Звезды не падают...

В лодку спустись

Проходит шторм

Приходит ночь.

Где хочешь быть,

Совсем одна,

Сбежав от всех?

Кто руку даст,

Когда тебя

Потянет вниз?

Где хочешь быть?

Простор такой

И хлад морей.

В лодку спустись —

Осенний бриз

Рвет паруса.

И слезы на лице.

Свет дня падет на побережье

Осенний бриз на улице.

Теперь стоишь под фонарем ты

И слезы на лице.

Закатный свет разгонит тени,

Дедо, скосив глаза, посмотрел на подругу. Сам он себя никогда не считал особенно одаренным в певческом деле, однако Тау буквально млела от звука его голоса. " Какой же она еще ребенок!" — подумал он с нежностью.

Тоска твоя —

Вот штурман мой.

В лодку спустись,

Моряк я лучший,

Я с тобой!

Теперь стоишь под фонарем ты

И слезы на лице.

Тобой зажжен огонь свечи был,

Осенний вальс — конец времен.

Но вспомнит вдруг она про маму,

Безжалостной бывает ночь!

Потом опять один останусь...

Конец времен и я замерз...

Последние слова повисли в воздухе, Дедо отложил гитару, разглядывая лицо фобосянки сквозь темноту. Свечение визора придавало комнате голубоватый оттенок, нагоняя приятную сонливость. Темнокожий ведущий в бежевом костюме сообщал последние политические новости. Тау услышала только обрывок фразы.

-...ые действия. Это может послужить началом гражданской войны, — заметив, что внимание фобосянки постепенно переключается на выпуск новостей, Дедо быстро переключил канал. На "Терра Натива" шла передача о животных. Тау придвинулась ближе. Дедо охотно отвлекся от экрана.

-Так что произошло? Кажется, говорили о Деймосе. Нужно знать, какая ситуация...

-Все, что нужно мне, находится в этой комнате. — Итальянец обнял фобосянку и уложил на постель рядом с собой. Тау рассмеялась, необыкновенное чувство свободы вспыхнуло в ней с новой силой. Здесь они были только вдвоем, никого знакомых, ничьих пристальных укоряющих взглядов, ни гнетущей атмосферы особняка в неофовическом стиле. Тау прильнула к шелку его рубашки. Она утопала в теплоте его тела. Припав лицом к груди итальянца, в блаженстве ощущая его твердые мышцы, чувствовала его запах — горьковатый аромат абсента, сладковатый душок южномарсианского табака и еще что-то почти неуловимое.

-Вкусно пахнешь, — мурлыкнул Дедо, скользнув губами по его шее. Он повернулся, и фобосянка оказалась под ним. Дедо оглядел ее, медленно провел ладонью по волосам. Его губы впились в ее, он целовал ее долго, умело и жадно, пока она полностью не расслабилась, отвечая на поцелуй. Тау почти растворилась в прикосновениях его сильных, но необыкновенно нежных рук, изо всех сил прижимаясь к его телу. Она, казалось, полностью подчинилась своему искушенному в любви приятелю, незамедлительно реагируя на каждую его ласку. Но вдруг, своими действиями смутив итальянца, Тау отстранилась. Очевидно часть мозга, незахваченная "зеленой феей" возмутилась действиям хозяйки, она попыталась отодвинуться, уперевшись ладонями в его грудь.

-Что случилось? — прерывисто дыша, спросил итальянец. Тау попыталась отвернуться, но Дедо, положив левую ладонь на ее шею, мягко заставил ее повернуть голову. Он повторил свой вопрос.

— У меня никогда не было мужчины... — выдохнула она.

Дедо ласково улыбнулся, почему-то ему казалось, что дело в другом. Хмель из головы Тау, может, и не выветрился еще, но смотрела она на него так, как смотрит на хирурга человек, сознающий, что процесс избавления от боли приносит другую боль, но и освобождение. Именно в этом итальянец и пытался ее убедить, ибо сам он остановиться был не в силах.

-Не переживай. Если и будет немного больно, то только в самом начале. А потом тебе не захочется останавливаться, — Дедо погладил ее по щеке, — Так, да или нет?

Тау прикрыла глаза на секунду, затем она почти рывком прижалась к итальянцу, обняла и прошептала, обжигая горячим дыханием.

-Да!

Начав движение, Дедо почувствовал, что руки Тау сжались сильнее на его спине, и он про себя возрадовался, что фобосянка не была поклонницей акрилового маникюра. Он легонько коснулся ее кожи губами, там, где шея переходит в плечо, и вновь заглянул девушке в глаза.

-Я люблю тебя, — прошептала Тау. Едва сдерживая слезы. Дедо улыбнулся. Его глаза светились невыразимым счастьем. Наклонившись чуть ниже, он припал губами к выемке между ключицами, не то мурлыкнув, не то, заурчав при этом.

Дедо оказался прав, вскоре ощущения Тау изменились, они продолжали оставаться болезненными, но при этом приносили необыкновенное удовольствие. Во многом, наверняка, благодаря тому, что итальянец больше думал о ней, чем о себе, несмотря на почти двухлетнее воздержание, обусловленное службой на том же самом " Огненные Колеса".

В гостиной было темно, и свет в комнате не был включен, несмотря на предгрозовой мрак. Джеттария стояла у окна, внимательно разглядывая нахмуренный Марс.

-Почему у меня такое ощущение, что Тау не пошла на этот концерт... Даже если он и был на самом деле, — произнесла она, — Дедо единственный кого она знает на планете. Наверное, они держаться вместе.

-Переживаешь за нее?

-Естественно. Тебе бы тоже неплохо бы хоть немного побеспокоиться... Мне кажется, они гораздо больше, чем друзья.

-Если и так. Ты беспокоишься за нее, потому, что она слишком похожа на тебя... — произнес Вальтер, обняв королеву за талию, — Нуволари отличный парень, я уверен в нем, как в себе.

-То-то и оно ты тоже не казался моим родителям плохим. Скорее наоборот. И чем кончилось?— впервые за время пребывания Вальтера на спутнике и в особняке, Джеттария подняла эту тему серьезно, не прячась за шутками.

-Это было в прошлом. Я думаю, теперь мы будем вместе еще очень долго. Может быть даже и узаконим отношения. — немец сжал объятия крепче.

-И у Тау все устроиться.

-Ты все-таки тоже думаешь, что они вместе?

-Если честно, мне кажется, ради этого они и отправились на Марс. Так что я им просто подыграл.

Они замолчали. В воцарившейся тишине крупная дождевая капля сорвалась с карниза и с оглушительным грохотом шлепнулась на подоконник.

-Интересно, что они делают?

"Мужчина и женщина наедине никогда не прочтут "Отче наш"". — подумал Вальтер, невольно вспомнив короткие, но жаркие ночи в этом самом особняке 18 лет назад и пожал плечами. Он не собирался мешать им, прекрасно их понимая, он ведь тоже когда-то был молод и влюблен.

Тау лежала на спине, глядя в потолок, Дедо естественно устроился рядом, прислонив голову к ее шее, позволяя ласково трепать себя по волосам.

-Правильно люди говорят, тело никогда не врет. Мне давно ни с кем не было так хорошо, — лениво произнес итальянец и поцеловал плечо фобосянки.

-У тебя было много женщин?

-Достаточно, — ему не особенно-то хотелось говорить, а в частности на эту тему. Гораздо больше ему нравилось просто вот так лежать, одним глазом наблюдая происходящее в черном небе. И больше ничего не надо, вслушиваясь в мерное дыхание Тау, разве что, сигаретку. Долго не задумываясь, он потянулся за пачкой, лежащей на тумбочке.

-Ну ладно, не хочешь распространяться, я задам другой вопрос, — Тау перевела взгляд с одной точки на другую. Итальянец с восхищением отметил, как в этих бездонных изумрудах отразилось звездное небо.

-Скажи мне, Дедо, ты счастлив?

-Что? — он даже не сразу сообразил, что именно спросила Тау. Его одолевала сладкая сонливость.

-Ну смотри, — Тау пришлось придвинуться ближе, потому что Дедо, чтобы закурить понадобилась вторая рука, которой он до этого момента обнимал девушку, но ее это обстоятельство вовсе не расстроило, она поерзала, устраиваясь удобнее и остановилась, закинув голову на плечо итальянцу.

-Ты рассказывал, что когда был маленьким, мечтал стать летчиком, ты вырос, твое желание исполнилось. Ты счастлив?

-Я даже не знаю... Многое о чем я мечтал, так и не нашло места в реальном мире. И потом, я хотел стать летчиком, да... Но истребитель не самая лучшая профессия, честно говоря.

Тау внимательно на него посмотрела. Она отчетливо помнила, как он говорил тогда в саду, что вполне доволен своей деятельностью. Оказывается, это не совсем так.

-Быть истребителем, значит сеять смерть, нести ее на своих крыльях. Всю жизнь я стремился стать таким, как мой отец. И почти стал, но между нами все же есть ощутимая разница. Отец мой — герой, пусть и посмертно, а я убийца. Каждый раз, отправляясь на очередное задание, я убиваю солдат, забираю жизни офицеров, таких же как я, а после этого ночи напролет убеждаю себя, что я не убийца... А кто я?! Садясь в кокпит, я невольно представляю, что будет с моей матерью, если собьют меня, но я целюсь и стреляю, открываю огонь на поражение, совершенно не задумываясь, о том, что у каждого офицера тоже есть семья. Да, я служу Родине, и это война. Но я все чаще ловлю себя на мысли, что безумно устал от всего этого. Я мечтаю теперь устроиться в гражданской авиации. У меня нет собственной семьи, у меня даже девушки постоянной нет! А все потому, что я ни на одной планете дольше месяца не задерживаюсь. Я дома два года не был! Мне тридцать лет, а я один как пес! Разве я не заслуживаю счастья?! — патетически закончил свой монолог Дедо.

-Заслуживаешь, еще как... Возможно, даже больше, чем другие... — произнесла Тау. Увлекшись собственным рассказом, итальянец даже не заметил, что фобосянка отобрала у него сигарету и теперь, с выражением лица курильщика со стажем, старательно пыталась пускать колечки. Дедо посмотрел на нее, как мать четырехлетнего ребенка, застигнутого за этим же занятием. Поймав очередной взгляд итальянца, она поспешила оправдаться:

-Вообще, я не курю, — Тау сделала умилительную гримаску. Ну, как ей можно было не поверить? — И больше не буду. Мне надо было понять, что ты в этом находишь.

-Поверь, ничего хорошего, -Дедо все-таки удалось вернуть папиросу, — Это еще одна из моих вредных привычек, которых тебе перенимать не следует.

Тау кивнула, прижавшись щекой к руке землянина.

-Мы будем вместе?

-Мне бы этого очень хотелось, — отозвался Дедо.

-Если я забеременею, ты меня не бросишь?

-С первого раза редко у кого, получается, — заметил итальянец, с выражением лица профессора медицины. Тау сохраняла серьезность.

-А вдруг?

-Я заберу тебя на Землю. Мы поженимся, ты родишь мне сына... — Дедо мечтательно улыбнулся.

-Хорошо здесь. Как будто вокруг этого номера вообще ничего нет. Ни войны... Только мы вдвоем, — вздохнула Тау, — А что мы будем делать, когда вернемся?