Созерцающие путь

постельный режим и полный покой я считаю совершенно необхо—

димыми. Следующие пару дней вы будете под моим наблюдением.

66

Я несколько рассеянно слушал всё это, пытаясь собраться с

мыслями. И вдруг меня как обухом ударило: я вспомнил, что по—

терял любимую, потерял целый счастливый мир.

— Где Мари?

— Что, ваше величество? — переспросил лейб-медик.

— Где тело Мэринды? — выдавил я, через силу произнеся это

жуткое слово — "тело".

— Тело девушки забрали родственники для погребения. Ду—

маю, её уже похоронили.

— Как?! — Я попытался вскочить. — Почему без меня?!

— Что вы! Лежите! Вам нельзя вставать! — осадил меня врач,

силой удержав на ложе. — Вам вредно волноваться. А уж о том,

чтобы идти куда-то и речи быть не может.

Я уступил и откинулся на подушки, разом утратив все свои

силы.

— Простите, ваше величество, но обычай требовал похоронить

её именно сегодня. Вы всё равно не смогли бы присутствовать...

Опустошённый, я тупо уставился на складки балдахина. Какое

это теперь имело значение? Мне не верилось, что тот странный

мир, в котором жили мы с Мэриндой — или Мари? — и в котором у

нас родились дети, был всего-навсего сном или бредом. Слишком

уж он был ярок и насыщен. Правда, явь уже этой действительно—

сти изгладила из памяти некоторые подробности тех грёз. Я уже не

помнил, как звали моих дочек; не помнил, были ли там у меня отец

с матерью; не помнил, куда ездил и откуда приехал на нелепой ко—

леснице. Но хорошо помнился дом на холме, широкое озеро внизу

и наше безоблачное счастье. Помнился и кошмарный летательный

аппарат, который мигом всё это порушил.

Через некоторое время я решился рассказать доктору о моём

видении, стараясь восстановить все подробности. Несмотря на

слабость в теле, в голове у меня прояснилось. Врач внимательно

выслушал меня, а потом прокомментировал на свой лад:

— Ваше величество, я понимаю, сколь тяжела ваша утрата,

понятно мне и желание любой ценой снова оказаться с любимой.

Ваш сон, назовём его так, носит символический характер. Все не—

реализованные мечты насчёт этой девушки, возможность иметь

общее потомство, ваш подразум — ну, то начало в вашем суще—

67

стве, которое неподвластно сознанию, — как бы воплотил в этом

сне, интегрируя образы под влиянием непреодолимого желания.

И чем сильнее оно бывает, тем явственнее и ярче переживается в

грёзах.

— А откуда непонятные механизмы и аппараты? А бытующий

там странный уклад жизни, весьма отличный от нашего, но в чём—

то всё-таки схожий?

— Тут дело в вашем богатом воображении. Ему ничего не стои—

ло транспонировать образы обыденного мира в фантастические.

Но в основе лежат наши реалии, в том числе и технические, с кото—

рыми вы хорошо знакомы.

— Слишком складно всё у вас выходит, господин толкователь

сновидений, — сказал я с некоторым разочарованием.

— Естественно, ваше величество. Я ведь, помимо всего про—

чего, являюсь заслуженным членом коллегии школы сущностного

анализа, — самодовольно заявил он.

— Ладно... А как вы думаете, что нас ожидает после жизни?

Есть ли что-то за гранью смерти?

— Ничего там нет, — уверенно ответил врач. — Прекращение

функционирования систем организма навсегда прерывает и дея—

тельность сознания. Вопреки мистическим суждениям, современ—

ная наука не находит никаких объективных доказательств жизни

духа после физической смерти.

— Но она не находит и доказательств обратного, — возразил я.

— А зачем доказывать, что белое не есть черное или что чело—

век не летает? Во всяком случае, за всю свою многолетнюю прак—

тику мне не случалось наблюдать субстанцию, именуемую душой.

— Может быть, вы не там искали или не под тем углом наблю—

дали? Мясник, разделывающий тушу, тоже не может, а главное,

не желает представлять, сколь бурно это функционировало, когда

было живым и целым.

— Вам угодно сравнить мою деятельность с мясницкой? — иро—

нично осведомился он.

— Вовсе нет. Я лишь так... для примера.

— Ваше величество, вам бы сейчас не метафизикой заниматься,

а сосредоточиться на выздоровлении, — подвёл врач итог нашей

беседе. — Сейчас вы нужны стране, как никогда ранее.

68

Я отступился. К чему вся эта бесплодная дискуссия? К чему

перевирать друг друга, доказывая свою точку зрения? Один по—

глощён академическими амбициями и отстаивает укоренившийся

авторитет научной догмы, а другой ищет утешения в грёзах. И в

этих словесных трениях оба далеки от понимания друг друга, а

что хуже всего, далеки от познания реального положения вещей. А

может, каждый пытается скрыть свои сомнения, свой страх перед

неизвестным, причём не от собеседника, от себя самого, старается

утвердиться, доказывая при помощи неповоротливой ограничен—

ной человеческой речи некую иллюзию истины, в которую сам же

начинает верить? Чепуха это, будто истина рождается в спорах. В

спорах рождаются только сомнения и новые иллюзии.

* * *

Позже, этим же вечером меня навестила мать. Нас оставили с

нею наедине. Она прошелестела юбками траурного платья к рез—

ному креслу, что стояло возле кровати. Воссела и пристально на

меня посмотрела.

— Как ты себя чувствуешь Лэйдвиг? Ты такой бледный...

— Пока сносно, матушка.

— Меня очень опечалило всё это... и нелепая смерть девушки,

и твоя болезнь из-за неё. Соболезную тебе, сынок.

— Так вы тоже скорбите? Но ведь теперь никто не мешает вам

проявлять ко мне свои материнские чувства.

— Меня всегда раздражал твой цинизм, Лэйдвиг.

— А меня — ваше лицемерие, матушка.

Королева хотела ответить что-то резкое, но вовремя сдержа—

лась, поджав губы.

— Поверь мне, сын, я желаю тебе только добра, — продолжила

она затем.

— А почему не нашему королевству? — сыронизировал я.

— Понятия "король" и "королевство" практически тождествен—

ны.

— Быть посему, матушка. Но я почему-то полагаю, что ваш ви—

зит к моему одру объясняется не одним лишь сочувствием.

69

— Опять ты язвишь... Я понимаю, конечно, что ты на меня оби—

жен. И твоё подавленное состояние тоже понимаю. Я даже чув—

ствую себя виноватой за все эти недомолвки между нами. Возмож—

но, я не самая лучшая мать. Ты уж прости меня, Лэйдвиг.

— Вы тоже простите мою неучтивость, матушка, — смягчился я

в свою очередь.

Какое-то время мы молчали. Мать задумчиво перебирала чёт—

ки длинными суховатыми пальцами. Тонкая, еле заметная улыб—

ка рассеяно скользила по её лицу. Наконец, как бы очнувшись от

транса, она решила прервать затянувшуюся паузу:

— Не хочу тебя волновать, но последние новости с фронта не—

утешительны.

— Что случилось? — спросил я спокойно, словно речь шла о

чём-то обыденном.

— Враг прорвал оборону Нэтгейма. Теперь бои идут на улицах

города. Да и на юго-восточном фронте нашим войскам пришлось

отступить.

— И теперь уже всё пропало? — не без сарказма осведомился я.

— Это от тебя зависит, сын. Так же, как и недавнее решение

дать бой Империи.

— Вы думаете, сейчас я в состоянии хоть что-то изменить?

— Думаю. Точнее сказать, уверена, что только ты и сможешь

поправить положение. Армии и ополчению нужен настоящий

вождь. Народ пойдёт только за тобой, за королём Сэксондии. Ты и

только ты поведёшь его к победе над язычниками. Что же касается

союзников... Войска Гэллтонии уже посланы к нашим границам.

— А что Прэндия?

— И это тоже зависит только от тебя. Ты получишь помощь,

столь нужную нашей стране, в обмен сам знаешь на что. Время

ещё есть, но лишь до тех пор, пока твои верные подданные сдер—

живают натиск Империи на юге.

Королева поднялась с кресла. Потом наклонилась ко мне и по—

целовала в лоб.

— Выздоравливай поскорее, Лэйдвиг. Весь народ нуждается в

тебе. И помни, сын, себе мы не принадлежим. Монархи служат

стране и народу.

70

* * *

Озираясь и держа самострел наготове, я пробирался вглубь

затянутого дымом города. В конце улицы меня ждали. Красивая

молодая женщина с простреленной грудью печально смотрела

мне прямо в глаза. Рядом стоял юноша с васильковыми глазами,

которому так и не помогла его железная кираса. За ними из тьмы

выступали ещё тени... Наверное, до кого тоже добралась моя смер—

тоносная сталь.

— Зачем ты меня убил? — спросила она. — Я ведь тебе ничего не

сделала. Я просто спешила к своим детям. Они у меня маленькие,

а маленьким одним дома страшно.

Передо мной возник образ: двое малышей скорчились в углу

небольшой комнаты, а в окно бьёт струя пламени из огнемёта.

Помнится, сквозь рёв огня пробивались тогда чьи-то крики...

— А меня призвали оборонять город, даже стрелять из этой

штуки толком не научился. — Молодой солдат приподнял своё ору—

жие. — Я ведь у матери один, а она тяжело больна. И до сих пор не

знает, что со мной случилось.

Я стоял, не в силах шевельнуться. Пытался что-то сказать и не

мог выдавить ни слова.

Меня накрыла какая-то тень. Яркое пламя ударило в колышу—

щуюся мглу передо мной, и тени вспыхнули. Потом сверху, как

коршун на цыплят, низринулся дракон и вмиг разметал на куски

женщину и юного солдата. Разделавшись с ними, он повернул жут—

кую морду ко мне и рыкнул:

— Что ты их слушаешь, дурень?! Ты должен уяснить, что все

они враги. Если не ты их сейчас, так они тебя потом. Ты мне при—

сягнул. Без меня ты никто. Только служа мне, ты будешь чего-то

стоить.

Кошмарная пасть снова распахнулась и извергла в землю пере—

до мной ослепительный клуб огня...

Жмурясь и моргая, я попытался прикрыться рукой от света

лампы, которую держал надо мной десятник. Я лежал в тёмной

комнате на голом полу, и меня знобило. За окнами тоже была тем—

нота, чуть подсвеченная заревом отдалённых пожаров. Тревожная

ночь продолжала властвовать над городом.

71

— На вот, укройся, — десятник набросил на меня что-то тяжё—

лое и плотное. — А то, гляжу, совсем замерзаешь. Так и заболеть

недолго.

Тяжёлое и плотное оказалось добротным шерстяным одеялом.

Я быстро под ним согрелся. Здесь же, на полу храпели, стонали и

ворочались остальные мои товарищи.

Командир присел со мной рядом, увидел, что я не сплю, и ре—

шил завести разговор.

— Ну, что Школяр, познал всё очарование войны? Вижу, не—

сладко тебе пришлось в последние дни. И дело тут, сдаётся мне,

не в усталости и не в смертельном риске. Дело в совести, которая

не велит отнимать чужие жизни, хотя бы и ради высоких целей. И

сколь же высокими они должны быть, чтобы это оправдывало по—

терю хотя бы одной, даже самой никудышной жизни? И можно ли

после этого вообще говорить о высших целях?

— О чём это ты, Мойса? — разлепил я губы.

Он ответил улыбкой человека, который многое на этом свете

повидал:

— Я в армии уже двадцать с лишним лет. Где меня только не мо—

тало! На востоке, за Негрепонтом, приводил к покорности диких

горцев. За тёплыми южными морями участвовал в походах вглубь

огромной ливийской пустыни и дальше, в страны, где люди черны,

как ночь, а солнце полгода плавит камни и испаряет озера, а другие

полгода дарит жизнь невиданно буйной растительности. Был поч—

ти везде, куда простиралась десница Империи. А сейчас вот топчу

вместе с вами земли севера.

— Но разве Великая Бабиллская империя не несёт всем этим

народам блага цивилизации?

— Может, и несёт... Но если точнее, не несёт, а насаждает, при—

клеивая пошлый ярлык "цивилизация". А благо ли это для них?

Вовсе уж спорный вопрос. Но то, что война приносит им тысячи

смертей и упадок их собственной культуры, это уже бесспорно.

— Так может, им не стоило сопротивляться. Зачем противиться

неизбежному? Глядишь, и без крови бы обошлось.

— А как бы тебе понравилось, Школяр, если бы в твой дом

пришли чужаки и принялись в нём хозяйничать? Под прикрытием

каких-то идей или просто по праву сильного, а? Да ещё твердили

72

бы неустанно, что, мол, облагодетельствовали тебя. За всеми эти—

ми идеями скрываются лишь безмерные амбиции сильных мира

сего: стремление подчинить всё своему контролю и неутолимая

жажда наживы. Мало кто способен смириться с этим. И вот льют—

ся реки крови, пустеют города и целые страны, а гордые вожди и

властители превращаются в жалких вассалов Империи. Северные

государства не пожелали обретаться в таком положении и объе—

динились против нас. Их можно понять. Большая часть северных

лесов вырублена и вывезена за бесценок на юг, а ведь деревья у

них до сих пор почитаются священными. Сеть трубопроводов,

проведённая ими же, гнала бесплатный газ в имперские города.

Хлеб, скот, ткани стоили в этих странах много дороже, чем в ме—

трополии, потому что Империя навязала северянам грабительские

тарифы. Любой неурожай мог обернуться здесь голодом. Но не это

их объединило. Их сплотила религия, нетерпимая к многобожию,

а всё прочее лишь приложилось. И вот: Северный Союз подписан,

газ перекрыт, сырьё и продукты не экспортируются. Нашему им—

ператору показали шиш, а это ли не повод для войны? А хвалёный

технический прогресс? Он в первую очередь служит войне. Изо—

бретаются, совершенствуются, оттачиваются всё более сокруши—

тельные орудия и машины. А зачем? Чтобы усмирять непокорных.

— Если ты так ненавидишь войну, так почему же давно не бро—

сил воевать?

— Хороший вопрос... — Мойса вздохнул. — Ещё в университе—

те я занимался вещами, которые не шибко нравились властям. На—

конец, мне понадобилось куда-то скрыться, а лучшего места, чем

армия, не нашлось. Здесь все обезличены, можно раствориться в

однородной массе легальных убийц. Но в душе я не таков, хотя

на моей совести немало смертей. Не смешно ли? Бороться против

системы насилия — и долгие годы служить её орудием...

— Значит, ты против насилия? И в то же время — исправная де—

таль машины беспощадного подавления, да?

— Я просто пытаюсь выжить, Школяр. В этом главная слабость

и главная сила солдата. А проще сказать, необходимость... Отни—

мать чужие жизни, чтобы выжить самому.

73

* * *

Как мы потом узнали, Слону повезло. Машины его каким-то

чудом не раздавили. С несколькими переломами и сотрясением

мозга его уложили в лазарет. Похоже было, что пролежит он долго.

Бои в городе не прекращались. Ночные вылазки как с той, так

и с этой стороны, никому не давали покоя. Горящие кварталы то