Фагоцит

— Очень интересно. Можно у вас попросить более подробные материалы об этом?

— Да, конечно. Я завтра собираюсь в двадцать первый век, так что послезавтра с утра могу завезти, как раз воскресенье будет.

— Заранее благодарю. Но, наверное, на два вопроса по этой теме вас ответить не затруднит и сейчас.

Я попытался встать, но убедился, что ноги меня держат еще не сказать чтобы очень хорошо, и плюхнулся обратно в кресло.

— Конечно, не затруднит, и задавать можете не два вопроса, а все, что у вас появились, постараюсь ответить.

— Вы что-то говорили о китайских результатах формирования нового человека. Пример можно?

— Пожалуйста. Что такое русский купеческий загул, вы знаете? Но вообще-то это явление интернациональное. Добившись финансового успеха, многие испытывают потребность показать его самыми дикими способами. Купцы в прошлом веке венецианские зеркала в ресторанах били, но это по нынешним нашим меркам вообще детский сад, так в грядущей России развлекаются разве что на районном уровне. А на действительно высоком масштабы совсем другие. Там строят роскошнейшие дворцы в заповедных зонах, покупают огромные яхты, самолеты и потом без всякого стеснения, публично выясняют, у кого что круче. Один вон вообще воздушный лайнер для двух своих собак купил, чтобы им было на чем в Швейцарию летать на случки. Ничего тут не поделаешь, человек еще совсем недавно слез с дерева и лишился хвоста, его поведение все еще описывается по дедушке Фрейду. Так вот, в Китае за подобный купеческий размах можно и запросто вылететь из партии, а это для миллиардера куда неприятнее, чем для простого рабочего. Хорошо если потом удастся остаться хотя бы миллионером, но даже это не гарантируется. Но размах-то продемонстрировать хочется! Если по-простому нельзя, то можно что-нибудь придумать. Например, вот такое.

Как-то раз один весьма небедный китаец в ознаменование своего юбилея решил устроить лучшим рабочим со своих заводов недельный отдых на Мальдивах. Мол, он такой, он может! А это все-таки не Египет и даже не Таиланд, там отдыхают более состоятельные люди. И вот, значит, в один прекрасный день прилетает в Мале широкофюзеляжный Боинг 747. В такой самолет даже американцев влезает более пятисот голов, а китайцев, наверное, можно напихать и раза в полтора больше. И все эти нищие китайцы сотнями лезут из самолета в рай для богатых! Получилось что-то вроде скандала, но его быстро замяли.

Это, конечно, тоже не идеал, но лично мне все же нравится больше, чем самолет для собак.

— Оригинально, — усмехнулся Ефремов. — Но меня больше интересует другое — а как вообще этому вашему Дэну удалось повернуть партию на столь неестественный для нее курс? Если тот же Хрущев задумает что-то хоть отдаленно похожее, его общими усилиями скинут сразу, не дожидаясь октября будущего года.

— Так ему Мао помог! Он же пересажал и перестрелял почти все руководство компартии, только немногие успели разбежаться и попрятаться. Поэтому Дэн имел возможность сам формировать новое руководство партии под новые задачи. У нас перед Горбачевым тоже встала похожая задача, но она была все-таки проще. Он же собирался улучшать жизнь не всего народа, а лишь отдельных его представителей. Под такие задачи найти кадры было проще, и он смог чисто аппаратными методами, то есть интригами и подсиживанием, заменить почти весь состав Политбюро и более половины ЦК. Кстати, и здесь обязательно потребуется нечто подобное, причем одни горбачевские методы тут не сработают, наверняка придется обращаться и к опыту товарища Мао тоже. Разумеется, творчески его переосмыслив.

— Это как?

— Ну зачем нам устраивать всякие культурные революции, от которых потом экономика не может оправиться десятилетиями? Нет, мы пойдем другим путем. Целительство, оно же, как и почти все на свете, может иметь знаки как плюс, так и минус. Причем в минусе работать проще, даже не нужен непосредственный контакт. Как говорится, ломать не строить, душа не болит. Правда, сейчас мне не то что весь ЦК — и четверти не осилить, ну так мы вроде особо и не спешим. А там, глядишь, от регулярных тренировок и квалификация повысится.

— Вы серьезно? — ошарашенно спросил Ефремов.

— Почти. Немного преувеличил для большего эффекта, но основную идею передал верно. И что вы на меня так смотрите? Сами же предположили, что я фагоцит. А как, по-вашему, фагоцит должен реагировать на угрожающую родному организму опасность?

— Ох, ну и каша у вас голове, — вздохнул Иван Антонович.

— Не буду спорить, но, по-моему, даже каша все-таки лучше, нежели продукт ее переработки кишечником.

Столь свободно я говорил потому, что в двадцать первом веке специально выяснил — прослушка была проведена Ефремовым только в семидесятом году, да и то осуществлялась она через телефон. А пока у них даже телефона нет, можно особо не беспокоиться.

Хотя, конечно, индикатор скрытой проводки я уже собрал и проверил им квартиру Ефремовых, а сейчас заканчивал сборку чувствительного радиосканера.

Глава 10

При очередном путешествии в будущее выяснилось, что целительские усилия одной ипостаси на способности другой не влияют никак. Скворцов, засыпая, был почти на нуле, а Антонов, проснувшись, обнаружил примерно такой запас сил, какой у него был до засыпания.

Но вообще я почему-то именно сейчас ясно почувствовал, что от возраста не помогают никакие паранормальные способности. И дело даже не в том, что Антонов, несмотря на отличное для своего возраста здоровье, все же чувствовал себя заметно хуже Скворцова. Здешнему Виктору почти все уже порядком надоело, и он смотрел на жизнь именно с этой точки зрения. А тот, несмотря на то, что вроде был тем же самым мной, умел радоваться каждому дню, воспринимая его как неожиданный подарок судьбы. К чему бы это?

Я вздохнул и подошел к окну. Увиденное никакого восторга не вызывало. И это зима? Снег-то где? Где он, я вас спрашиваю? Тьфу.

Еще раз вздохнув, я включил компьютер. Надо было сначала выполнить обещание, данное Ивану Антоновичу, а потом уж можно отвлечься на что-нибудь иное.

Например, на покупку неодимовых магнитов, решил я, загрузив последний из выбранных документов в папку "Китай" и скопировав ее на флешку. Магниты же мне были нужны для улучшения света "Явы".

Сейчас, конечно, вопрос этот может решиться просто — установкой двенадцативольтого генератора от "Ижа" на место штатного. Почему не явского от более поздних моделей? Да потому, что он, во-первых, хуже ижевского. А во-вторых, его гораздо труднее поставить, у него даже конус другой.

Однако генератор все же слишком велик и в прошлое не пролезает. Причем и у Антонова в свое время возникли похожие трудности — правда, оттого, что тогда ни явских, ни ижевских генераторов на двенадцать вольт вообще не было.

Что такое электрическая мощность, причем не только генератора? Это произведение тока на напряжение. Максимальный ток, если я собираюсь оставить родной ротор (а никакого другого подходящего нет), определяется диаметром провода его обмотки, то есть увеличивать его нельзя. А напряжение — оборотами двигателя (их тоже не повысишь) и напряженностью магнитного поля, создаваемого обмотками статора, и вот тут уже есть простор для маневра.

В семидесятых Антонов насверлил в корпусе статора дырок и вставил туда мощные магниты, сами обмотки все же сохранив, так как магниты были мощными только для того времени. Скворцову, наверное, можно будет эти самые обмотки вообще ампутировать, ибо неодимовые магниты намного сильнее. Ну и, разумеется, выкинуть штатный реле-регулятор, вставить на его место самодельный электронный и заменить аккумулятор с лампочками.

В начале января две тысячи восемнадцатого года мое сознание покинуло двадцать первый век и вместе с зажатыми в одном кулаке магнитами, транзисторами и галогенной лампой для фары, а в другом — флешкой переселилось в конец июля тысяча девятьсот шестьдесят третьего года.

Скворцов зевнул, встал с дивана и, мимоходом посочувствовав Антонову (тяжело быть старым брюзгой, которому все не так), выложил посылку из будущего на стол. Прямо сейчас я ее пускать в дело не собирался, "Явой" займусь зимой, а пока и так обойдусь. Для поездки к Ефремовым или на работу мощная фара не нужна. Туда вообще-то и пешком дойти недолго.

Так как продолжать лечение было еще рановато, то, когда я в воскресенье заехал к Ефремовым отдать флешку, мы с Иваном Антоновичем просто побеседовали.

— По-моему, нам пора потихоньку вылезать из тени, — предположил я. — С тем, чтобы к октябрю шестьдесят четвертого у нас был хоть какой-то выход в верхи.

— Хм, — усомнился Ефремов. — Нам?

— Совершенно верно. И вам, и мне. Вот чем вы, например, хуже Аграновского?

— А кто это такой?

— Журналист, будущий автор воспоминаний Брежнева. Но уж вы-то их сможете написать даже лучше! Не захотите лучше — напишете так же, тексты я вам принесу.

— Да, но откуда о таких моих планах узнает Брежнев?

— Из вашего письма, в котором вы с восторгом сообщите, что трудовой подвиг советской молодежи на целине под мудрым руководством дорогого Леонида Ильича кроет любую фантастику, как бык овцу. И вы, значит, видите свой долг писателя в том, чтобы достойно осветить все это, для чего просите уделить толику драгоценного времени и поделиться воспоминаниям, кои априори достойны занесения на скрижали истории. Золотыми, блин, буквами.

— Не умею я писать такие письма.

— Ладно, я напишу. Не волнуйтесь, у меня получится, и без всяких приколов. Вы потом только подредактируете, если появится такое желание, и поставите подпись с датой. Леня скорее всего клюнет, он почти наверняка знает, кто такой Ефремов, а не знает, так ему скажут. Лесть же он любил всегда. Просто, когда Ильич впал в маразм, это вылезло наружу, но внутри-то оно наверняка и сейчас есть. И вот, значит, вы, получив согласие, удалитесь для творчества в поселок Архангельское. Дачу там снимете. Но перед этим надо решить, как залегендировать наше знакомство.

— Ну, например, меня заинтересовали ваши способности, подтверждающие то, что я писал в "Лезвии бритвы".

— Ни в коем случае! — покачал головой я. — Про них вообще лучше промолчать.

— Почему?

— Да потому, что Брежнев, как уже показала история, может покинуть пост генсека только ногами вперед! А если перед этим он познакомится с каким-то экстрасенсом, сложить два и два сможет любой дурак, а ни Семичастный, ни Андропов таковыми не являются.

— Значит, вы все же тогда говорили серьезно?

— Предложите другой вариант со сравнимой эффективностью, и я тут же признаю, что неудачно пошутил.

— Я подумаю. А что это за Архангельское и где оно?

— Поселок километрах в пяти на запад от кольцевой.

— Вообще-то, наверное, писать о целине надо поближе к месту действия?

— У вас какие-то старорежимные понятия. О трудовом подвиге советского народа на целине лучше всего писать в кремлевском санатории в Крыму, Аграновский это доказал железно. Ну, а вам и Архангельского хватит. Просто потому, что там рядом дача Косыгина, а в самом поселке есть школа, над которой он шефствует. Причем всерьез, не для галочки. Ну и вы, наверное, тоже там встретитесь с учениками, уж вам-то найдется что им рассказать. Если получится, то и меня потом туда привлечете — например, вести радиотехнический и авиамодельный кружки. И то, и то я смогу на высшем уровне. Кстати, как вам такая легенда — я перспективный молодой изобретатель, которого вы решили поддержать. Или использовать в качестве прототипа какого-нибудь героя. Или все вместе.

— И что же вы изобретете?

— Два авторских в ФИАНе уже оформляются, но это так, семечки. Ну, например, я смогу изобрести квадрокоптер. И даже его построить.

— Без деталей из будущего?

— Да. Передавать изображение он, конечно, не сможет — нечем и не на что. Но просто летать и управляться по радио — запросто. Четыре авиамодельных моторчика МК-12 в качестве силовой установки, а винты изменяемого шага и примитивный контроллер управления из местных деталей я сделаю, причем быстро.

— У вашего дрона винты с постоянным шагом.

— Это потому, что электромоторами можно управлять с достаточной точностью и скоростью, но авиамодельными движками — далеко не факт. Шагом винтов будет проще.

— Да, и возвращаясь к Архангельскому... надеюсь, Косыгина-то вы не собираетесь?..

— Нет, что вы, скорее наоборот. Не исключено, что ему придется хотя бы частично открыть, откуда я. И просветить насчет дальнейшей судьбы СССР. Но это пока так, одно из предположений.

Дома, куда я вернулся как раз к обеду, было непривычно тихо, несмотря на почти полный комплект населения. То есть меня ждали к столу на кухне тетя Нина, дядя Миша и Джулька. Но главный источник шума — Вера — отсутствовал. Она еще неделю назад уехала в пионерлагерь на третью смену. Лагерь назывался "Мирный" и находился неподалеку от поселка Верея километрах в ста от Москвы, точно я не смотрел. Веру уже два года подряд отправляли в этот лагерь на все лето, ну, а в этот год получилось только на третью смену.

— Мать, — подал голос дядя Миша, отобедав, — тут такое дело. Говорят, на родительский день в этом году выделят только один автобус, да и то наш. Туда все желающие не влезут, уже запись началась. А я, мля, эту колымагу знаю. Как бы она, это самое, не встала по дороге. Может, лучше на электричке?

— Ну, не знаю, — засомневалась тетя Нина. — Туда разве электрички ходят?

— До Можайска ходят, а оттуда полчаса на автобусе. Хотя его ждать часа полтора, если не два.

Что такое родительский день, я помнил, Антонов в детстве тоже отдыхал в пионерлагере. Поэтому предложил:

— Мне туда и на мотоцикле нетрудно будет съездить, но у него только одно пассажирское место. Теть Нин, поедете?

— Правда, мать, езжай! — оживился дядя Миша, бросив в мою сторону благодарный взгляд. — Чего тебе по электричкам да автобусам маяться? А мы уж тут с Джулькой... как-нибудь...

— Знаю я, как ты тут, — вздохнула тетя Нина. — Да и не ездила я на мотоцикле ни разу. С него ведь и упасть можно. Опять же неудобно Витю напрягать.

— Теть Нин, какое тут напряжение? К Вере я и сам с удовольствием съезжу. А падают с мотоциклов в основном по пьяной лавочке, так мы с вами этим не грешим.

— Мы-то да, — усмехнулась соседка, — зато некоторые...

Тут она многозначительно глянула на своего супруга, но потом махнула рукой:

— А, ладно, если к следующему воскресенью, это когда родительский день будет, ничего не изменится, то поехали. Хоть узнаю на старости лет, каково оно, на мотоцикле-то да с ветерком.

— Теть Нин, да какая же вы старая? — совершенно искренне удивился я. Ну да, по меркам Антонова она вообще была почти девчонкой. Разве это возраст для женщины — тридцать пять лет? Хотя, пожалуй, выглядит она постарше. Или это просто Скворцову так кажется, двадцатидвухлетнему недорослю?

К следующему воскресенью ничего не изменилось за исключением того, что Нина Александровна капитально подготовилась к поездке, то есть купила джинсы. Не у спекулянтов, а в ГУМе, где они продавались практически всегда и почти без очереди, скромно именуясь "рабочими брюками". Я помнил, что и в начале семидесятых в магазинах иногда появлялось нечто похожее, но на джинсы оно походило гораздо меньше. Все-таки шить их из какой-то тряпки наподобие ситца — странная идея. Сейчас же материалом был легкий брезент, да и фасон более или менее соответствовал каноническому, на вещевых рынках в двадцать первом веке часто продавались ничуть не лучшие. Правда, цвет можно было найти почти любой, кроме синего. У меня уже давно были две пары грязно-зеленых и одна коричневая, а тетя Нина приобрела темно-серые.