1. Шадах. Если хочешь - не верь.

— Тебя старше от силы на на пару годков. Это девушка. Писать начала сравнительно недавно. Поучаствовала в нескольких выставках, да и попалась на глаза искусствоведу некому. Тот сразу талант подметил и в продвижении зеленый свет организовал. Не без собственной выгоды, естественно. Но! Теперь девчонке этой, как говорится, все дороги и направления. Только твори. Я это к тому, что не нужно дома отсиживаться. И не нужно закапываться в неуверенность. Даже если кто-то не понимает тебя, иронизирует, сомневается. Выходи в люди, заявляй о себе. Шанс не упускай, понимаешь?!

— Или теряй последнее. Если доверишься не тем! — выдерживающая многозначительную паузу художница уловила изменения в тембре, заглянула изумленно в побледневшее неживое лицо. Смолкла.

— Детка, что с тобой? — пробормотала растерянно.

— Ничего. — Чеканно отрезала Аля. — Ей подумалось вдруг, что слова не она произносит, а другой кто-то. Засевший в ее голове и распоряжающийся оттуда по-хозяйски. — Договаривайте уже. Слушаю.

Художница громко сглотнула, выравнивая дыхание, дрогнула покривившемся ртом. Неуклюже, скованно повернула к Але экран планшета. Девочка наклонилась, рассматривая.

Могла и не утруждаться. Зачем? И так уже знала. Но цеплялась за надежду, будто умирающий за жизнь. И выискивала в череде фото незнакомые линии и штрихи, что могли убедить бы вдруг — она ошибается. Спутала. Случаются ведь совпадения, рождаются на свет близнецы — у разных родителей из разных времен и стран. Тщетно. Работы были Алиными. До одной.

— Что же он станет делать, если я откажусь продолжать? — вопросила в пространство, не поворачивая к женщине головы. — А я продолжать не стану. Я больше ничего не нарисую. Никогда, ни для кого. Дружба — дерьмо! Ее не бывает. В природе!

— О чем это ты, миленькая?! — неподдельный ужас в слабеющем женском голоске отрезвил, выбросил из валов поднимающейся ненависти назад, в реальность и беспомощную боль. Аля схватилась за пламенеющие щеки ладошками, давясь пробормотала:

— Простите... простите, пожалуйста! — И кинулась прочь, не выбирая дороги, натыкаясь на идущих навстречу, не слыша ответных возмущений, бросаемых вслед сердитых тирад. Бежала, пока не выбилась из сил. Потом брела вдоль набережной, спустившись к руслу реки, срывая попадающиеся под руки травинки и веточки. Пальцы мяли колючие стебельки, не ощущая впивающихся щетинок, а воображение рвало на мелкие клочки рисунки, по отдельности и вместе, разминало, растирало в пыль. Так же как и ее, рухнувшие в одночасье мечты. Не будет она больше рисовать. И не станет никому доверяться. Людям, по крайней мере. Они злые. Они — предатели!

Ну ничего, их очередная встреча с учителем не за горами. Она ему еще выскажет. Она ему мольберт поломает и обломки в лысину зашвырнет. Она на весь мир закричит о том, что он гад, и врун, и подлец! Она ему, она ему!!!..

На следующее занятие Аля не пошла. И на следующее. И после того. И еще с полгода носа не казала в район библиотеки. Однажды позвонила заведующая, попросила Алю к телефону. Поинтересовалась ласково, отчего не заходит. Мол, Светозарий Леопольдович беспокоится, не случилось ли что-то с ней. Аля тогда и брякнула, дождавшись, пока мама на кухню отойдет и подслушивать перестанет:

— Он меня трогать пробовал. И гадости разные предлагал. И передайте ему, что если искать меня станет, я это папе с мамой расскажу и всем остальным. И милиции! Так и передайте!

Заведующая, охнув, трубку положила. Аля не знала, чем у них там продолжилось и как, но когда все-таки в библиотеку пришла, ей никто из знакомых общих об учителе неудавшемся и словечком не намекнул. И с ним самим больше она никогда уже не пересеклась. А тяга к рисованию пропала. Насовсем пропала. Как отрезало.

Остались книги. Непредающие четвероногие. И растущая, крепнущая отчужденность. И нежелание верить в лучшее. И устойчивое разочарование. И болезненное недоумение — за что.

Теперь она планировала выучиться на ветеринара или фармацевта. Штудировала зоологические энциклопедии и медицинские справочники. Привычно придерживалась тайны. Про читальный зал позабыла. Что выдавали на руки — изучала на лавочках в сквере, на школьных переменках в закутках столовой или вестибюля. Старалась внимания не привлекать. Родителям отговаривалась вечными рефератами и внеклассным. Их мнение было известно.

'Коровам хвосты крутить! Ни ума, ни фантазии. По колено в дерьме, микробах и вони...' Если у ее родителей и были фобии, они несомненно в инфекцию упирались. Мама драила полы по трижды на день. Без конца трусила ветхие дорожки. Папочка, даже накануне изгадив полквартиры спьяну, наутро неизменно отглаженную рубашку требовал, а не получив, устраивал разнос. И воодушевленно дочку с женою дрессировал, чтобы место знали и функции строго блюли. Не забывал выискать приблудившуюся паутину, или чашку, недомытую согласно норм. Маму это отчего-то стойко умиляло. Надо же, какой у них отец аккуратист. Алю настолько же стойко вводило в бешенство. Она не понимала, как можно философствовать на тему, какие все вокруг придурки, недотепы и маразматики, когда сам едва концы с концами увязываешь. И не от того, что немощный или ущербный, а из-за элементарной лени. Прикрываясь роковой судьбоносной несправедливостью. Ее отец кичился полученным в юности офицерским образованием. И на черной работе руки марать не желал. Предпочитая роль нахлебника и от роли этой еще упоеннее себя жалея. Типичное поведение махрового неудачника-эгоиста.

Мама, ни на что не взирая, преданно его поддерживала. Впрочем, о чем это я? Чему, собственно, удивляюсь? У нас женщин похожих — добрая треть, не половина если. Их любимые доводы: 'лучше такой муж, чем никакого', 'все так живут', 'бьет, значит, любит' и самый убийственный: 'у ребенка должен быть отец!' Вот где истинный маразм кроется. Спрашивается, что впитает ваша кровинка, вырастая в столь замечательно благодатной почве? К чему захочет устремиться? Какие инстинкты приобретет? Как выстроит собственную ячейку? Простите, снова занудничаю. Но тема, действительно, больна. Сотни и тысячи детей повторяют родительский путь. И лишь десятки, наученные горьким опытом, имеющие достаточную, если не уникальную силу воли и самоуважение говорят себе: 'Нет! Я ни за что так жить не буду'. Но и у них остается невосполнимо исковерканным огромная часть жизни по имени Детство. Зачем вы творите с ними такое, а, предки? В частности — терпеливые мазохистки-мамочки?..

На Але комплексов — выше крыши. И как же часто ей хочется сложить уже лапки и не выплывать. Потому что сверху неизменно лед. Словно в зимней, затянувшейся речке. Пласты и глыбы. Она шишки на них набивает и снова ко дну идет. А если урывает воздуха и света, то через крохотные проемы, что на глазах у нее замерзают опять.

Как сейчас. Как и в этот раз... Блин!!! Ну сколько же можно?!

Школа кажется гудящим осиным роем. Так бы и растерзали, если б не сдерживал страх. Они не могут ничего доказать. Но свято верят в виновность. И выжидают. Момента подходящего, что ли?

Дважды ее уже вызывали к директору. Достаточно приветливо спрашивали: не хочет ли перевестись. Аля вжимала голову в плечи, упрямо мотала головой. Твердила:

— Хочу здесь доучиться.

На прорывающееся директорское раздражение в конце-концов взорвалась:

— Я ничего не сделала! За что меня обвиняют?!.. За то, что родители бедные?! За то, что животных люблю?!.. Ваш Матвей — садист! Вы это знаете прекрасно! Не боитесь, нет, что покалечит кого-нибудь до смерти?!..А-а, уже не покалечит?! Отыгрался уже! Ну так знайте. Мне его не жалко! Мне никого из них не жалко! Это они ненормальные, а не я. Только вы их ненормальность видеть не хотите! Можете считать, что их бог наказал!

Внезапно успокоилась. Совершенно ровным голосом спросила остолбеневшую от шока директрису:

— Можно мне в класс, Маргарита Семеновна?

Не собравшись с ответом, та только рукою на двери махнула.

* * *

Спустя недельку после принудительной Алиной ночевки в гараже и ее освобождения, можно сказать сверхъестественного, достопримечательная бравая команда собралась уйти в отрыв. По-взрослому. Пунктом дислокации избрали отремонтированную недавно котельную позади Матвеевской восьмиэтажки. Там было достаточно просторно, чисто, а, главное, тепло — хоть голышом вытанцовывай. Дежурные, что к чему перепроверить и показания приборов снять, наведывались раз в десяток дней, в прочие — и в окрестностях не являлись. Суперовое местечко, как под заказ!

Подготовились основательно. Спилили замки, поменяли на собственные. Закинули одеяла и парочку матрасов надувных. Затарились пивом и пожевать. Не забыли обязательную водку. Матвей с барского плеча обещал подбросить дивного качества травки из отцовских личных закромов. А его возлюбленная Лена — подогнать пару-троечку неотягощенных скромностью подруг. Так что ожидания от грядущего веселья у приятелей были феерическими. Официально они в эту ночь гуляли на дне рождения двоюродного Юркиного брата, тот согласился их прикрыть, выторговав себе за труды немалый куш Матвеевской волшебной травкой. Родители парня горбатились в Польше на заработках, а призванная присматривать на время их отсутствия за внуком престарелая полуслепая бабушка по утрам собственное имя с трудом вспоминала. Следовательно, подтвердила бы любую версию внучка про день вчерашний. Идеальная складывалась отмазка.

Посиделки знаменовались еще и тем, что в них впервые наравне со старшими участвовали экспериментаторы-близняшки. Высочайшим повелением Матвей порешил, что в болельщиках им ходить достаточно. Пора братишек приобщать к мужскому клубу и в команду на равных брать. Близнецы раздувались от гордости индюками. Сестричка немного побрыкалась, но быстренько стухла, поставив любимому единственное категорическое фи: они с Матвеем в групповушке не участвуют, а обживают уголок поукромнее. И чтобы братцы ее туда ни ногой! Матвей подумал, прикинул, согласился. В конечном итоге, чего он теряет-то? Если приглянется телочка из приведенных, попозже заполучит, без скандалов. А Ленка пускай не особо выдрыгивается, а то отставку недолго схлопотать.

Что-то она его в последнее время напрягать стала. Фигурная девка, факт, и самому в кайф, и друганов от завидков колбасит. Но стервозина ж прописная, мозги выедает на раз. Зато в сексе — ух! Совсем без тормозов лярва! Не-е, рановато с ней пока прощаться, где он такую оторвочку на постоянную замену возьмет? Как говорится: не плюй в кормушку, пока хлебать не перестал. Переждем еще, ладно, потянем.

Степану, 'старшенькому' близняшке, нездоровилось. То и дело трусил озноб. Потом в жар бросало. Хотелось одежку до нитки сбросить и под холодную воду залезть, чтобы мозги не плавились. Сунутый под мышку термометр при этом стабильно рисовал 36', а внешних признаков и вовсе не наблюдалось, кроме, может быть, бледности излишней. Назар, брательник, вчера подметил. Фельдшерице показаться предложил. Степка, психанув, отмахнулся. Что она ему посоветует, эта курица тупая, школьная? К участковому записаться, анализы сдать? Ну не признаваться же, в самом деле, что паршиво ему с того самого утра, как они истеричку рыжую из заточения в сарае выручали...

Черта с два Степан бы туда по доброй воле поперся, если б не прямой приказ Матвея. Пускай бы торчала коза до упора, может поумнела бы... или сдохла! Прищурив колючие маленькие глазки, он раздул щеки и залихватски ухнул по-совиному, просунув голову в щель отодвинутой двери. Прислушался. Оглянулся на подпирающего стенку, мусолящего сигарету брата.

— Зарик, а Крыса-то слиняла, по ходу!

— Заливай! — Лениво отозвался Назар, позевывая. — Прячется, наверно, за досками. Она ж на то и крыса, чтоб по щелям ползать.

Степан хохотнул. Распахнул двери настежь и... застыл в прямоугольнике, обалдело уставившись на проломанную в торцевой стене дыру.

— Зарик, бля! Базарю тебе, драпанула!!

— Ох и не х...я себе, терминаторша! — завопил тот, очутившись рядом и нащупывая в джинсах мобильный. — Надо сфоткать и Медведю отослать, чтоб не лаялся потом, что выдумываем!

— Вот сучина бесноватая. Это ж надо — кирпич разворотить. Не, Зарик. Ну не верю! Не реально! Может ей помог кто?

— Ага. — Назар невозмутимо щелкал мобильником. — И бэтмену этому западло было двери открывать. Работы столько. То ли дело — стену ломануть. Сделал левой хук, глядишь и готово!

— Лыбься-лыбься! — проворчал Степан, брезгливо перешагивая кочки из ветоши и битого стекла, чтобы лаз поближе рассмотреть. — Но я тебе отвечаю, ведьмачка она, мать не зря говорила.

— Мамка шутила, а ты как маленький в сказки веришь! Стена гнилая, тупому ясно. Она в нее долбалась со всей дури, вот кладка и обрушилась. Ээ-х, жалко, что сбежала, можно было бы клево поиграть!

— С этой скелетиной?! — Степку передернуло. — Не знал, братиша, что у тебя такой хреновый вкус. У нее ж ни сисек, ни задницы. Одни костомахи.

— Подумаешь! Для тренировки б сошла... — Слу-ушай!.. — Назар, причмокнув, выпятил дурашливо губы. — А давай и вправду, заловим да разложим. Будет знать, стерва, как клешни свои корявые распускать.

— Да ну, фигня! — скривился Степка пренебрежительно. — Еще предкам накапает или в ментовку побежит. Было б за что подписываться. А то — ни рожи, ни содержимого!

— Ссы-ишь! Братаненок. Презики прихватить, и ни кому ни х...я она не докажет... Степаныч, ну че ты?! Я дело говорю!

— Заткнись, а. Деловой. Тут толком помозговать надо. Чтоб не как-нибудь, а с гарантией. И с Медведем посоветоваться. Ты же знаешь, он выпендрежа за спиной не любит. Разрешит, тогда порядок. Нет — слюнки вытрешь и перебьешься. Половой гигант!.. Бля-я!!! — схватившись за щиколотку, Степан повалился в кучу мусора, отчаянно дрыгая второю ногой. Назар рванулся на помощь:

— Степка, что с тобой? Что случилось?!

— Су-ука! — завывал Степан, задирая брючину и трясущимися пальцами откатывая порванный носок. — Крысища, сволочь, представляешь?!.. Вот гадость, больно! Как огнем жжет!

Выругавшись, он схватил валяющуюся палку и с размаху несколько раз огрел громоздящиеся вокруг тряпичные завалы. Вдоль стены дробно прошелестело, раздался злобный визг. Серая длинная тень метнулась к выходу, увернувшись от запущенной Назаром бутылки. Исчезла, скользнув за порог.

Степан горестно скулил, осматривая прокушенную щиколотку. Прямо над косточкой сочились кровью глубокие проколы от зубов, кожа вокруг вздулась и посинела.

Назар, округлив перепуганно глаза, вцепился брату в плечи.

— Степка, давай к врачихе! Вдруг эта зараза бешеная?! Идти-то сможешь, а?!

Степан, отдышавшись и стиснув челюсти, согласно закивал. Опираясь на руку Назара и палку, хромая, заковылял к выходу. Теперь им было не до Али. И не до сексуальных подвигов. Сегодня, по крайней мере.

* * *

Под кабинетом школьного фельдшера Степана намертво переклинило. Как ни уговаривал брат, порога не переступил. Отчего-то обуял дикий ужас. Мерещилось — стоит об укусе заикнуться, тут же явится когорта докторов с метровыми шприцами, клизмами и килограммами тошнотных пилюль. А еще известят родителей. И ментов, не приведи господь! И тогда по закону подляны всплывут их с Назаром тайные делишки. И узнается всем, что они давненько не только скотинок потрошат, но и малявок подходящих по углам всерьез зажимают...