Я отвечаю не сразу. Синие вечерние тени ложатся на лицо моего любимого синьора. Сейчас он похож на Бога морских глубин, в которого верят язычники. И я верю, ради моего отца, тайком. Для этого Бога, против него, я зажигаю свечи, чтобы растопить страшную мертвенную синеву, вызволить корабли из пучины...

Что-то видит Марко в моих глазах, присаживается на край постели. Кладет теплую ладонь на мою исхудалую лапку.

— Что бы ты ни решил. Я решил. Я тебя усыновляю и объявляю наследником Лаверна и Лафорца. Завтра. Постарайся соответствовать, мой сын. Держись. Для этого нужно выспаться — хотя бы.

Если бы не было Лауры-Исмаила-Лоренцо. Если бы не было маминой вышивки, где был я взрослый, где я уже был — достойный, со свечой в белокаменном маяке — я бы позорно разрыдался еще раз, как в борделе. И целовал руки синьора Марко.

А так я просто уложил голову на его колени и сказал:

— Я постараюсь. Ради мамы. Ради вас.

Ох, как мне хотелось открыть глаза! Но я понимал: смерти подобно. Нельзя смотреть в лицо судьбе. А Марко был моей судьбой.

Время прошло, синьор переложил меня на подушку, встал, плотно закрыл окно и у дверей сказал кому-то:

— За жизнь молодого господина отвечаешь головой.

И я заснул, как будто целый день носился на свежем воздухе по улицам.

Проснулся я совершенно здоровым. В груди не клокотало, не просилась наружу гадость, которая мучила меня целый месяц. В теле была удивительная легкость, как будто я взлетаю на каждом шаге.

Марте я сказал, что буду завтракать за общим столом.

Выходя из комнаты, я удивлением посмотрел на охранника, стоящего у двери.

Теперь он будет сопровождать меня всюду? Даже у Марко нет личной охраны. По крайней мере, я не заметил, нужно будет присмотреться.

Марко так дорожит мной?

Честно? Мне хотелось увидеть Ворона. Поддержать его, обвить вьюнком, лозой — пока еще не поздно, пока я еще могу, как младший, как деточка, котенок и шут.

Лоренцо за общим столом не было. Я вопросительно взглянул на Марко. Статуя была невозмутима и категорична. Мне было приказано после завтрака явиться к портному для снятия мерок, затем на урок философии, затем на пробное занятие по фехтованию...

Дальше я не расслышал, потому что Ворон все же появился в зале. Отодвинул ногой стул, нагло осмотрел присутствующих, что-то сказал приживалу, сидящему рядом.

О Мария! Он был красив. Я уже знал, что скрывается под изысканной одеждой. Какое крепкое мужское тело, мускулы, особый запах, там, ниже, сводящий с ума...

Кажется, я пропустил вопрос.

Учитель философии повторил:

— Объясняя студентам историю той или иной религии, я чаще всего использую три категории: власть, она же политика, экономика и, собственно, внутренний поиск и стремление человека к высшей — божественной истине. По моей версии, видимо, эти явления являются движущими силами религии и истории в целом.

Я сосредоточился. Все равно непонятное блюдо в тарелке передо мной уже подернулось застывшей пленкой, а Марко смотрел так внимательно, а Лоренцо так явно не обращал на меня внимания...

— Я позволю себе не согласиться с синьором. Главная движущая сила религии — любовь. Потому что вера рождается из любви к Богу. Ничто не может явиться из ненависти, которая бесплодна. А насчет истории...Я еще мал и слаб, но из прочитанного и моего небольшого жизненного опыта могу сказать: история движима главными человеческими потребностями. Голод физический и духовный. Опять же — часть этого голода — потребность в любви.

Марта, стоящая за моим плечом, поняла мои слова по-своему. Тут же заменила тарелку на другую, с пирожками, а под правую руку поставила стакан с горячим молоком. Ах да, я ведь тут котенок...

Учителя смотрели на меня с удивлением. Философ одобрительно улыбнулся. Марко закрыл низ лица ладонью.

— Молодец, Доминико! — громко сказал Лоренцо. Он отодвинул стул, спросил у хозяина разрешения удалиться и ушел, так и не тронув еду.

Я залпом выпил молоко и ушел следом, повинуясь кивку Марко.

Настиг Лоренцо в коридоре, рывком затащил в нишу, где мы впервые поцеловались. Не дав и слова сказать, всунул ему в руку пирожок, прихваченный с тарелки.

— Ты большой, тебе нужно есть.

Ворон мой сначала засмеялся, а потом начал жевать, уставившись в пространство. Напомнил мне приблудного кота, которого мы с мамой по очереди кормили. Он не захотел жить у нас в доме. И погладить себя ни разу не дался.

Так и стояли мы, прижавшись каждый к своей стенке.

— Я не могу простить, — сказал я, наконец. — Я не понимаю, за что прощать. Я сам этого хотел. Но не там и не так. Наверное, за это?

Лоренцо сглотнул. Его кадык дернулся, как будто он всхлипнул. Ладони приподнялись, но он не решился меня обнять.

Я сам прижался к нему всем телом, не обнимая, — и ушел.

Меня ждали учителя.

от 16.03.10

Занятия с философом закончились на первых же минутах. Он подвинул мне стопку книг.

— Как возникнут вопросы — я всегда здесь, в доме. Вы умеете работать самостоятельно, молодой человек.

— Вы не хотите вернуться в Сорбонну?

Учитель запустил пятерню в бороду, расчесал ее сверху донизу.

— Вашему отцу не отказывают. К тому же я не ожидал встретить такого ученика. Я буду рад нашему общению — и моим непредвиденным каникулам.

— Как вас зовут, синьор?

— Называйте меня просто — Фома неверующий.

С учителем фехтования пришлось сложнее.

Я недолго блуждал в поисках тренировочного зала: меня отвел телохранитель. Молчаливый, как будто немой. С ним я не стал знакомиться, постановив себе при случае попросить моего синьора отменить этот ненужный конвой.

В результате я попал в зал за полчаса до назначенного времени. И остановился в восхищении. Если бы мой охранник издал хотя бы звук, я сам заткнул бы ему рот.

Они танцевали.

Я не могу найти другого слова.

Мой Ворон и учитель. Оба были обнажены до пояса, а их торсы расчертили тонкие кровавые царапины. Они не состязались. Это был поединок всерьез.

Черные вороновы волосы взлетали при каждом выпаде. Седые — учителя — лежали как приклеенные на его плечах: так мало он шевелился.

И царапин у моего Энцо было много, а у мастера всего одна. Но Ворон его достал! Я возликовал и, кажется, мявкнул вслух.

Но бойцы меня не услышали. Их тела блестели от пота, утреннее солнце било в окна. Я тихонько пробрался вдоль стены и раскрыл одно, чтобы дать бойцам продышаться. А в первую очередь себе, потому что запах разгоряченных мужских тел меня возбудил. Особенно уже знакомый мне — терпкий аромат тела Лоренцо, яркой струей нашедший мои ноздри.

— Это кто такой умный? — вдруг спросил мастер, последний раз скрестив с Вороном шпаги. Они одновременно бросили зазвеневшее оружие на специальную подставку и уставились на меня, возбужденно дыша. Их мускулистые груди вздымались, как волны. Это было так красиво...Я не сразу понял, что вопрос обращен ко мне.

— Доминико еще не знает, что во время тренировок нельзя открывать окна.

Я поспешно сдвинул створки, опустил тяжелый замок. Телохранитель лыбился от входной двери. Мог бы подсказать, урод!

Мастер сел в кресло, разглядывая меня. А наглый Ворон медленно обтирал себя полотенцем, чувственно, как будто я прикасался к его телу — не нежно, сильно, но медленно...Да я и делал это — глазами! Я не стыдился своего восхищения: ведь так же смотрел на Лоренцо и учитель фехтования.

На моего Энцо!

— Сначала я хочу увидеть вас, молодой господин, — насмешливо произнес мастер, явно читающий мои мысли. — Разденьтесь до пояса.

— Хотите посмеяться, учитель? Кстати, как вас называть? — спросил я, стягивая рубашку. Моя бледная, худая грудь заслуживала только насмешки после такой явной демонстрации мужской мощи.

Но Ворон смотрел на меня с таким же восхищением, как я на него, маскируя эмоции одеванием.

Уже сегодня вечером я стану наследником Лаверна-Лафорца. И мы уже ничего не успеем. Может, вчера Энцо был прав, когда взял меня в борделе, пусть и в присутствии проститутки. Ведь Лаура хорошая женщина. Времени у нас и, правда, оказалось мало.

— Мое имя Рауль, — сообщил учитель, рассматривая меня. — Ну что ж, мышцы у вас есть, но слабо развитые. Вы умеете драться, молодой господин?

— Мое имя Доминико, — в тон сказал я. — На улице никто не жаловался на мою сдачу.

— Я постараюсь вас не убить, — лениво поднялся из кресла мастер. — Но и жалеть особо не буду, хотя у вас сегодня важный день. Синяк всегда можно запудрить. Достоинство не замаскируешь ничем.

— Сколько пафоса, синьор Рауль!

Я уворачивался, как мог. Мое исхудавшее за время болезни тело было таким легким, как будто тяжелый кулак мастера пробивал воздух. Я применял все свои подлые приемчики, вызывая короткий смешок. И все же дыхания мне не хватило — и кулак меня достал под ребра. Умница учитель не стал портить лицо.

От кресла, в которое уселся Лоренцо, донесся вздох.

— Не беспокойся, Кот. Твой младший братец сможет постоять за себя — после моей науки, конечно.

Рауль легко поднял меня и уложил на скамью.

Навис надо мной.

— Молодец, парень. Ты не боишься боли и смерти. Я буду рад поработать с тобой. Но пока никакой шпаги — общеукрепляющие упражнения. Кушай хорошенько — нужно нарастить мышечную массу. Ты, конечно, не девочка, но в весе хорошенькой куколки.

Я взметнулся с лавки. Не знаю, как мне хватило сил, но я ударил его в челюсть.

— Ух ты! — удивленно потер лицо учитель. — Маленькая злая змея! Из тебя будет толк. Извини, больше не буду тебя оскорблять.

И он, довольно усмехаясь, уселся рядом с Вороном, и они стали вполголоса обсуждать достоинства и недостатки клинков из Толедо.

Я смотрел на их лица и понимал, что Ворона и Рауля связывает нечто большее, чем обычное знакомство. Лоренцо заметил мой взгляд и...Его глаза снова стали светлее — мед и солнце. Теперь всегда они будут ассоциироваться у меня с той страстью, которую подарили мне моя первая женщина и мой первый мужчина.

Прислуга долго терзала меня примерками, обмываниями и ароматическими обтираниями. Парикмахер долго дергал за волосы, укладывая в пристойную прическу. Марта квохтала вокруг, пытаясь накормить. Наконец, я почувствовал себя фаршированной рыбой и рявкнул на нее. Девушка обиделась, а я посулил ей еще одну брошку. Она нагло напомнила, что я еще ни одной не подарил. Кстати, раньше я числился шутом на жалованье. А теперь откуда я возьму деньги? Первый раз обману девушку. Я поцеловал ее в щеку — и Марта пока забыла о моих обещаниях.

Я взглянул в зеркало. Кто там?

Портной постарался придать моей фигуре сколько-нибудь серьезности. На меня смотрел юноша не старше меня, но и не похожий на девочку. Только прическа меня огорчала. Зализанные, напомаженные волосы делали мою голову совсем маленькой, как будто мозгов в ней было не больше, чем у котенка.

Но я не решался сделать замечание. И тут сзади моего отражения появился синьор Марко, решительно вынул из волос шпильки, взлохматил их и приказал:

— Немедленно вымыть и высушить.

Черный одуванчик в ярко-сером костюме с какими-то синими деталями. Никакой благопристойности. Кудри развевались свободно. Марко улыбался. Лоренцо смотрел с восхищением. При первой же возможности я пробрался к нему и треснул каблуком по голени: типа, вокруг люди!

Народу в парке была тьма-тьмущая. Как на карнавале. Только у всех были открытые лица.

Сначала мы встали на белых ступенях крыльца. Марко сказал:

— Представляю вам моего сына, наследника рода. Доминико Лафорца. Сын Деи Лаверна, наследник семьи Лаверна.

Среди аристократов послышались тихие вежливые расспросы, среди которых я услышал: "Разве Дея успела родить сына?"

Я выступил вперед. Даже ожидая нож в спину, сказал бы то, что сказал:

— Моя мать Дея Лаверна жива и здорова, чего и вам желаю. А все домыслы относительно ее прошу прекратить. Хозяин каждого глупого рта поплатится жизнью: я вызову его на дуэль.

Моя любимая статуя дрогнула, Марко подошел и сзади обнял меня за плечи:

— Я подтверждаю. И вызову на дуэль каждого, кто усомнится в чести наших семей.

Лоренцо молча встал рядом. И тут по воцарившейся тишине я понял, что Венеция знает, чей он сын. И вдруг сопоставил городские слухи об удачливом дуэлянте по прозвищу Кот — с Лоренцо. И поверил, что мы — семья.

Минутное замешательство перебилось громом оркестра, которому дал знак дворецкий.

Началось столпотворение. Скоро у меня заболела рука от пожатий и рот от улыбок всем гостям, которые представлялись.

Марко был рядом и на ухо шептал, кого следует принимать во внимание.

Я развернулся к нему, в глазах явно читалось: "Я ничего не запомню!", но мой синьор ободряюще сжал мою ладонь и подтолкнул к следующей паре.

Потом меня оставили в покое. Праздник переместился за столы, а я ушел в сторону парка, где и натолкнулся на маленькое нежное существо в розовом платье, похожем на смятый цветок пиона. Кажется, мне ее представляли? Или нет?

Я метнулся назад, утащил с какого-то подноса два рожка с мороженым.

— Давай познакомимся. Я тоже не хочу идти туда, к взрослым. Меня зовут Доминико.

Существо подняло на меня темно-серые глаза и сказало:

— Я Джулия Орсеоло. В первый раз вышла в свет, — ее светлые бровки нахмурились — Папа сказал, что уже пора искать жениха. А я испугалась и убежала. Теперь не знаю, как отсюда выбраться домой.

— А почему ты испугалась? — я бы и сам испугался, если бы меня вывезли искать жениха. Ну или невесту.

— Мужчины все такие страшные!

Я засмеялся.

— Вот я тоже мужчина.

— Ты?! — обидно рассмотрела меня с ног до головы девчонка. — Ты красивый.

Я не нашелся, что сказать.

Существо село на скамейку и деловито начало есть мороженое. Ее юркий язычок облизывал рожок со всех сторон. Я сглотнул. И как это я до сих пор не научился так ловко управляться с тающим лакомством?

Потом мы говорили о тысяче разных вещей. Я узнал, что Джулии одиннадцать лет, у нее нет подруг, потому что они смеются, что такая маленькая и сидит целыми днями за вышивками.

— Ты умеешь вышивать?

Она с сожалением отправила в рот последний кусочек вафельного рожка — и я тут же отдал ей едва начатый свой.

Она не отказалась, и маленький язычок вновь принялся облизывать, кружить, а я только потом, ночью, вспомнил, что уже взрослый, и что эти движения мне напоминают. А тут я переспросил у Джулии:

— Ты вышиваешь?

Она что-то промурлыкала, а потом внятно сказала:

— Я плохо умею. Только некому меня учить. Но мне нравится. А папа говорит, что вышивание мне пригодится, потому что я бесприданница. Хотя фамилия у нас известная — по маме. Но мама умерла, когда я родилась.

Душа во мне понеслась к темным верхушкам деревьев. Эта девочка в темно-розовом мятом платье, с распустившимися локонами, девочка, которая мечтает познать цветное шитье. Лучшая пара для меня, паяца, шута, пересмешника. Сына своих родителей. И теперь сына Марко. И у меня есть Ворон, развратник и дуэлянт...