— Можно подумать, я куда-то из дома денусь,— пробормотала Кассандра, утыкаясь носом себе в колени.— Конечно... Пешком пойду до самого Даккарая!..
Сдерживаемые до поры слезы покатились по щекам одна за другой. Почти целый день в четырех стенах, без возможности хоть с кем-то перемолвиться словечком (даже слугам, что приносили завтрак и обед, запретили с ней разговаривать), вымотал девушку не хуже той самой неизвестности. И если утром она еще на что-то надеялась, то теперь... 'Добейте уже, не мучайте! Что вы за люди?!' — так и хотелось крикнуть ей на весь дом.
И она бы, наверное, крикнула. Может быть, даже запустила чем-нибудь в стену, от собственного бессилия — но провидение все-таки над нею сжалилось. В замке тихо, неуверенно повернулся ключ, и дверь приоткрылась. Кассандра, торопливо утирая слезы, подняла голову, но вместо горничной увидела собственную сестру. Кристобель толкнула дверь и остановилась на пороге, словно не решаясь войти. Ее миловидное личико побледнело и осунулось, под глазами залегли голубоватые тени. Она явно была смущена и расстроена, но ее жалкий вид вызвал у Кассандры только глухой приступ раздражения.
— Чего тебе?— нелюбезно осведомилась узница. И вытерла нос кулаком.— За поздравлениями пришла?
— Кэсс...
— Что?— младшая сдвинула брови.— Раз в жизни тебя попросила, а ты!.. Этот хлыщ высокомерный тебе родной сестры дороже, да? Ну и беги к нему, нечего тут стоять как памятник!
Она дернула плечом и отвернулась. У Кристобель задрожали губы. Она любила свою сестренку, и пусть молодого Ван'Оррина она любила тоже, но собственное счастье казалось ей теперь чем-то постыдным и незаслуженным. Ей совестно было за него и перед Кассандрой, и перед самой собой — но что она могла поделать?
— Кэсс!— с отчаянием воскликнула старшая, роняя ключ и порывисто бросаясь к сестре.— Кэсс, прости! Ты же знаешь, я не нарочно! Если бы я знала, я бы никогда... Ну посмотри же на меня!
Она опустилась перед креслом на колени и, цепляясь за платье Кассандры, подняла на нее умоляющий взгляд. Та засопела.
— Нечего, нечего тут,— пробормотала она недовольным голосом, избегая смотреть в лицо уже готовой разрыдаться сестре. — Сначала про всё забыла, а теперь извиняется... И не вздумай реветь! Мама скажет, что опять я тебя до слез довела. Хотя это еще кто кого, между прочим!
Она демонстративно вздернула подбородок. Изнемогающая под тяжестью собственной вины Кристобель уткнулась лицом ей в подол:
— Кэсси, ну пожалуйста... Я ведь... Я совсем не хотела...
Та сердито дернула ногой. Ее раздирали одновременно обида и жгучая жалость. Да, конечно, если бы не ротозейство Крис, никто ничего не узнал бы, но что поделаешь, если люди от любви так глупеют? Ведь и правда не со зла же. Мучается вон теперь. Даже обругать как следует — и то язык не повернется!
— Не реви,— скрипуче сказала Кассандра, снова дернув ногой. И покосилась на всхлипывающую сестру сверху вниз.— А то твой женишок увидит тебя с носом распухшим — и сбежит обратно в Данзар. А ты сдуру от тоски зачахнешь. Не реви, ну!
— А ты... перестанешь сердиться?..
— Перестану,— вновь засопев, буркнула та.— Завтра, может, или послезавтра. Что ты думала, после такого я вот так тебя сразу и прощу?
Кристобель, не поднимая лица, улыбнулась сквозь слезы. В голосе младшей сестры прорезались знакомые сварливые нотки — как всегда бывало, когда Кассандра уже готова была сдаться, но еще не была готова это признать.
— Вытри глаза,— услышала Кристобель.— И встань уже, увидит кто — я до осени под замком просижу! Ты выпустить меня пришла?
— Да,— достав платок, Кристобель послушно исполнила приказ и неуверенно улыбнулась. Хоть она и была старшей, но Кассандра, по словам ехидного Нейла, 'давно загнала сестру под каблук'.— Мама сказала, что хватит... А папа велел, чтобы ты спустилась к нему в кабинет. Они там все, с дядей Астором.
— Все?— насторожилась младшая. И подав сестре руку, чтобы помочь подняться, нервным движением пригладила растрепанные кудри.— Меня ждут?
Кристобель кивнула.
— Мне ничего не сказали,— словно извиняясь, пролепетала она,— но Лисси проболталась, что они там почти до утра совещались. Наверное, это насчет твоей учебы.
Лисси была личной горничной Кристобель и души в хозяйке не чаяла. Жаль только, что подслушивать, по примеру прочих домашних слуг, для себя считала зазорным, так бы можно было хоть как-то подготовиться... Кассандра, чувствуя противную дрожь в ногах, сползла с кресла.
— Может, они все-таки решили отправить тебя в школу?— заглядывая сестре в глаза, предположила Кристобель.— Мама сказала, что о свадьбе я могу не беспокоиться! Значит, папа скроет подлог, ведь так?
— Угу,— мрачно отозвалась Кассандра. То, что родители так быстро сдались, было странно. Или все-таки не сдались? Или Ван'Оррин Крис и со скандалом возьмет?..
— Ты иди,— руку ее стиснули прохладные пальцы.— И не расстраивайся заранее! Может, еще всё устроится? И тебя простят, и разрешат учиться в Даккарае?
Кристобель очень старалась приободрить сестру — так старалась, что сама почти верила в то, что говорит. Но Кассандра на такие чудеса уже не надеялась. Она снова вспомнила застывшее лицо матери, холодную отстраненность во взгляде дядюшки, тяжелое молчание отца... 'Или замуж, или в глушь,— мелькнула обреченная мысль.— И хорошо, если не в женскую обитель!'
Дрожь в ногах перекинулась на руки, но девушка совладала с собой. Какой смысл трястись, словно заячий хвост? Что сделано, то сделано, осталось только принять это достойно — если, конечно, получится.
Она неловко оправила замявшееся платье, еще раз пригладила волосы, а потом, поддавшись слабости, обернулась к сестре:
— Ты подожди меня здесь, ладно? Это, наверное, недолго. Я скоро вернусь.
Кристобель молча кивнула.
Закатное солнце, все еще горячее, слепяще-алое, освещало кабинет сквозь не задёрнутые занавеси. Душный, стоячий воздух, наполненный запахами старого дерева, кожи и совсем чуть-чуть — бренди, заставлял задыхаться.
Кассандра, войдя и прикрыв за собой дверь, стояла посреди комнаты, опустив голову. Сидящий за массивным письменным столом отец, стоящая рядом с ним, опершись на этажерку, мать и замерший у окна вполоборота дядя молчали. Пауза затягивалась. Кассандра исподлобья взглянула на родителей и почувствовала, как по спине медленно скатилась холодная капля пота. Судя по лицам четы Д'Элтаров, на снисхождение их младшей дочери нечего было рассчитывать. И сесть не предложили. Значит, всё. Да что же они все как воды в рот набрали? Неужели все-таки в обитель сошлют? Или еще куда, похуже... Хотя что может быть хуже? Представив себя в белом одеянии послушницы, чья единственная радость — храмовый праздник, а последнее утешение — молитва, девушка едва удержалась, чтоб не зажмуриться. Даже старые ворчливые тетки с их вечными нравоучениями и темными гостиными, пропахшими пылью, теперь не казались Кассандре такой уж бедой. Ну, тетки! Ну, горы! Оттуда хоть вырваться можно. А из кельи в женской обители выход только один. 'Нет!— чуть было не вскрикнула она, чувствуя, как вновь задрожали руки.— Только не туда! Только не это! Лучше как Крис — замуж! Лучше к тете приживалкой! Всё, что угодно, кроме...' Она вздрогнула — словно в насмешку, издалека донесся глухой удар храмового колокола, проникнув даже через стены и запертое окно. Знак?!
Барон шевельнулся. На мгновение отвел тяжелый взгляд от дочери и подцепил двумя пальцами лежащий на столе распечатанный конверт.
— Я не ожидал такого удара в спину,— медленно сказал он. — Не ожидал, что собственное 'хочу' для тебя значит больше, чем семья. Подложное письмо! Под моей подписью!..
Он разжал пальцы. Конверт с тихом шелестом упал обратно на стол. Кассандра, у которой все еще стоял в ушах погребальный звон, внутренне съежилась.
— Я надеюсь, ты не понимала, что делаешь,— продолжил барон, не сводя глаз с дочери.— Потому что если понимала и все равно решилась — я не знаю, ради чего я жил. Семья — всё, что у нас есть. Но ты, очевидно, считаешь иначе...
Она, вспыхнув, опустила голову еще ниже, но ни проронила ни звука. Руэйд Д'Элтар покачал головой. Переглянулся с супругой и, помолчав, подытожил:
— Ты больно ранила нас, Кассандра. И едва не уничтожила честное имя нашего рода. Слава богам, этого все-таки не произошло, но как я могу теперь тебе верить? Да и хочу ли я этого?
— Папа...— умоляюще прошептала девушка, но барон только коротко мотнул головой. И выпрямился в кресле:
— Довольно. Стыдить и отчитывать тебя я не собираюсь. Что проку взывать к совести человека, ставящего свои интересы превыше всего остального? Но собственной репутацией я больше рисковать не намерен! Так же, как спокойствием твоей матери и счастьем твоей сестры.
Едва стоящая на ногах Кассандра, вонзив ногти в ладони, закрыла глаза. Перед ее мысленным взором закачались плакучие ивы богини Сейлан, задрожали одинокие язычки храмовых свечей... Погибла! Совсем, навсегда!
— Я отвезу тебя в Даккарай.
Слова отца прозвучали как гром среди ясного неба. Уже простившаяся с жизнью девушка, ничего не понимая, моргнула. И медленно, боясь, что ей послышалось, подняла голову:
— Что?
— Ведь ты же этого хотела, не так ли?— бесстрастно отозвался отец.— Ты хотела летать, хотела стать наездником — настолько, что забыла и о себе, и о нас. Что ж! У тебя будет возможность попробовать. Вступительные испытания начнутся в конце августа — и я отвезу тебя в школу.
— Вы...— язык Кассандру слушался плохо, но нечаянная радость, совершенно непостижимым образом вдруг свалившаяся на нее, помогла.— Вы... позволите мне стать наездником? Это не шутка? Мама!
Она вскинула сияющие глаза на баронессу, но та лишь чуть шевельнула плечом.
— Я бы хотела, чтобы это было шуткой,— холодно проронила госпожа Д'Элтар.— Но увы. Мы слишком тебе потакали... Ты поедешь. И станешь наездником — если, конечно, сможешь.
Кассандра приоткрыла рот, но вновь взявший слово барон расставил все точки над 'i':
— Я оплачу дорогу до Даккарайской пустоши и проживание в школе на время вступительных испытаний,— сказал он, глядя в лицо дочери, и невиданная доселе твердость в его глазах заставила Кассандру насторожиться.— Я лично доставлю тебя туда. Но я не дам ни лара на твое обучение, о чем приемная комиссия будет уведомлена заранее. На дядюшкины связи можешь тоже не рассчитывать. Это твое решение — а их, как все мы убедились, ты принимать умеешь — так что быть тебе наездником или нет, зависит только от тебя. На каждом курсе есть бесплатные места.
— Но их же всего два!— против воли вырвалось у нее. Барон не ответил. Зато стоящий у окна маркиз Д'Алваро повернул голову — и Кассандра умолкла, залившись густым багровым румянцем. Взгляд дяди не осуждал, он уничтожал. Без слов. Впрочем, они у маркиза нашлись тоже.
— Бери что хочешь, но плати за это,— веско уронил он, цитируя старую южную поговорку.— Это твое решение. Твоя жизнь. И твой выбор. Если ты чего-то стоишь — ты это докажешь, иначе тебе не место ни в небе, ни в Даккарае. Мечтать о драконах можно и дома.
Он отвернулся, давая понять, что всё сказал. Племянница, на которую в последние пять минут свалилось слишком много, растерянно посмотрела на родителей, но барон и баронесса хранили молчание. В кабинете стало тихо. Взрослые ждали. Кассандра не знала, чего именно — может быть, слезных просьб и уговоров, а может, того, что она все-таки отступится, устрашится, сдастся...
Последний рубеж труден. Даже когда, казалось бы, все козыри у тебя на руках, решиться и сделать последний шаг, зная, что можешь не только взлететь, но и рухнуть вниз камнем — непросто. И сколько бы ты ни стремился к этому, сколько бы ни прокручивал в голове все возможные варианты, ты всегда оказываешься не готов. Кассандра была не готова. Ни к тому, что родители пойдут ей навстречу, ни, тем более, к тому, как они это сделают. Но ее судьба решалась сейчас. И дядя Астор был прав — никто, кроме нее, не несет ответственности за ее выбор. Бороться и рискнуть, не имея почти никаких шансов? Кассандра прикусила губу. И после паузы, показавшейся всем, кто был в кабинете, вечностью, подняла голову.
— Может быть, я не стану наездником,— сказала она.— Но я хочу попытаться!
Барон на мгновение прикрыл веки, однако ничем своих истинных чувств не выдал.
— Что ж,— тоже после паузы промолвил он.— Значит, так тому и быть. Отзывать прошение я не стану и слово свое сдержу. Можешь идти, Кассандра, запирать тебя больше не будут.
Дочь, опустив глаза, скользнула к двери. Взрослые остались одни, каждый наедине со своими мыслями — и надеждами, среди которых не было ни одной сбывшейся.
В голую спину больно впивались ветки. Они же громко хрустели по правую руку, совсем рядом. Медленно приходящий в себя Нейл шевельнул головой, тихо выругался, когда острый тонкий сучок царапнул щеку, и услышал сверху:
— Эй! Ты зачем тут лежишь?..
Голос принадлежал младшему брату. Что Мелвин делает один в саду?
— Нейл? Нейл!— многострадальные кусты вновь зашумели, и на плечо легла теплая маленькая ладошка. Старший брат медленно открыл глаза. Склонившаяся над ним мальчишеская мордашка — круглая, розовощекая и удивленная — расплылась в щербатой улыбке.
— Проснулся!— радостно возвестил Мелвин эль Хаарт, жизнерадостный карапуз четырех лет от роду, и тут же плюхнулся рядом, прямо на землю.— Ты тут спал, да? Я тоже хочу!
Земля была приятно прохладная, а вот обломанные кусты кололись, и больно. Мелвин, поерзав, скорчил сердитую гримаску:
— Неудобно... А тебе?
— Да не то слово,— пробормотал Нейл, с усилием садясь. Вместе с сознанием и способностью двигаться услужливо вернулась память: проклятый пруд, идея срезать обратный путь через подъездную аллею, испуганная молодая женщина с рыжими волосами и амулет на ее шее. 'Откуда она здесь взялась?— с досадой подумал Нейл.— И кто она такая? Еще и маг... Отец на службе, а у матери нет ни одной подруги. Может, от портнихи кто? Хотя нет, на примерку мама лично приезжает, а готовое платье с посыльным отправили бы. Ничего не понимаю!' Он, с подозрением прищурившись, огляделся вокруг, но сад за спиной и тенистая аллея были как обычно сумрачно-пустынными. Да и привратник должен быть на месте, у калитки. Как тогда эта решительная девица сюда пробралась и, главное, зачем?.. Нейл потянулся, разминая мышцы. Хмыкнул одобрительно — 'морской волной' ударила, ты смотри. И ведь не промахнулась! 'А реакция у барышни что надо,— мысленно признал он.— Как я амулет-то не заметил?' Повернув голову, он взглянул на братца и сказал:
— Поднимайся. И так уже весь в земле, матушка будет сердиться. Ну, что ты тут разлегся, скажи мне?
— Я как ты!— нимало не смущаясь, отрапортовал Мелвин. После чего тоже сел. Он сейчас был как раз в том возрасте, когда дети всё повторяют за взрослыми. Нейл, не сдержавшись, фыркнул. Потом поднялся, протянул брату руку и спросил как бы между делом:
— Мелвин, а что, у нас сегодня были гости?
— Нет,— помотал головой мальчишка.— Я не видел... Ой, какой ты чумазый! Ты играл в песке? Без меня?
