Могильщик. Не люди

— Там гвозди понадобятся, — крикнул Хоркле. — Приколоти её к чёртовой матери над входом, и делу конец!

— Сразу надо было говорить!

— А как бы ты поднял всё за один раз?

И действительно. Хасл прижал одной рукой вывеску к стене, а вторую опустил вниз, давая понять: он готов принять гвозди с молотком. В этот момент ветер задул так зло, что затрепыхались полы хасловой куртки. От резкого порыва ветра один из обрывков верёвки, на которой раньше висела вывеска, шлёпнул Хасла по лицу, и от неожиданности он подался назад, теряя равновесие. Вывеска полетела вниз, а сам Хасл, едва не последовав следом за ней, в последний момент вцепился в балку с предательски трепыхающимися обрывками верёвок. Раздался хлопок дерева о камень, внизу кто-то смачно выругался.

— Лучше б ты сам свалился, ей богу, — буркнул дружок и постоянный собутыльник Хасла Микке. — Руки у тебя из жопы — это точно. Глядишь, выпрямились бы.

Хасл скосился вниз. Второго падения старая деревяшка не пережила — лопнула почти пополам, развалившись на голову и кружку. Вот зараза. Хорошо хоть он не повторил судьбу вывески.

— Дурной знак, — сказал третий помощник трактирщика — Эрли.

— У тебя всё дурной знак, — проворчал Хасл, осторожно отпуская балку и начиная спускаться. — А у тебя самого руки из жопы, понял? А тебе, Хоркле, мы сделаем новую вывеску.

Трактирщик, держащий обломки в руках, горестно кивнул.

— Ладно, парни, спасибо за помощь, — сказал он, вздыхая. — Пошли, налью вам за полцены.

— Лучше тогда полкружки бесплатно, — отозвался Микке. — У меня ни полмонеты нет.

— Бесплатно не наливаю, ты меня знаешь. Даже полкружки.

— Ты только что пообещал мне полкружки бесплатно, Хоркле.

— Это как? — опешил трактирщик.

— Так смысл в том, что обещая кружку за полцены, ты даёшь полкружки за полную цену, а вторую половину — бесплатно. Вот я и прошу свою бесплатную половину.

— Не понимаю о чём ты, — выдавил Хоркле, задумчиво морща лоб. — Если хочешь полкружки, я налью тебе за четверть цены.

— У меня сегодня есть монеты, — сказал Хасл, спрыгивая с последней ступени лестницы и вытирая мокрые и чёрные от старого дерева руки о растрёпанные полы куртки. — Пошли быстрее, пока меня совсем не продуло. И, Хоркле, давай-ка мне бесплатную кружку — пока эти два олуха стояли с тобой, я лазал наверх.

— И разломал ему вывеску, — вставил Эрли. — Так что тебе вообще ничего не причитается.

— Шёл бы ты, дружище... Куда лестницу-то?

— Бросай здесь, — отмахнулся трактирщик. — Что ей будет-то? И так почти сгнила, новую делать надо.

Хасл всё равно отнёс лестницу на задний двор, один раз едва не свалившись вместе с ней в лужу от особенно резкого и сильного порыва ветра. Тем радостней было войти в тепло трактира и почувствовать запах подогретого пива и супа с копчёностями. Друзья заняли стол у камина, благо с утра свободных мест хватало, и Микке уже уткнулся в свою кружку. Хасл поспешил к столу, стягивая с себя промокшую одежду. Куртку со шляпой он швырнул к камину, перчатки шлёпнул о столешницу и тут же завладел кружкой. Откуда ни возьмись появился Хоркле и, улыбнувшись, протянул руку:

— Первая за полцены.

Хасл снял тощий кошель и, порывшись в нём, извлёк на свет такую старую медную осьмушку, что она позеленела бы от времени, если б не использовалась так часто.

— Мы будем по три кружки минимум.

— И суп, — добавил Эрли. — У меня от его запаха слюней уже полкружки налилось.

— Тоже за полцены, — встрял Микке, — а то, как я думаю, это те самые копчёности, которые мы сначала поймали, потом разделали, а потом закоптили.

— Вы за это деньги уже получили, так что никакой половины цены, — сказал Хоркле и исчез, как сквозь землю провалился.

— Засранец, — раздражённо буркнул Эрли. Впрочем, без какой-либо злости. Не будь Хоркле таким скаредным, он бы давным-давно разорился, и пить им всем городом и окрестностям домашнее пиво и брагу.

Суп принесла дочь Хоркле — Хория, по совместительству служанка в трактире. Расставив тарелки, она присела к охотникам — других посетителей всё равно пока не было. Судя по горящим глазам и возбуждённому виду, кто-то вчера рассказал ей какую-то небылицу, и сейчас она собирается пересказать её охотникам.

— Вы слышали? — спросила служанка срывающимся от волнения голосом. — У хутора Викле вчера видели чужака.

Эрли шмякнул своей кружкой о стол с таким видом, будто нашёл клад, и чуть ли не с восторгом сказал:

— Дурной знак.

— Чужак? — переспросил Микке. — У хутора Викле чужаков отродясь не водилось.

— На то они и чужаки, — вставил Эрли, с полной удовлетворённостью швыргая супом. — Чтобы их отродясь в наших местах не водилось. Говорю же, дурной знак.

— Глядишь, скоро конец света, — фыркнул Хасл.

— Так и есть. Вчера появился чужак. Сегодня осень пришла. Вывеска сломалась... — охотник ткнул тремя растопыренными пальцами в лицо своим товарищам. — Всё сходится. Сегодня кто-то умрёт, попомните мои слова.

— Да погоди ты, — отмахнулся Микке. — Слушай, Хория, а как чужак выглядел?

— О-о, — протянула служанка, прикрывая рот ладошкой. — Высоченный, весь чёрный, сгорбленный. Голос низкий, говорит, что каркает. На человека не похож даже. Так Кераг сказал, он его своими глазами видел.

— Ну, понял теперь?

Даже пессимист Эрли не мог бы ничего возразить: Кераг-лесоруб был редкостным болтуном, да ещё и любил навешать лапши на уши легковерной Хории. После каждой попойки дровосеков служанка с горящими глазами рассказывала про жутких демонов, лесных драконов и зелёных деревянных женщинах, соблазняющих неосторожных путников, заглянувших в чащу за хворостом. Охотники, в лесу, фактически, обитающие, ясное дело, ничего такого не видели. Но лес находился в миле от другой оконечности Бергатта, и Хория, ни разу там не бывавшая, больше верила в небылицы лесоруба, чем правду охотников.

— А что чужак делал на хуторе? — почти скучающе спросил Хасл.

— Пытался купить еды, — пожала плечами Хория. — И пытался выведать дорогу в Бергатт. Но его сразу прогнали.

— И он не дышал огнём? — удивился Микке. — Не вонял, как разлагающая корова? Не убивал одним взглядом?

— Ну, может, и дышал, Кераг ничего об этом не говорил. Разве что сказал, чтобы мы тут были поосторожней.

— Удивительно, — хмыкнул говорливый охотник, — я-то думал...

Никто не узнал, что думал Микке. В трактир ворвался Жерев — один из напарников Керага, и вид у него был перепуганный.

— Кераг! — взвизгнул он. — Кераг мёртв! Это вчерашний чужак его убил! Нужно... нужно... — лесоруб, задыхаясь, упал на пол, по его перекошенному лицу бежали слёзы.

— Дурной знак, — сказал Эрли, меланхолично допивая пиво. — Дурной.

В этот раз с ним никто спорить не стал.

* * *

Последние несколько дней лесорубы работали около хутора Викле — валили старые уродливые деревья, поросшие на склоне горы. Когда-то здесь была дорога, ведущая к Шранкту — городу-спутнику Бергатта, перекрывающему ущелье, отделяющее Долину людей от Мёртвого мира. Шранкт был гиблым местом, но деда Викле в своё время это не остановило, и теперь его внук катался как сыр в масле — со склонов частенько спускались горные козлы, лес рядом, да и до Серых полей, где до сих пор родилась пшеница, рукой подать. Хутор и двадцать восемь его обитателей жили прекрасно, многие им завидовали.

Одно плохо — чтобы добраться до хутора нужно обойти почти весь Бергатт. Тем более, сегодня Хасл, Эрли и Жерев торопились.

Сначала троица прошла сквозь город — последнее в мире поселение людей, если не считать хутор Викле. Жилища людей ютились на окраине Бергатта, там, где Гнев Древних нанёс меньше всего разрушений. Весь город — одна С-образная улица, по обе стороны которой стояли две дюжины двух и трёхэтажных домов. Улица начиналась от таверны Хоркле и площади напротив, а заканчивалась гостевым домиком Друга. За домиком начиналась окраина Бергатта, куда сейчас и спешили два охотника и лесоруб.

Все дома несли на себе следы древней битвы, но за годы мира люди их аккуратно восстановили — где-то разрушенные стены заложили камнями, где-то заделали деревянными брусьями. Выбоины в дороге тоже заделали, восстановили торговый ряд. И, как не раз упоминал Друг, ценой нескольких жизней полностью обезопасили город от Гнева Их. Здесь было самое безопасное место Живых Земель. Здесь жили, женились, рожали детей и воспитывали их. Здесь ждали прихода Друга на очередной Йоль.

Но людям нужны были камни, дерево, шкуры и хлопок, пшеница и мясо, фрукты из одичавших садов и рыба из озера. Поэтому этот пятачок полной безопасности приходилось покидать каждый день. Иногда, как сегодня, по самым скорбным причинам.

Ветер дул всё крепче. Возможно, завтра придёт настоящая промозглая зима. Впрочем, до завтра нужно ещё дожить. Порывы ветра шуршали листвой высоких кривых деревьев, стелящихся своими ветвями и изогнутыми стволами по крышам домов. Молодой охотник часто думал, что если бы не эти деревья, Бергатт давным-давно развалился бы по камешку. Хотя, возможно, это лес разрушал древние строения.

Они шли гуськом, перебираясь через огромные валуны и ямы, наполненные раскисшей грязью. Налево, в Бергатт, старались не смотреть — ничего хорошего всё равно там не увидишь. Справа же, там где, по словам стариков, когда-то возвышались горы, стелился туман. Между стеной и туманом двадцать шагов, и это небольшое расстояние было самой жизнью для троицы путников. Направо иногда поглядывали, чтобы убедиться — жирное, дышащее болотом и разложением тело Серого Зверя не ползёт в их сторону. Воющий ветер, дующий от Башни Друга, иногда проходил сквозь кривую улочку, вырывался из города и впивался в серое мутное брюхо, оголяя кусок земли — когда мертвенно-чёрный, когда кроваво-красный. Даже Эрли, предсказывающий дурные знаки на каждом шагу, помалкивал, зная — в таком месте обычно куда менее суеверные товарищи могли испугаться, что он кликает беду, и всыпать ему как следует.

Слева раздался душераздирающий визг, затем сочное чавканье, а после всё вновь заглушил свист ветра. Хасл мельком глянул влево, но звуки раздавались издалека. Не хватало ещё чтобы какая-нибудь тварь вылезла из руин... Впрочем, никаких крупных чудовищ из Бергатта давным-давно не появлялось, и молодой охотник предполагал, что рассказы о них — лишь небылицы стариков.

Они прошли пригороды и зашагали мимо городской стены, которая сама по себе представляла опасность — ветхое сооружение вот-вот могло рухнуть, а уж в такой ветер и подавно. Хоркле как-то сказал, будто станет лучше, если стена упадёт, ведь тогда им удастся добыть достаточно камня для постройки новых домов. Он всё хотел справить отдельное хозяйство для Хории, словно слепец не понимая — при образе жизни, который вела его дочь, она давным-давно забеременела хотя бы однажды; но этого не случалось, а связываться с бесплодной никто не станет.

— Друг говорил, что у неё большое будущее, — сказал как-то Хоркле, прикладывая ладонь к груди, где под одеждой скрывалась выжженная ещё в детстве и обновляемая каждый год восьмиконечная звезда.

Конечно же, ему никто не верил.

Сегодня стена выглядела как никогда плохо, но Хасл отметил про себя, что думает об этом каждую осень. Мокрый камень казался ему куда ненадёжней сухого, а струи воды, сбегающие по неровным щелям и выбоинам, как будто могли увлечь с собой в землю всю стену.

Дорога здесь была почти ровной — там, где устояла стена, гнев древних удержался внутри города, и земля для жизни почти не пострадала. Ноги ступали здесь по зелёной траве, ещё вчера, знойным летом, сероватой от пыли. Хасл хотел остановиться, чтобы сорвать несколько стебельков и, как он это делал всегда, съесть их, но сегодня у них было неотложное дело. Тем более, полуторачасовой путь мимо города практически окончен — полуразрушенная стена уходила всё левее, впереди виднелся лес, а им нужно поворачивать направо, к Шранкту, осторожно огибая границу занятых туманом земель.

Неожиданно Эрли остановился и резко выпрямился, будто и не было того ужаса, что охватывал людей в моменты соседства с Серым Зверем.

— Если ты скажешь, будто видел какой-то дурной знак, ей-богу, я тебя задушу, — прошипел Хасл. Ему не терпелось убраться подальше от тумана.

— Я видел чёрную тень, бредущую между домами, — сказал охотник. — Огромную чёрную тень.

— Мало ли какая хрень может ходить по Бергатту? — буркнул Жерев. Лесоруб прошёл уже десятка три шагов вверх по склону, и всё же пока не чувствовал себя в безопасности.

— Это был человек. Или кто-то очень похожий.

— Чушь, — фыркнул Хасл, — в город люди не ходят. Скажи ещё, это был вчерашний чужак из бредней Хории.

— Это не бредни, — жестко проговорил лесоруб, злобно кривя лицо. — И если это действительно он убил Керага, от меня ему не скрыться даже в Бергатте.

— Так это не обычные россказни Керага? — удивился молодой охотник.

— Нет. Я видел чужака своими глазами. И, ради всех богов, поднимайтесь уже скорей от Зверя, мне кажется, он зашевелился.

Охотников будто кнутом стегануло. Они взлетели на склон по скользким камням, догнав Жерева, и, обеспокоенно озираясь, зашагали к хутору. На дороге громоздились насыпи мелких камней, кое-где виднелись чахлые кусты. Полмили вверх, и перед охотниками и лесорубом открылась ровная, как стол, каменистая поверхность. Здесь дед Викле и поставил хутор, часть стены сделав из дерева, а часть из камня древнего храма, чьи развалины виднелись в нескольких сотнях шагов дальше. За храмом рельеф вновь начинал повышаться, а ещё через две мили из-под земли росли руины старой крепости, постепенно переходящие в Шранкт.

Отец как-то говорил Хаслу: дед Викле считал себя лучше других, потому и возвёл хутор именно в этом месте, выше города, где жили остальные люди. Возможно, так оно и было — справа туман, слева лес, позади Бергатт, впереди Шранкт. И, конечно, чуть впереди и правее, по другую сторону вотчины Серого Зверя, Серые поля, благодаря которым у Викле на столе почти каждую неделю бывал хлеб.

Уже отсюда они услышали бабский вой. Видать, поминают Керага, хотя он никакой не хуторянин, а из города. Смерть — общая беда. А уж если это действительно сделал чужак... Молодой охотник почувствовал, как его кулаки непроизвольно сжимаются. Идущий рядом Эрли скрипел зубами. Да, Жерев был прав: здесь не место для чужака, и если в смерти лесоруба виноват он, его достанут отовсюду — и из развалин, и с Серых полей, и даже из тумана, приди ему в голову забраться туда.

Обиталище Викле было настоящей крепостью. Четыре набитых камнями и землёй деревянных сруба, расположенных по углам, соединял облицованный камнем частокол. Когда они подошли к стенам хутора, им скинули крепкую и сухую лестницу — ворот строители не предусмотрели, опасаясь всяческих напастей. По ту сторону сруба их тоже ждала лестница. Внутри стен — две полуземлянки сыновей Викле и хозяйский дом. Перед домом утоптанная площадка, где обычно собирались все хуторяне на праздники. Сегодня же там поставили низкий стол, около которого собрались все женщины. Бабы выли и стенали, оплакивая погибшего лесоруба. Все мужики, кроме двух стражников и по совместительству горожан-батраков, видимо, собрались в доме — наверняка обсуждали, что делать с чужаком.