— Там сейчас у нас дачи, — кивнула в сторону речки Фо, и, заметив мой интерес к архитектуре, продолжила. — Усадьба раньше принадлежала какому-то боярину, а церковь домовой считалась, это потом тут спуск к реке сделали, уже при Катеньке. Что удивляешься? Я тоже такие слова знаю, наслушалась от аналитиков. Они долго объясняли, почему именно это место выбрано под контору, и с исторической справкой. Спросишь у Сола, он как раз имел с этим дело. Пойдем, работы много.

В прошлый раз меня проводили в длинный флигель 'глаголем', из-за которого виднелась колокольня, теперь же Фо направилась к не такому большому зданию с торца двора. Но и этот флигель оказался с обширным подвалом, в котором, как я вскоре узнала на собственном опыте, стояли и томограф (как они его сюда протащили, я не поняла, он даже в разобранном виде очень большой), и энцефалограф, и еще уйма всяких приборов, на которых Фо меня пытала несколько часов. Причем иногда и в прямом смысле пытала — колола иголками и била током, выясняя скорость передачи нервного импульса. С энцефалографом мне тоже было 'весело' — потребовалось решать задачи то на скорость, то на сообразительность. А еще кардиограммы в покое, при ходьбе и беге... Под конец я взмокла, как мышь, Фо же все недовольно ворчала:

— Нет результата. Опять нет! Отдыхай.

— Какого результата? — я свалилась с велотренажера, отлепила датчики.

— Есть теория, что параллельщики обладают врожденными особенностями, делающими их чувствительными к изменению пространства. Эту теорию поддерживал дед Лаки, но доказательств не нашел, как и опровержений. Наши приборы не могут этого засечь, даже если такие особенности существуют. Или для этого необходимо, чтобы человек находился в зоне? Мы не знаем, — она устало откинулась на стуле.

— Какие особенности? Вроде, я — нормальный человек, не мутант двухголовый, — я попыталась пошутить, но Фо ответила серьезно, причем подробно. Как оказалось, у нее было умение все объяснять толково, но только по специальности:

— Ты, как и все параллельщики, нормальна, но мы не знаем многих законов работы мозга, нервной системы, сознания, даже не можем сказать, что норма, а что — нет. Это если в приложении к вашей проблеме говорить. Все, пойдем в душ, мне тоже в себя прийти нужно. А потом в 'Курятник', обедать.

— В какой курятник? — не поняла я.

— На углу есть фирменный магазин и небольшое кафе от местной птицефабрики, там всегда хорошо готовят. Так ты идешь?

Потом, посвежевшие после душа, мы сидели в 'Курятнике', оказавшемся очень даже неплохим кафе с тематическим оформлением и отличным, хотя и предсказуемым меню: куры, цыплята и яйца во всех видах, плюс выращивавшиеся на той же птицефабрике шампиньоны, ну и продукты партнеров — местных же колхозов и фермерских хозяйств, в основном в виде гарниров. Фо там знали отлично, да и она великолепно разбиралась в предлагавшихся блюдах:

— Лапша по-домашнему, жюльен из курицы с шампиньонами... по две порции на каждую, бисквиты и... Ната, ты что хочешь — кофе или чай?

Я, уставшая и голодная, даже не думала:

— Кофе с мороженым.

— Два кофе с мороженым, но после второго блюда, — Света отдала официантке в стилизованной 'цыплячьей' форме — желтых блузке и юбке и красной наколке-'гребешке' — так и не открытое меню, и улыбнулась мне:

— Принесут быстро, лапша здесь всегда дежурное блюдо, а жюльены — одно из популярных. Поедим, и поедем отдыхать, а завтра генеральную уборку устроим. О, наш заказ. Спасибо! Так вот, завтра — уборка и стирка, а послезавтра, думаю, тебе пора знакомиться с работой. Поедешь со мной, я покажу, где архив, познакомлю с будущим начальством.

— Угу, — я кивнула, потому что в это время думала только о невероятно вкусной лапше, сделанной местными поварами. Это уж точно был не 'Доширак'. За окном светило солнце, виднелся бело-голубой угол старинной церкви, и все казалось простым и ясным.

[1] Прозор — старинное слово, обозначавшее открытый вид на что-нибудь.