кланялся ещё ниже вчерашнего — так, что казалось вот-вот переломится пополам — и это поведение зародило у Ревинара подозрение, что он помнит далеко не все события вчерашнего вечера. Что ж они с племянничком учудили?

Вспомнить удалось лишь после десятой ложки горячего и густого варева, когда взгляд амэнца упал на прошмыгнувшую к выходу из зала служанку с зарёванным, опухшим лицом. Это сегодня она кажется невзрачной, бледной молью, а вот вчера — в свете очага и хмельном тумане казалось очень даже хорошенькой. Крепкий стан, приятные округлости под платьем, разрумянившиеся от беготни между столами и кухней щёчки, прилипшие ко лбу и шее светлые, выбившиеся из косы кудряшки и молодость... Ревинар откровенно ею любовался и уже раздумывал было — не согреет ли девчонка этой ночью ему постель, но тут в дело вмешался Мелир.

Племянника, увы, потянуло не на любовь, а на драку. Вот только достойных противников вокруг не было, и Мелир прицепился к принёсшему очередной кувшин с выпивкой служке. Дескать, смотрит дерзко, без подобающего почтения, а ещё своей смуглой мастью напоминает ему Остена.

Смехотворное обвинение, но его хватило для того, чтобы Мелир ударил служку со всей силы — и добро бы кулаком, но племянник использовал отпущенный ему колдовской дар. Он вскинул левую руку, исступлённо выкрикнул заклятие — и служка повалился на пол, забился на досках, точно в припадке падучей.

Белобрысая девчонка, что так приглянусь Ревинару, кинулась к нечаянной жертве Мелира, попыталась прикрыть его от рассерженного колдуна своим телом. Такое вмешательство пришлось племяннику не по нраву — схватив служанку за косу, он оттащил её прочь от корчащегося на полу парня и ударил ногою под дых. Один раз, второй... Третьего не случилось, потому что Ревинар нашёл в себе силы привстать из-за стола и заплетающимся языком окликнуть Мелира.

Это помогло — племянник хоть и взбрыкивал бывало, точно молодой необъезженный жеребец, в основном всё же слушал дядю. Он оставил своих жертв и вернулся к столу. Парня унесли, девчонка убежала следом... А Ревинар, вместо того, чтобы отчитать, а то и наказать племянника за то, что тот попусту расходует колдовской дар, начал перемывать кости Остену.

В самом конце их посиделок — когда они из зала поднялись наверх, он, правда, обещал отправить Мелира на ночёвку в комнату к беркуту, но это так и осталось пустым обещанием... Мда, отдохнули. От всей души.

От таких воспоминаний аппетит у Ревинара как то сразу пропал — мясная похлёбка разом утратила всю свою прелесть, показавшись теперь слишком жирной и острой. Окликнув служку, амэнец велел принести себе холодного пива, и равнодушно спросил:

— Что там с тем парнем, что рассердил моего племянника?

Служка, услышав вопрос, согнулся в поклоне так, что чуть не коснулся лбом коленей.

— Он уже пришёл в себя, господин. Ещё слаб, но в своём уме. Только язык отнялся...

— Длинный язык приносит многие беды, — проворчал Ревинар, а потом, сняв с пояса кошель с серебром, бросил его служке. — Отдашь парню, чтобы зла не держал. Да смотри — не смей запускать в кошель свою загребущую лапу!.. И кстати — кто та девчонка, что за него вступилась?

— Его невеста, господин.

— Ясно, — ни с того, ни с сего Ревинар вновь ощутил на языке мерзкий кислый привкус. — Что стоишь? Неси пиво, да побыстрее!

Кружка появилась на столешнице словно по волшебству, но хмель уже ничем не мог помочь Ревинару — мерзость на языке сменилась неприятным, ноющим чувством в груди. Словно сердце маялось в предчувствии неминуемой беды. Амэнец не торопясь, медленно допил кружку, встал... И стремглав кинулся вверх по лестнице. Как он мог забыть о малахольном крейговце? Беркут уже полдня без надзора!

...Когда вытащенный из кармана ключ попросту не вошёл в скважину замка, сердце в груди Ревинара сжалось так, что он несколько мгновений не мог даже вздохнуть. Амэнец тяжело привалился к двери, ещё раз, возвав и к богам, и к демонам, попытался совладать с замком, но ничего не изменилось. Всё ещё ощущая боль за грудиной, он сжал ключ в руке и завопил, что было силы:

— Эрло! Негодник! Собери всех и притащи мне хозяина этого клоповника! Быстро!

Ответом на приказ стал торопливый топот множества ног, обутых в тяжёлые сапоги — слуги, сжимая оружие, сгрудились в коридоре. Эрло, протащив хозяина постоялого двора по лестнице, точно куль с мукой, кинул насмерть испуганного человека под ноги Ревинару.

Тот, все ещё с трудом переводя дыхание, с омерзением взглянул на розовую плешь простёртого перед ним человека и процедил:

— Твои ключи никуда не годятся — замок заклинило.

— У меня есть запасные... от всех комнат, — поняв, что онемевший служка был лишь началом свалившихся на него вместе со знатными господами бед, хозяин постоялого двора постарался распластаться на досках ещё больше, но этому его намерению помешал объёмный живот и новый приказ.

— Раз так, открой дверь. Живо.

Увы, запасной ключ тоже не подошёл. Плешь несчастного трактирщика из розовой стала бордовой, и он едва слышно прошептал.

— В скважине что-то застряло, мой господин. Я не могу...

— Ломайте! — Ревинар, скривившись, отвернулся от дрожащего, точно студень, человека, а дюжие слуги занялись непокорной дверью. На хозяина они старались не смотреть — потемневшее и разом постаревшее лицо Ревинара не сулило им ничего хорошего.

После второго удара дверь поддалась — с грохотом провалилась внутрь комнаты, а колдун рванулся вовнутрь даже прежде, чем опустилась поднятая ударом пыль... И столбом застыл у стола, глядя на пустую птичью клетку.

Беркут исчез. Треклятый зачарованный крейговец пропал из своей надёжной и крепкой тюрьмы словно по волшебству... Всё ещё не в силах оторвать взгляд от прутьев клетки, Ревинар почувствовал, как волосы на его затылке становятся дыбом. По шее словно провели куском льда — острым и холодным. Таким же беспощадным и мёртвым, как взгляд Владыки Арвигена, который не получит теперь новую живую игрушку.

' Я — мертвец'. Плечи Ревинара согнулись — он словно бы наяву ощутил тяжесть мраморной плиты, которая станет его надгробьем в семейном склепе... Если у него вообще будет могила — гнев Владыки не знает границ.

А ещё — вряд ли Арвиген ограничится наказанием лишь одного человека — сполна достанется и Мелиру, а то и весь род получит опалу. А этого допустить нельзя. Никак нельзя.

Глубоко вздохнув, Ревинар распрямился и внимательно оглядел и пустующую клетку, и комнату. Окно никто не открывал, клетку не сломали изнутри, а аккуратно отперли снаружи, и беркут охотно пошёл к этому неизвестному похитителю в руки. Последнее, правда, ещё ни о чём не говорит — зачарованный крейговец ради побега стакнулся бы и с самим порождением Аркоса.