Лунный князь: Беглец (последняя редакция)

— А большая страсть у тебя есть? — прищурился я на железного дарэйли.

— Пока только мечта. Светлая мечта темного демона о большой и чистой любви, — подмигнул он, расхохотавшись над моей брезгливой физиономией.

* * *

Происшествие на тракте близ Гнилой Плеши взбудоражило оба графства и едва не убило старого графа Лишера, получившего известие, что его единственный сын найден изрубленным на куски, как и его друг, баронет соседнего графства, и вся их свита. В конюшни вернулись потерявшие всадников кони, но далеко не все. Часть была зарублена, часть досталась рыжему лесу.

С кем бились далеко не последние воины в округе, осталось неизвестным, но погибшие оказали яростное сопротивление: их руки сжимали окровавленное оружие. Ни одного следа не вело в сторону от тракта, только несколько конских, исчезнувших в 'лунных мхах'. Значит, напавшие даже не ранены.

Впрочем... Там, где действует дарэйли металла, например, совсем не обязательно приближаться к жертве. Достаточно управлять оружием на расстоянии, и меч 'сам' зарубит своего хозяина. Сколько таких загадочных убийств и самоубийств, организованных стихийными Гончарами, приходилось расследовать Сферикалу и разыскивать виновных, чтобы отвести от себя людской гнев.

Верховный не мог пропустить этот чудовищный след, несомненно указывавший на причастность Райтегора к происшествию.

— И ради чего столько трупов? — размышлял Сьент, расхаживая по пыльной дороге, пока дарэйли осматривали место новой трагедии. — Всего лишь для того, чтобы сменить двух коней после Гнилой Плеши! Я не ошибся, у тебя чудовищная сущность, принц Райтегор. Но какая, провались ты в Лабиринт?!

Допрос мертвых с помощью Мариэт не прояснил картины, лишь подтвердил догадки. Сначала на тракте взбесились два жеребца, а чуть погодя и люди, начавшие ни с того, ни с сего друг друга убивать. Бессмысленная бойня, если кони уже были угнаны. Но Сьент чувствовал: в этих жертвах должен быть какой-то смысл, должен. Ничто в мире Сущего не происходит без причины, явной или тайной.

* * *

С Гнилой Плеши усилилось ощущение взгляда в спину. Это чувство мучило меня и раньше, с Нертаиля. Не удивительно, когда тебя преследуют могущественные Гончары, чьи рабы могут прикинуться облачком над головой.

Ринхорт только поржал над моей мнительностью:

— Расслабься, Райтэ. Нет никого за нами, я бы заметил.

— Как?

— Да хотя бы по лошадиной сбруе или конфигурации пряжек на одежде.

— А если какой-нибудь воздушник за облачком спрятался? — не успокаивалась моя паранойя.

— Это сложнее заметить, — кивнул железный рыцарь. — Но, если уж мы окажемся в пределах досягаемости Гончаров, они атакуют сразу, даже не сомневайся.

Успокоил, называется.

Мы по-прежнему избегали человеческих селений и дорог, и путь через чащобы плохо сказывался на скорости. Продвигались медленно. К тому же, мой добровольный наставник не забывал изводить меня тренировками, и с каждым разом у меня получалось лучше отражать его натиски. Но вспышка, расплавившая его меч однажды, больше не повторялась.

— Надо искупаться, — сказал Ринхорт после учебной схватки, в очередной раз доведя меня до кровавого пота и огненных слез, и, сняв с пояса ножны с мечом и перевязь с кинжалами, положил их на траву и направился к реке. В доспехе.

— А ты не заржавеешь? — я припустил заботливости в голос, глядя, как рыцарь в боевом облачении заходит в реку по пояс. По волнам распустилась павлиньим хвостом ткань черного плаща, вышитого затейливым узором.

Ринхорт опустил забрало шлема, глухо процедил:

— Нет.

— А не утонешь? — поинтересовался я еще заботливее.

Пробормотав нечто невразумительное, он нырнул с головой. Исчез даже кончик фиолетово-черного плюмажа.

— Ринхорт, ты что?! — не на шутку испугался я, кидаясь следом, на бегу скидывая башмаки.

Саженях в трех вынырнула голова утопленника... уже без шлема, появились смуглые мускулистые плечи и руки пловца, сильными гребками рассекавшего воду. Он крикнул, отфыркиваясь:

— Не лезь в воду, Райтэ! Тут глубоко.

— А где твои латы и одежда? Русалкам подарил?

— Угу. В обмен на поцелуй.

— Всего-то? Продешевил.

— Я в накладе не остался, — дарэйли подплыл ближе и медленно начал выходить.

Зрелище было жутковатое — смуглая кожа Ринхорта словно бы кипела, покрываясь черной чешуей и наростами. Чешуя тут же разглаживалась, складываясь в узорные латы, сиявшие в лучах солнца радужными отблесками металла, наросты наливались стальным блеском, вытягиваясь в наплечия и налокотники. Из-за ушей на лицо выдвинулись пластины и сомкнулись, образуя шлем с закрытым забралом. Сквозь щель весело блестели черные глаза. И, ставя победную точку в преображении, над шлемом взвился совершенно сухой фиолетовый плюмаж.

На берег ступил рыцарь в полном латном облачении, в сапогах с наколенниками, с плащом за плечами. Он поднял руки в боевых перчатках, снял шлем и подмигнул:

— Считай, что доспехи — моя чешуя. Так оно, собственно, и есть. С той разницей, что я могу эту чешую втянуть в себя, как кошка когти.

Сложив руки на груди (чтобы не броситься с кулаками на наглого дарэйли), я процедил:

— У тебя плохие шутки, Ринхорт. Я же за тебя испугался! Нельзя было предупредить?

— Нет. Видишь ли, будущий княжич, нас с тобой двое, а против нас — все жрецы Эйне и их дарэйли. Сущности слишком многообразны, рассказать обо всех невозможно, а ты должен быть готовым к любой неожиданности. Ты должен до мозга костей понимать, что дарэйли — не люди, и нельзя ожидать от них того же, что от людей. Даже если твой враг уйдет под воду в камне или железе, то он сможет убить тебя и под водой. Мы можем очень долго не дышать. И ты можешь.

Мне стало совсем тоскливо:

— Ничего я не могу. Только красные свечки в глазах зажигать.

Это обстоятельство повергало в отчаянье и ученика, и учителя: после первой тренировки никаких проблесков дара дарэйли у меня не наблюдалось.

— Не все сразу, Райтегор, — рыцарь поднял перевязь и пристегнул меч. — Твоя инициация пошла неправильно, в Линнерилле вряд ли кто мог тебе помочь в этом, и слава Эйне, иначе ты мог и не остаться свободным. Кто их знает, этих линнери. И самому раскрывать свою сущность тебе придется еще долго. Обычно нас раскрывают жрецы — быстро и очень жестоко. Я даже рассказывать не могу тебе, как. Не в состоянии. Скажу только, что нет таких пыток, каким не подвергают темных дарэйли.

— Зачем?

— Считается, что они нас закаляют. Темный — это ненависть. А ненависть — это разрушение. Но оно не бывает односторонним, разрушаемся и мы. Топор тупится, когда разрубает дерево. Гончары придают дополнительные свойства нашим телам, в зависимости от задачи.

— Опять противоречие. Если магии у них нет, как они могут творить такое?

— Это алхимия, древние амулеты, доставшиеся им от магов, и молитвы богу Сущему. И еще они управляют нашей силой, паразитируя на ней. Сама идея служения Сущему испоганена, и это еще один итог древней войны.

— Император считал, что Подлунный мир тогда проиграл.

— Правильно считал! Ему ли не знать, что такое действительная победа? — фыркнул рыцарь. — Здесь, в Подлунье, шла магическая война этих тварей друг с другом: Эстаарха и Линнерилла. Люди так, под руку попали, нечаянно уцелели и до сих пор радуются победе. Победе! — зло процедил он. — Это было их поражение!

Вот и Ионт, рассказывая нам с братом о той битве, неизменно приходил в священную ярость.

— Но Подлунье же уцелело, — вяло возразил я.

— Уцелело, — Ринхорт сплюнул сквозь зубы. — Так же может радоваться полный калека — без рук, без ног, слепой и глухой — тому, что остался цел. Маги дерзнули создать двукрылого дарэйли. А высшие пришли и наказали.

Я слышал от матери другую историю: в начале времен в наш мир, тогда бывший голой безлюдной твердью, бежали темный маг Линнерилла с отрядом низших существ вроде хьёрсов и светлая магиня Эстаарха, тоже с бескрылыми слугами.

— Наоборот, — уточнил Ринхорт. — Это были линнери-женщина, не захотевшая стать королевой и жить с навязанным ей консортом, и архет-мужчина, старший сын кесаря, плюнувший на будущую корону ради лунной твари.

— Неважно. Эти двое и обустроили наш мир.

Как прилежный сын своей матери, я повторил ее рассказ слово в слово. Еще до бегства маг и магиня встретились на поединке, долго убивали друг друга, пока не поняли, что не хотят смерти сопернику, потому что влюбились. Они думали, что их брак примирит обе враждующие стороны, идиоты (так императрица и сказала). В результате ненависть вспыхнула еще сильнее: каждый мир считал, что вражье исчадие околдовало их драгоценную королевскую кровь.

От бескрылой свиты беглецов и образовались в Подлунье люди, и некоторые из них оказалась способны к магии. Двое высших и учили первых человеческих магов. Через несколько веков у влюбленных крылатых родился ребенок, как это ни странно для столь разных существ. Это был первый и последний владыка Подлуного мира.

— Бред! — фыркнул Ринхорт. — Кровь линнери и архетов несовместима тек же, как у людей и дарэйли. Любить могут, но детей не будет. И что дальше?

Дальше я почему-то помнил смутно. В голове отложилось, что родители малыша исчезли: то ли ушли, так как уже не могли оставаться среди смертных, то ли умерли, хотя высшие маги живут столетиями. Их сына вырастили люди.

Высшие миры согласились, что единственный крылатый в Подлунье вполне может считаться его владыкой, но поспорили, чей он законный наследник — Линнерилла или Эстаарха, и какому из высших миров должна принадлежать наша земля. Люди Подлунья убили своего крылатого владыку, решив, что уничтожат причину раздора, но оба высших мира начали мстить сообща.

— Звучит круто, даже жаль, что вранье, — скептически хмыкнул Ринхорт, выслушав явно новую для него историю мира. — О двух беглых магах-иномирцах я тоже слышал, но детей у них не могло быть, я тебе уже объяснял. Их наказали за предательство: за то, что посмели передать магию людям. Это была первая война с высшими мирами, а я говорю о последней. Именно в последнюю войну люди лишились магии, и этот мир остался низшим Подлунным, ничтожной пылью, которую можно не замечать, а надоест — смыть каким-нибудь потопом, стихийным бедствием.

— Они смогут, — кивнул я, смутно испытывая ощущение угрозы и могущества магов того мира. Такое мерзенькое эхо паники малолетнего растерянного мальчишки, каким я туда попал.

— Смогут, — согласился мой спутник. — Барьер с нашей стороны держится только на остатках магии того времени, и он истончается. Твое бегство — лучшее тому доказательство.

Настроение совсем испортилось, и дальше мы ехали молча.

Но недолго.

Внезапно перед мордой моего коня вонзилась стрела, глубоко войдя в хвою, засыпавшую лесную тропу.

"Почему Ринхорт не предупредил о засаде? Разве он не почуял? А обещал!" — мелькнула мысль, а в следующий миг я услышал скрип ветки над головой и успел пнуть пятками вороного. Только это и спасло.

Конь шарахнулся в сторону, и нечто огромное, прыгнувшее на меня сверху, задело лишь конский круп. Но как! Несчастный жеребец дико захрапел и начал валиться на бок — я едва успел перекинуть ногу и спрыгнуть, иначе меня бы прижало.

Упав на четвереньки, я оглянулся и не поверил глазам: конь бился в агонии, кровь хлестала из разодранного от позвоночника книзу крупа — задняя нога была почти отделена от тела. А над вороным стояла, собравшись для прыжка, огромная черная зверюга, похожая на пантеру, с гиганскими, желтыми как янтарь, клыками. Самым жутким была беззвучность, с какой двигалась тварь. Дикие звери почти всегда глухо рычат при атаке, запугивая жертву. Эта, казалось, даже не дышала.

Не знаю, каким ветром меня откатило в сторону, когда она прыгнула, но зверюга промахнулась. Когти скребанули совсем рядом. Следующее, что выхватил мой взгляд, потрясло еще сильнее: тварь снова взвилась, но в полете ее сбил меч, брошенный Ринхортом. На землю упало... человеческое тело, а через миг копыто рыцарского коня пробило его живот, как копьем.

Растоптав воющее, орущее тело в кровавую кашу, Ринхорт развернул коня, замахнулся клинком. Я не успел удивиться — зачем еще мечом-то по трупу? — как там, где растекалась кровавая лужа, заклубился черный туман, уплотнился, и раззявилась пасть с янтарными клыками. Но рыцарь уже подлетел. Сверкнул меч, и клыкастая голова покатилась в кусты.

И тут же со всех сторон посыпались стрелы. Но именно посыпались. Наземь. Ни одна из них не коснулась ни меня, ни Ринхорта, ни его коня.

— Что замер, как девица перед сватами? — рявкнул на меня рыцарь. — Руку давай!

Он помог мне сесть позади него, и, приказав держаться крепче, погнал коня, не забывая отводить от нас стрелы.

— Почему ты не предупредил о засаде, Ринхорт?

— Жрецов невозможно почуять, разбойников не нам с тобой бояться, а дарэйли эти для меня слабоваты. А тебе была бы полезна настоящая драка, вдруг твоя сущность приоткроется.

— Полезна?!

Я не успел выплеснуть злость. Тропа в полусотне саженей круто сворачивала, огибая невесть откуда взявшуюся в лесу одинокую скалу, и я всем нутром чуял: там, за поворотом, ждет еще куча неприятностей. Но не настолько же большая!

Сразу за поворотом тропу преграждал полуторасаженный завал из стволов с обрубленными сучьями — не перепрыгнуть. Слева маневру мешала скала, справа — плотной стеной стоял лес, а сзади остались лучники. Продуманная ловушка. И довольно свежая: на обрубленных с бревен сучках блестела смола, источая хвойный запах.

— Вот дерьмо! — процедил Ринхорт, резко натягивая поводья.

Жеребец взвился на дыбы. Пытаясь удержаться, я вцепился в плечи рыцаря. Копыта вороного задели бревна, и они покатились, сбивая с ног. Через миг я лежал на земле, едва сдерживая крик боли: рухнувшее бревно придавило мне ногу. Рядом так же предсмертно, как недавно мой вороной, кричал полураздавленный конь Ринхорта. В воздухе что-то засвистело: откуда-то с неба срывались железные молнии мечей и клиньями вонзались в землю, удерживая катившиеся бревна, и один из них милосердно перерезал глотку жеребца.

Ринхорт, живой и невредимый, отшвырнул ствол со свежеобрубленными сучьями, поднял меня рывком, ставя на ноги. На ноги?! Я не выдержал и заорал. Мне ответило громогласное эхо позади. Оглянувшись на рев, я мигом заткнулся.

Уж насколько велика была обезглавленная черная тварь, но неспешно вышедшее из-за поворота тропы полосатое страшилище превосходило ее раза в полтора. Тигр, которого оно напоминало очертаниями и огненно-черным окрасом, был в сравнении с ним невинным котенком. Ловушка не просто захлопнулась: в наш гроб был вбит огромный клыкастый гвоздь.

В ушах еще звенело от оглушительного рыка, и человеческий голос, раздавшийся сбоку из кустов, показался очень тихим:

— Не дергайся, Ринхорт, иначе мальчишка умрет. Отдай его нам и иди себе с миром.

Рыцарь, посадив меня на бревно, осмотрел мою пострадавшую ногу, не обращая внимания на видимых и невидимых врагов, уверил меня, что перелома нет, и лишь потом этак лениво повернул голову в сторону говорившего: