Закон Жизни

— Нет, — хозяин хотел захлопнуть дверь, но я поспешно заговорил опять:

— Постойте! А работники вам не нужны? Я отстал от своих, денег на дорогу нет...

— Нет. И вали отюсда, — после этого дверь всё же закрылась, и я остался стоять, будто оплёванный. Да, определённо, с этими местными каши не сваришь.

Выйдя на улицу, увидел подъезжающие к трактиру повозки. Взгляд скользнул по ним... И амер, наверное, даже разинув рот. Потому как возницами оказались гномы! Самые настоящие, никем иным они просто быть не могли! Низкорослые, даже чуть ниже меня, широкоплечие и мускулистые, похожие одновременно на увитые мышцами кряжистые дубы и на несокрушимые каменные скалы. Все, как один, с грубыми, жёсткими, и на удивление совсем не неприятными лицами, горбоносые, с длинными волосами и спадающими на грудь бородами, которые у некоторых были завиты в косички.

— Эй, чего уставился? Гнома никогда не видел? — из ближайшей повозки неожиданно резво спрыгнул один из тех, кто приковал моё внимание. Говорил он с лёгким акцентом, низким, гортанным голосом. Близко посаженные серые глаза смотрели холодно и уверенно, нос чем-то напоминал лезвие клинка, а под густой и ухоженной чёрной бородой угадывался волевой подбородок.

— Да, не видел... — бесхитростно признал я, и тут же добавил: — Здравствуйте, уважаемые. Скажите, а не нужны ли вам работники? Я много чего могу...

— Нет, — короткий ответ дал понять, что споры бесполезны. Гном деловито прошёл мимо, внутрь только что покинутого мной заведения, и больше не обращал на меня внимания, явно давая понять, что разговор окончен.

Расстроившись, я отвернулся от необщительных коротышек и побрёл дальше, что называется, "куда глаза глядят". Но далеко уйти не получилось. Задумавшись, не заметил, что ко мне направляется группка местной молодёжи. Когда обратил на это внимание, меня уже обступали со всех сторон.

Что дальше будет, я знал прекрасно, тут не надо быть ясновидцем. До боли знакомая ситуация. И никаких сомнений в том, что делать. Ждать, пока меня ударят, чтобы иметь моральное или юридическое право на ответные действия, я не собирался, давно уже наученный горьким опытом. Вместо этого метнулся к какому-то плодовому дереву, подпёртому двумя палками, вырвал одну из них, и, не медля ни секунды, бросился вперёд, начав отвешивать удары направо и налево.

Все неудачи и накопившееся раздражение — и от того, что ничего не помню, и от окружающего враждебного мира — выплеснулось наконец в этой короткой ожесточённой драке. Короткой, потому что я и сам не заметил, как незадачливые агрессоры начали в панике разбегаться — конечно, только те, которые не остались кататься по земле и выть от боли.

Сердце ещё бешено стучалось о рёбра, грудь тяжело вздымалась, а я уже сполна осознал, насколько серьёзно влип. Ведь здесь нет кузнеца, чей авторитет помог бы избежать возмездия. Гурт. Только сейчас понял, как не хватает его...

Выйти из деревни мне ожидаемо не дали, как я ни старался спешить. Дорогу перегородили селяне, и те, кого я незадолго до этого гонял палкой, и другие, взрослые. Кто с вилами наперевес, кто с косой, кто с дубиной... Конечно, против всего этого мне противопоставить было нечего. А самое гнусное, что, учитывая моё "варварское" происхождение, эти люди в своём праве. Местные суды, судя по тому, что рассказывал когда-то Гурт, а потом неоднократно в течении наших бесед подтвердила Валерия, обычно не считают подобных мне за людей. Только тех, кто на службе — а ко мне это, понятно, не относится. Наверное...

Было очень противно осознавать, что меня сейчас будут забивать, возможно до смерти, и никому ничего за это не будет. Злость вновь начала переполнять, руки крепче сжали палку... И тут я услышал сзади знакомый гортанный голос.

— Эй, люди. Не трогайте мальчишку, он защищался.

* * *

Я вернулся из неудачного похода "на заработки" в сумерках, перед самым восходом Кровавой. Мы так и остались ночевать там же, в овраге, чтобы не ломиться впотьмах неизвестно куда, да и лучше места, чтобы скрыться от чужих глаз, поблизости от деревни всё равно не было. Рядом проходила тропа, но по ней ночью ходить некому, да и лезть в густой кустарник вряд ли кому-то придёт в голову, разве только по нужде — но даже для этого вокруг было полно мест и получше.

Я всеми силами старался не показывать всю ту безысходность, которая поглотила мою душу, шутил и делал оптимистично-радостный вид. Но внутри чувствовал себя погано. Вариантов, как жить дальше, виделось немного. Выживать в лесу, или... Или попробовать скользкую дорожку, причём совсем скользкую. Как далеко в таком случае я зайду, что реально смогу, и как долго смогу оставаться "в деле", не попадаясь? Ответов на эти вопросы у меня не было.

А среди ночи я резко проснулся от ворчания пса. Лежал какое-то время, пока не услышал тихие, приглушённые голоса и топот множества ног со стороны тропы. Сердце бешено забилось, внутри всё похолодело, а досада на собственную лень заставила скрипеть зубами. Наше укрытие сразу показалось не таким и надёжным...

Одной рукой придерживая пса за холку, другую я положил на рот Валерии. Последнее оказалось ненужной предосторожностью, она уже тоже проснулась, и всё слышала. Затаив дыхание и боясь пошевелиться, мы напряжённо замерли, стараясь слиться с окружающим миром и стать возможно более незаметными.

Затрещали кусты, совсем рядом с нами начала устраиваться большая компания людей. Пользуясь шумом, я тихонько вынырнул из шкуры и осторожно, стараясь не шуметь, подхватил вещи. Валерия, без слов поняв меня, быстро свернула наше спальное место. После этого мы тихонечко улизнули, сначала ползком, а потом уже и о двух ногах.

Мы отошли достаточно далеко и нашли новое место, пусть не такое укромное, но всё же вполне подходящее под определение ночлега. Походив вокруг, убедившись, что рядом никого нет, и не забывая поглядывать на настороженного пса, я достал из мешка меч, всё так же завёрнутый в тряпку.

В ответ на молчаливый вопрос спутницы, объяснил:

— Прослежу за ними. Если не вернусь до завтрашнего вечера — собирайся и уходи.

И, не обращая внимания на бурные протесты, отправился обратно. Сознавая всю опасность мероприятия, я свято верил: обязательно надо выяснить, кто это, и не по нашу ли они явились душу.

К потревожившим наш покой приближался очень долго, со всеми предосторожностями, под конец — буквально вжимаясь в землю, и очень-очень медленно, чтобы стороннему взгляду было сложнее заметить движение. Вроде, почему-то казалось, так надо действовать, если не хочу быть замеченным. Но, к моему счастью, все предосторожности оказались излишними: по сторонам никто специально не смотрел, и меня не заметили. А я приблизился настолько, что удалось даже расслышать тихий, приглушённый разговор, еле различимый из-за целой симфонии мужского храпа.

В основном это была пустая трепотня о том, о сём, в исполнении двух скучающих и почему-то не спящих людей. Только спустя долгие минуты напряжённого вслушивания, даже, наверное, десятки их, удалось узнать что-то любопытное.

— Эй! Лысый, а, Лысый? Слушай, а нас тут не заметят?

— Нет, это лучшее место на всю округу. Тут можно когорту спрятать, никто не найдёт.

— Хорошо... — и после небольшого перерыва: — Слушай, Лысый. Как думаешь, эти гномы действительно везут что-то ценное?

— Конечно, они же на ярмарку, в Северную Столицу. Нам на всех хватит, к Рогатому не ходи!

— Да... Но, Лысый, послушай. А вдруг не сможем утащить всё?

— Ну что ты пристал-то ко мне? Братья подогнали плоты. Быстренько сплавим по реке, вниз по течению, там никто и искать не станет. А как всё подутихнет, вернёмся и достанем.

— Долго...

— Ну а ты что хотел. Иначе сразу раскусят. С коротышками договор, их работники и железо нужны Империи. Ищейки тут всё перероют.

— Ой... Лысый..

— Да что ты всё "Лысый" да "Лысый"! Достал нудеть! Всё, либо завались, либо в зубы получишь...

Дальше задерживаться в опасном овраге я посчитал нецелесообразным, и тихонько пополз прочь.

Валерия встретила моё возвращение с неподдельной радостью, едва ли не с визгом, бросилась на шею и даже разревелась. Мол, бросил, негодяй, а я тут одна извелась... И я, если честно, понимал состояние бедняжки прекрасно. Но добытая информация стоила того. Ведь, во-первых, я убедился, что странные ночные гости не за нами. А, во-вторых, появилось нечто такое, что давало мне в этом мире хоть какой-то вес. Наконец-то. Шанс, который не использовать было бы глупо.

* * *

В деревню я вошёл незадолго до рассвета, под ожесточённый лай собак. На этот раз со мной был замотанный в тряпки меч, привязанный за спиной, а руки сжимали здоровенную лесину, якобы посох. Было подозрение, что местные вряд ли будут ждать меня с распростёртыми объятиями.

Телеги гномов нашлись у того самого "заведения", с невежливым тощим хозяином, и стояли прямо на улице. Видимо, это заодно и местный постоялый двор. Когда подошёл, разглядел торчащие из одной из повозок ноги. Видать, коротышки не шибко-то доверяют окружающим — оставили своего, охранять добро.

Я подошёл и хотел было тихонечко устроиться рядом, подождать, пока все проснутся, но кто-то из разбуженных лаем соседей распахнул створки массивных ворот и высунулся наружу:

— Эй, кого там носит? А ну вали отсюда, бродяга, пока псов не спустил!

Я вскочил, не зная даже, что и ответить. Но тут рядом блеснуло сталью, и из повозки выпрыгнул гном. Опять поразившись прыти, с которой эти неуклюжие на первый взгляд здоровяки двигаются, я вдруг осознал, что рядом со мной злобно сопит вооружённый топором... не человек.

— Вор? Да я тебе сейчас, растудыть тебя через дальние отроги!..

Рыжая борода коротышки, казалось, аж встопорщилась от гнева. Я бросил свою жердину на землю и поднял руки, спешно пытаясь поправить положение:

— Не вор! Не вор я! Хочу передать вам кое-что важное!..

— Я тебе устрою сейчас, важное, тудыть в твоё потрескавшееся ущелье... Да папашиной большой киркой!

Гном надвигался на меня, злобно щерясь, и, наверное, порубил бы на куски. Но раздался окрик: "Что здесь происходит, Барин?", и мы оба замерли. На улицу выскочил тот самый представитель подгорного племени, благодаря которому мне удалось в прошлый раз покинуть деревню целым и невредимым.

— Что-что... Вот, Тюрин, смотри! Вор, тудыть его так и эдак! Чтоб его горн потух! — торжествующе возопил Барин, под одобрительный лай собак и бормотание того самого мужика из соседнего дома, который всё не уходил никуда и с величайшим любопытством наблюдал за происходящим.

— Барин, хватит материться! Шумишь больно. А ты, щенок... Что, значит, решил так отплатить нам, да? Знал я, что людской благодарности нет предела...

— Да не вор я! По делу пришёл!

— По делу? Сказали же, нет работы!

— Не по этому делу. Предупредить хочу... Вам грозит опасность.

— Опасность? Нам?! Какая нам, горн и молот, может грозить опасность?..

— Поговорить бы в укромном месте, без лишних ушей...

Гном с сомнением хмыкнул, но всё же махнул рукой следовать за собой. Мы вошли внутрь таверны, прошли сквозь дверь, из-за которой в прошлый раз выглядывал хозяин, прошли по короткому коридору и завернули в небольшую комнатку, внутри которой было душно и стоял тяжёлый запах множества тел.

— Ну, давай, говори...

На моей скромной персоне скрестились не особо дружелюбные и явно слегка заспанные взгляды. Но я начал говорить, и по мере моего рассказа выражения лиц слушателей менялись. Непонятно только, в хорошую или нет для меня сторону.

В конце, когда я закончил, повисла нарушаемая лишь возбуждённым гномьим дыханием тишина. И лишь немного спустя тот самый Тюрин, бывший, видимо, предводителем, наконец посмел её нарушить.

— А не врёшь ли ты? Может, хочешь просто заработать на наивных подгорных жителях?

— Хотите — сходите, убедитесь сами. Мне нет смысла врать.

— Ага, конечно. А ты заманишь нас в ловушку, да? Что скажешь? Не сам ли заодно с этим отребьем?

После такой подозрительности и неблагодарности коротышек у меня аж дыханье спёрло. Хотел уже было, раздосадованно махнув рукой, развернуться и выйти прочь, взбешённый их недоверчивостью... Но на моём запястье, казалось, сжались стальные тиски.

— Постой, никто тебя не отпускал. Пойдёшь с нами. Если всё подтвердится, отблагодарим. А если нет... Ну тогда, извини, у нас с крысами разговор короткий.

— Я мог бы помочь, — бросаясь в омут с головой, наконец решился я.

— Помочь? В чём?

— Отбиться.

— Да, палкой ты махать умеешь. Только, извини, если всё действительно так, как ты сказал, там будут не деревенские увальни, не видавшие ничего, кроме сохи, а вооружённые здоровенные мужики. Привыкшие убивать, — Тюрин откровенно усмехался.

— Я могу не только палкой.

Мне ничего не оставалось, кроме как пойти ва-банк. Чувствую, к ситуации это смутно знакомое выражение относится на все сто. Свободной рукой ослабив завязки, я вытянул из-за спины свёрток. Делать это было неудобно, но гном и не думал меня отпускать. С трудом, но я справился, и, стряхнув тряпку на пол, блеснул в полутьме обнажённым мечом. По рядам коротышек прошёл ропот.

— Тихо вы! Дай сюда, — Тюрин требовательно протянул вторую руку.

Ничего, кроме как подчиниться, не оставалось. Левой рукой, из неудобного положения, когда тебя держат, всё равно ничего не сделаешь. Оставалось довериться порядочности бородачей, в которой изначально почему-то был уверен. Из-за чего, не знаю, скорее всего в их пользу сыграл тот случай, когда гном заступился за меня. При этом я понимал, что если ошибаюсь — эта ошибка грозит обойтись дорого. Но приходилось рисковать.

— Да, неплохо сделано, неплохо...

Я хотел было взвиться — оскорблять память павшего Гурта другим позволить не мог, но Тюрин будто почувствовал, и опять усмехнулся в бороду.

— Спокойней, юноша, спокойней. Где гном говорит, что неплохо, человек сказал бы — отлично. Но, постой. После всего этого, ты хочешь, чтобы мы тебе поверили?..

— Почему нет?

— Потому что у бездомного оборванца не может быть такого меча. А что это значит? Значит, что ты его или украл, или снял с тела. Так?

После этих слов мне стало стыдно. Ведь, по сути-то, получалось — да, я действительно в каком-то смысле украл меч. Ещё и бросил его создателя одного, в тяжёлый момент. Променял на возможность спасти девчонку...

Против воли, на глаза навернулись злые слёзы. Я вообще не раз уже ловил себя на том, что "новое" тело реагирует слишком эмоционально на всё вокруг. Раньше, не я нынешний, а тот, из снов, наверняка воспринял бы всё гораздо спокойнее, и действовал бы спокойно и рассудительно...

Гномы ждали, а я неприлично долго молчал, погрузившись в себя. Лишь с трудом смог стряхнуть с себя оцепенение. От того, как сейчас поведу себя и что сделаю, зависело моё будущее. И даже больше того — наше!

— Вот, перед Правдой, — повинуясь наитью, попытался я сделать знак, и по рядам гномов прошёл одобрительный шепоток. — Тот, кто создал этот меч, мёртв. Я не убивал его. Наоборот, хотел бы найти тех, кто это сделал, и зарубить их, вот этим вот самым мечом. И да, я взял его без спроса. Взял... Чтобы сделать кое-что, а потом вернуть. Но возвращать оказалось некому. Не знаю, воровство это, или нет. Я — приёмный сын бывшего владельца. Можно сказать, единственный наследник.