Лилия в янтаре

Раз за разом я то ли воскресал, то ли возрождался, то ли переносился в дом Пеппины в новой реальности и неделю за неделей выздоравливал от травм, полученных в результате взрыва лаборатории Россини. Раз за разом отправлялся я на беседы с мессером Уберти. Раз за разом пытался убедить его в том, что враг не дремлет, время терять никак нельзя, а мне нужно не домой к тётке Пеппине, а в мастерскую. Ничего не помогало. Я, "выздоравливая" то раньше, то позже (как-то раз не разговаривал месяц) менял дни аудиенции, предлоги, обьяснения, аргументы. Один раз открытым текстом сказал почти правду, что видел агентов инквизиции, караулящих меня и окруживших дом... пардон, дворец Уберти. Но, видимо, в эту реальность, настоящая она, или игровая, не было заложено иного варианта. Я не мог отправиться в эту чертову мастерскую прямо из дома Уберти. Я должен был или умереть, или найти способ спастись от наёмников инквизиции самостоятельно. Так вот и поймёшь, что имели ввиду, когда придумали слово "судьба". Пацанчику явно не суждено было добраться до мастерской. Хорошо, что я условно бессмертен.

Я к тому моменту уже заметил очередных преследователей и только обрадовался, когда на площади был остановлен тройкой ментов в бригантинах с набрюшниками и с алебардами.

— Помогите! — пискнул Гвидо, и я его поддержал, с трудом переводя дух:

— Мессеры, на нас напали. Нам нужна помощь.

Одеты и снаряжены стражники были совершенно одинаково, и фиг его знает, как они определяли, кто из них сержант, но он среди них был и совершенно универсально, как оказывается, для всех феодальных государств всех времён, определил наше ближайшее будущее:

— Разберёмся. Давайте их в Барджелло.

Нас подхватили под руки и не очень-то аккуратно "помогли" идти. Гвидо вдвоём, а меня лично сержант за плечо цапнул. На ранение Гвидо и его сдавленные стоны никто внимания не обратил.

— Мессеры, — попытался я смягчить ментов. — Мой спутник ранен, нельзя ли поаккуратней? Мессер Уберти, наш патрон, человек небедный, и хорошо отблагодарит тех, кто поможет его людям.

— Мессер Уберти, значит, — хмыкнул сержант. — Вот, значит, как. Иди давай. Без разговоров. Там разберутся.

Что-то мне в его тоне не понравилось. Так на уважаемое имя не хмыкают.

Хорошо, Фиренца все же не мегаполис — тащиться было не далеко, всё в центре, всё под боком. Уже через несколько минут, миновав обширный внутренний двор и обменявшись короткими приветствиями с часовыми, нас ввели, а лучше сказать втащили в каменное здание с зубчатой крышей и типичной квадратной башней. Местная кутузка, в которой нас заперли, оказалась в полуподвальном помещении, была скудно освещена небольшим зарешеченным оконцем под потолком, и из мебели, естественно, имела только жалкую кучку соломы на полу. Устроив потерявшего сознание Гвидо насколько мог удобнее, я осмотрел его рану в левом подреберье. Я не хирург, конечно, но, хотя рана была чисто колотая и на вид небольшая, она сильно кровила и могла быть глубиной хоть до почки. Гвидо дышал мелко и часто. Это мне тоже не нравилось. Пульс еле прощупывался. Короче, время вызывать скорую. Я поколотил в крепкую дверь, крича так громко, как мог, надеясь, что услышат не только те ментяры позорные, которые нас взяли, но и кто-нибудь погуманнее:

— Помогите, Гвидо умирает! Позовите врача! — ну и всё в том же духе, пока, минут через пять, в окошке не появилaсь хмурая морда.

— Чего орёшь?

— Врача нужно, очень быстро! Гвидо умирает!

Морда заглянулa глазом в кутузку, обнаружилa Гвидо на полу, подумалa, и равнодушно выдохнулa:

— Ничё, небось, не помрёт.

Я хотел возразить, но уже было некому. Тогда я принялся орать по-новой, и это-таки помогло: дверь открылась, и вошла та самая морда, теперь в полном комплекте, с туловищем, ногами, и руками. И, едва открыв дверь и увидя меня, эта тварь с размаху саданула мне кулаком прямо по обгоревшей стороне лица. Мир сверкнул и померк.

Вряд ли я провалялся в отключке очень долго — за окном ещё не стемнело — но, когда я очнулся, Гвидо уже умер. Ему, скорее всего, никакая мед помощь, доступная в этом веке и не помогла бы, но кем нужно быть, чтобы даже не попытаться помочь? Даже пальцем своим ленивым не пошевелить? Суки. А ведь мы даже не преступники. Просто попросили помочь! В следующий раз услышу о христианской любви к ближнему — дам брехуну в морду. Где эта христианская любовь? Сейчас расцвет и вершина христианскои идеи, как раз сейчас. Никакого реформаторства еще, никакой конкуренции католикам. Даже светская власть ничего не делает без оглядки на святой престол, а уж о власти духовной, по сути — идеологической, и говорить-то нечего. В последующие времена у заплывших жиром, прелюбодействующих с прихожанками и совращающих мальчиков сановников благой церкви уже не будет возможности по своей прихоти заживо жечь людей, скорбно вещая о спасении их душ. А сейчас нет силы чтобы остановила зарвавшихся ханжей. Восторжествовала человеколюбивая религия, безраздельно властвует она над умами всей Европы. И где милосердие? Где любовь к ближнему? Почему чем больше власти у попов или мулл, тем больше мракобесия и тем больше крови льётся? Ведь эти стражи порядка, мрази, в храмы ходят, с упоением проповеди о любви Христовой слушают, заповеди заучивая, и руками машут, крестные знамения накладывая. Откуда же столько скотства, чтобы бросить умирать ребенка?

От удара тюремщика едва зажившая кожица лица лопнула, и кровь все еще стекала на холодные камни пола. Хотелось пить. Я привалился к стене. Перед глазами поплыло. Сотрясение, гад, мне сделал. Но своего он добился — кричать меня уже не тянуло, он может спокойно доспать свою смену.

В таком положении, несмотря на тошноту и головокружение, я, как тот охранник, неожиданно тоже задремал. Пробуждение было неприятным. От толчка я, не успев проснуться, свалился на бок, вызвав жизнерадостное ржание того самого сержанта и ещё одного дебила. Тоже мента, конечно, кто тут ещё мог быть? Вполне возможно, один из его давешних напарников, я их не запомнил.

— Смотри-ка, этот жив ещё...

— А чего ему станется? Ладно, надо капитану доложить. Пойдём... Хотя постой-ка, — сержант наклонился ко мне. — Говоришь, Уберти служишь, сучонок?

Я уже понял, что в местных органах правопорядка мой работодатель не пользуется особой популярностью. Но, учитывая методы работы этих органов, это только вызывало дополнительную симпатию к нему.

— Ему, родимому, урод.

Сержант кивнул, выпрямляясь, и осклабился.

— Ну-ну.

От резкого пинка под ребра и вспышки боли я непроизвольно икнул селезёнкой и неведомая сила, не спросясь, свернула моё тело в тугой комок. Втянуть воздух в горящие лёгкие я смог только после того, как эти двое, звеня ключами и пересмеиваясь, уже были по ту сторону двери.

Доложил сержант капитану обо мне или нет — не знаю. Но уже через час со мной здоровался брат-отец Альфонсо. Из чего я сделал вывод, что, к сожалению, оказался не на той стороне. Местные правоохранительные органы, а значит и власти, явно отдают предпочтение Церкви, а не знатным мессерам. И если заговор, в котором, получается, участвует Уберти, не пустил ветвистые корни ни в Церковь, ни во властные структуры, причем как минимум близкие к высшим, то дело Уберти — и моё вместе с ним — швах, ибо такие бунты ничем хорошим не кончаются.

Продолжение вышло как и в первый раз: меня отволокли в подвальное помещение и Альфонсо с Бартоломео принялись теми же способами в полном смысле этого слова выпытывать из меня признательные показания. Только прежде, чем умереть, мучился я, по причине увеличившегося здоровья, дольше.

А к следующему моему к ним попаданию здоровье выросло настолько, что братья Альфонсо и Бартоломео развлеклись по полной. Альфонсо преподал Батоломео, по-моему, полный курс прикладной пытологии, и даже прихватил кое-что из разряда "для особо одарённых студентов", неделю не давая мне не то, что умереть по-человечески, но даже сознания не дав потерять. Пришлось, чтобы помереть поскорее, ослаблять здоровье голодом. Пробовал изморить себя обезвоживанием, так силы воли не пить не хватило. Рассказывал всё, что знал и мог придумать. Если я перемещаюсь из одной реальности в другую, а не возрождаюсь в той же самой, то не завидую я тому мессеру дельи Уберти, что там остался: за предыдущие визиты и разговоры я многое успел узнать, и, разумеется, всё слил уже на первом допросе. А чего тянуть? Мне, конечно не помогло, но дальше я только орал и сочинял какие мог небылицы... Но я и себе не завидовал. Раз за разом повторялось почти одно и то же, и, причем, в максимально неприятной для меня форме. И выхода не намечалось. Может, я попал в ад? Не в порождение убогой фантазии в буквальном смысле допотопных сказочников, а в настоящий, изощрённый, персонально для меня? А что? Если Создатель сотворил бесконечную вселенную, то для какой цели? Может, для того, чтобы в ней было место и для такого вот.

Следующие разы я пытался найти обходные пути по кривым улочкам совсем не блещущей красотами Фиренцы. Не помогло, понятно. Меня либо брали стражники, либо задерживали обыватели, либо, если мне таки удавалось проскользнуть ближе ко дворцу, наёмники.

У братьев я, разумеется, побывал более, чем один раз, не считая того, самого первого. Во второй раз, они меня относительно быстро ухайдокали, и тут выяснилось, что ошибки обнуления — они ошибки и есть. Опыт и шмотки с меня при возрождении слетали, а вот уровни, достижения, навыки и умения — нет.

С языками интересно получилось тоже. Если в самом начале я мог знать свой родной русский на 6%, то теперь выяснилось, что минимальный уровень знания языка, достаточный и необходимый, чтобы быть принятым во внимание — 10%, и тут же сообщили, что именно на столько я знаю испанский. Забавно.

Ещё в самый первый раз защищая Гвидо, я умудрился зацепить его убийцу, и тут же получил сообщение, что в неравной cватке и всё такое прочее... короче мне дали навык "Бой на мечах" без наставника, и на выбор умения: "мечник со щитом", "обоерукий", "двуручник", и "саблист". Я полез было узнавать про них, но в разделе "Умения" были, разумеется, одни только вопросительные знаки в описаниях, а времени у меня ну совсем не было, и я в совершенной запарке ткнул в "саблист", хотя хотел в "обоерукий". Отыграть назад не дали.

Да, так вот. За то, что я, такой маленький и слабый, пёр труп/полутруп Гвидо, воевал (с переменным успехом) с колличественно и качественно превосходящим противником, терпел пытки часами, а то и днями, и проявлял прочие чудеса мужества и героизма, мне время от времени выдавали скромные награды. Про бой на мечах уже говорил — самым первым дали. К нему опыта насыпали до второго уровня. Опыт потом сгорел, но уровень-то остался! А вместе с уровнем — и меч заработал с его +2 к ловкости. Ненамного, но стало полегче. Заодно выяснил, что коэффициент к ловкости распространяется только на базовый параметр. Саблист 1-го ранга дал к ней коэффициент 1.05, который сложился с предыдущим и стал в сумме 1.06. Сила подкачалась на 3 единицы, что слегка облегчило таскание Гвидо. Следующей наградой стало достижение "Стоик 1 уровня", которое дало мне опыта (в сумме с уже накопленным) до 3-го уровня и по одной единице к харизме и воле, плюс одну свободную для распределения единицу, которую я тут же кинул в ловкость, и в целом с получнным уровнем у меня стало их 4 в запасе. Была надежда, что со смертью смогу переиграть в мечника, но вышел облом. Не дали. Ну и где в Италии 13-го века брать саблю, спрашивается? Потом, то ли за то, что много врал на допросах (невольно, говорить-то что-то надо было), то ли за попытки найти способ добраться до дома Фаринаты, то ли еще за какие заслуги, но повысили Хитрость до 2-х. Характеристика вторичная, на что влияет непонятно, но пусть будет. Так же выросла Воля, до 4-х. Ну и на полпроцента повысили физическую устойчивость. Ну и, последним, совершенно меня не спрашивая, ни с того ни с сего, подняли Телосложение до 4-х. Вот этому я не совсем был рад, так как теперь ускользнуть от Альфонсо возрождением стало практически невозможно.

За это время я разобрался с интерфейсом и окончательно выяснил, что мне доступно, а что нет. Первичные характеристики и инвентарь открыты полностью, вторичные открыты частично. Название и значение есть, потом скобки и вопросы. Были опции "Карта", "Запись", "Воспроизведение", "Поиск", и "Контакты", но неактивируемые. Все, что касалось навыков и умений — только названия имеющихся, дальше ни-ни. А вот список достижений с описанием — пожалуйста. В общем, весьма урезанные возможности...

viii.

[Год 1263. Август, 15; Около девятого часа]

... — Ружеро, мы идем не туда...

— Туда, туда.

— Дворец мессера Уберти в другой стороне.

— Знаю. Иди давай.

— Нам нужно вернуться как можно скорее и все рассказать мессеру Уберти!

— Не нужно. Да иди ж ты давай уже! Не могу я тебя такого дылду на себе все время тащить!

— Ружеро остановись! Нам...

— Да нельзя нам ни останавливаться, ни возвращаться!

— Почему?

— Убьют.

— Кто?

— Те, кто на нас напал.

— Но они уже убежали!

— Есть другие.

— Кто?

— Не знаю. Но нас ждут на обратном пути.

— Откуда ты знаешь?

— Ох, блин... Каждый раз одно и то же! Ты бы хоть в этот раз другие вопросы придумал!

— Я тебя не понимаю...

— Еще бы ты понимал. Не обращай внимания, просто старайся идти ровнее. В этот раз тебе не так уж сильно досталось.

— В этот раз?

— Да. Тьфу, блин! Не путай меня. Быстрее! Сюда.

Я потащил Гвидо направо за угол мрачноватого кирпичного сооружения явно культового предназначения, и дальше вдоль высокой арочной стены, над которой виднелись верхушки деревьев сада церкви Святой Марии. Тут народу почти не было, но чтобы выйти на улицу деи Фосси, ведущую к Новому мосту, нам предстояло пересечь небольшую, но людную площадь Санта Мария Новелла. А там и до Арно рукой подать. Сам мост мне был не нужен. Но именно рядом с ним с лодки рыбачил Вито. Лодка была большая, когда-то она принадлежала монастырю, в котором зарабатывал себе и семье на жизнь всеми возможными способами его отец. Одним из способов было снабжение иноков рыбой. Потом отец умер а лодка осталась у 13-ти летнего пацана. Было у него две сестры, старшая и младшая. Матери не стало после рождения младшей. Вот и пришлось Вито стать монастырским работником на все руки вместо отца. Откуда знаю? Так я уже десять раз до сюда доходил. Вито, хоть он этого пока еще не знает, мой давний знакомец. Мы с ним не раз уже сплавали на тот берег к его тетке Марии, у которой он и жил с сестрами. И с Машей я уже знаком хорошо. Правда, предыдущие разы знакомство со мной ничем хорошим для них всех не закончилось. Будем надеяться, в этот раз все будет по-другому.

— Почему на нас напали?

— Потому, что им нужен я.

— Зачем?

— Я знаю то, что им нужно.

— А что им нужно?

— То, что я знаю. Гвидо, не надо меня пытать, я тебе не могу этого сказать. Это секрет мессера Уберти. И мы, как верные слуги, дожны приложить все силы, чтобы этот секрет так и остался секретом, ведь так?