Собственность государства

— На сто двадцать, — вставил слово Валлендел.

— Пусть сто двадцать. Если добавить завтрак и ужин — двести получится как минимум.

— Думаю, что понимаю ваш выбор, — кивнула журналистка, — сытая жизнь ценой ошейника.

— Опасаюсь, что не до конца понимаете. Тут еще надо иметь в виду, фрау фон Бунстер, что вы не на ровном месте обрели хорошую профессию. У вас были родители, которые обеспечили вам отличное образование. Вы против практики продажи самого себя? А давайте представим, что вы родились в Аркадии, и что вы круглая сирота. Живете впроголодь в приюте, в котором думаете больше о том, что бы покушать, а не про учебу. В этой ситуации спецшколы — ваша единственная стоящая перспектива. Вы продаетесь в так называемое рабство владельцу спецшколы, в этой спецшколе вы приобретаете кучу ценных навыков, востребованную профессию, манеры, массу личных качеств — от осанки и дикции до знаний этикета и пары языков — и из никому не нужной тощей оборванки превращаетесь в очень дорогой и востребованный персонал. Вас покупает дворянин и вы служите ему оговоренное в 'купчем документе' число лет, обычно не более десяти. Живете в дворянском доме, ни в чем не нуждаетесь и ни о чем не беспокоитесь, ведь отныне обеспечение вас всем необходимым ложится на вашего хозяина. А по выслуге выходите на пенсию. И что мы имеем? Вы идете в спецучилище в двенадцать-пятнадцать лет, учитесь четыре-пять лет, затем служите лет десять — а потом вы свободны, обеспечены пожизненной пенсией, вам тридцать-тридцать пять лет, а иногда и меньше тридцати, вы образованны, обладаете многими ценными качествами и у вас нет никаких проблем с хорошей работой в придачу к пенсии. К тому же многие остаются в тех же дворянских Домах на той же должности, но уже как свободные люди и ценный, годами проверенный персонал. Ежегодно это становится лифтом на высокий уровень жизни для многих тысяч девушек.

— Только вы упустили тот момент, Александер, что хозяин властен не только над вашим временем и силами, но и над вашим телом. Что далеко не всегда так приятно, как хотят думать наивные глупышки.

— Снова ошибаетесь. Только в том случае, если вы продаете также и право на личную жизнь. Но знаете что? Громче всех сетуют на продажу личной жизни те, чья личная жизнь никому не нужна и даром. Если вы не тощая нескладная носатая девка — продаетесь целиком, ваша стоимость значительно возрастает, и спать вы будете с дворянином, как-никак.

При упоминании худобы и носатости зал откровенно заржал, Ирма фон Бунстер то ли покраснела, то ли побагровела, а я чуть подождал, пока хохот не утихнет, и продолжил:

— И кстати: я готов держать пари, что если предложить сотне бедных рейховских девчонок стать наложницей аркадианского дворянина — согласятся почти все, и большинство даже не спросит фотографию своего потенциального хозяина. Видите ли, продажа самого себя — это не совсем рабство. Это кредит, полученный на свое развитие. Продав себя в спецучилище, обычная уличная замарашка без родителей получает кредит в двести-триста тысяч, благодаря которым и оплачивает свое образование. Фрау фон Бунстер, а кем бы вы стали у себя дома, не будь у вас родителей, способных оплатить обучение? Посудомойкой? Вы можете у себя в Рейхе получить кредит в шесть с половиной миллионов? Нет, ведь это ваша зарплата за девяносто лет. А мы вот получили такой кредит и стали самым ценным военным персоналом — дороже нас государству обходятся только боевые маги и танки. Само собой, что государство желает получить отдачу с этого кредита — это может выглядеть со стороны как рабство, но это справедливо.

— Полагаю, я поняла вашу точку зрения, Александер, спасибо, — сказала журналистка, всем своим видом показывая, что она желает завершить этот пошедший не по плану диалог.

— В таком случае, не ответите ли вы симметричной любезностью, фрау фон Бунстер? Я тоже давно хочу кое-что понять.

— Что именно?

— Помните, я сказал, что мысли о дезертирстве посещают нас реже, чем рейховских солдат? Вы пеняете нам, что у нас не изжито 'рабство', а сами еще не изжили призыв на военную службу, что стократ хуже.

— Видимо, Александер, вам не понять, что защита своей страны — долг всякого свободного человека.

— Так почему ваши свободные люди идут на войну по принуждению? Человек, попавший на линию фронта против своей воли — потенциальный дезертир, капитулянт или, что хуже всего — предатель. Что мы и видим на примере так называемой армии Рейха.

— Простите?..

— Вы не понимаете? Знаете, какая у нас есть присказка? 'Рейховцы умеют воевать, но не умеют драться'. Ваши генералы превратили ратное дело в точную науку сродни математике, ваши войска отлично показывают себя, пока все идет по плану — но стоит кому-то презреть вашу вроде бы очевидную победу и продолжать сражаться вопреки всем законам и здравому смыслу, как в историю германской армии вписывается очередная позорная страница. Скажите, как так вышло, что во время осады Осовца семь тысяч бравых германских солдат, включая двух магов, бежали, бросив оружие, от последних оставшихся в живых израненных и обожженных сиберийцев, коих было едва три сотни?

— Так ведь они подумали, что им противостоит некромант, — вставил какой-то репортер, тоже с рейховским акцентом.

Я ухмыльнулся:

— Мне эта отмазка известна. Как специалист по борьбе с некромантами, я свидетельствую: даже десять сильнейших некромантов мира не имеют ни единого шанса против семи тысяч солдат... Точнее, против семи тысяч отважных солдат, к коим германцев отнести сложно. А почему, заняв в тяжелейших боях центр Белограда, рейховцы в тот же день позорно сбежали от контратаки сербов, которых было в три раза меньше?

— Там была диверсия, и войска остались без патронов...

— Чего?! — расхохотался я.— Сербы шли в последнюю отчаянную штыковую, имея по патрону на винтовку в лучшем случае, потому что тот, у кого патронов было два, отдавал один пустому товарищу! И вы сбежали, не приняв боя, а потом сербы собрали на ваших позициях более четырех тысяч полностью заряженных рейховских винтовок и уже ими окончательно вышвырнули вас из Белограда! Так у кого, говорите, патронов не было?

Я прокашлялся в полной тишине и продолжил:

— Не буду перечислять все подобные случаи за последние сто лет, потому что пальцев на руках не хватит, да и не о них речь. Я должен признать: у Рейха самая мощная промышленность в Содружестве. Это не полностью ваша заслуга, ведь вы не зависите от внешних поставок ресурсов, но все же. У вас лучшие в мире оружейники, я сам пользуюсь 'Стахльверком', сделанным в Рейхе, и это лучшее оружие, которое я когда-либо держал в руках. У вас выше уровень жизни в среднем, это факт. И вот теперь я задаю вам тот самый вопрос: отчего свободного гражданина такой замечательной страны, как Рейх, необходимо силком гнать на защиту фатерлянда? Отчего рейховский солдат бежит, бросив оружие, в любой тяжелой ситуации от противника, уступающего ему во всем, кроме готовности драться до последнего вздоха? Почему молчите, герры и фрау? Не знаете ответа? У меня есть предположение, что дело именно в стране и ее устройстве. Родился внизу — всю жизнь внизу. Да, у вас внизу живется лучше, чем у нас внизу, у вас ведь нет граничащей с вами Зоны, на сдерживание которой тратятся огромные деньги. Но как быть тем, кто не хочет жить внизу? Давайте спросим, как мой друг Вольфганг оказался тут? Он свалил из вашей замечательной страны, из 'замечательного' приюта, и нелегально пересек три границы, чтобы записаться в учебку СТО ради надежды на будущее, которое ему у вас не светило. Аналогичные подразделения чеховенгров состоят из германцев процентов на десять, хотя этнических германцев у них процентов пять, не больше, да и у нас процент германцев в войсках выше, чем среди граждан. Что получит рейховский солдат за защиту своей страны? Ни-че-го. Только мизерную пенсию по инвалидности или смерти в случае оной. И потому все те, которые чего-то стоят, бегут туда, где это ценится, а среднестатистический рейховский гражданин — равнодушный трусливый человек, чей патриотизм испаряется с первыми отзвуками канонады. Так где вопиющее неравенство? У вас, где гражданин-патриот никак не поощряется страной, или у нас, где достойный всегда может хотя бы попытаться занять достойное его место в обществе?! Кто тут раб — я, доброволец, или рейховский солдат, который идет воевать помимо собственной воли?!

Зал буквально взорвался аплодисментами, и тут на табло загорелась надпись 'рекламная пауза'.

— В боксе это называется 'спасена звуком гонга', — пробурчал Валлендел.

Судя по всему, он хотел, чтобы экзекуция продолжалась.

После короткого перерыва шоу продолжилось, но уже без фон Бунстер: слиняла. Нам пришлось отвечать на кое-какие вопросы, теперь уже от гораздо более доброжелательных журналистов, однако часть мне пришлось пресечь на корню.

— Пожалуйста, никаких вопросов о наших способностях, тактиках, методах. Можете не сомневаться, что в эту минуту господа культисты-террористы сидят у телевизоров и смотрят эту передачу.

— А у вас есть какие-то особые способности? — удивился ведущий. — Я почему-то думал, что вы все не-маги.

— Так и есть, мы 'притупленные'.

— Эм-м-м... Простите? Что это значит?

— Есть маги, затупленные — так маги называют не-магов — и притупленные, то есть те, которые раньше были магами, но в результате специальной обработки утратили дар магии, приобретя взамен стойкость к оной. В специальные тактические подразделения принимают только тех, у кого есть рудиментарный магический дар, если вы не знали, потому что у нормального человека нельзя выработать стойкость к магии. А побочный эффект процедуры 'притупления' заключается в том, что у многих появляются специфические таланты, имеющие не магический, а парапсихический характер. У Яна это способность создавать двойника, как вы могли видеть в первом эфире. Но остальные таланты — секрет. Эта информация доступна только министерству обороны и арендатору.

Тут поднял руку один журналист:

— А можно уточнить? Что значит 'стойкость к магии'? Вы хотите сказать, что маг, переворачивающий танки и сметающий солдат взводами, против вас совершенно бессилен?

— Кажется, вы плохо понимаете, как работает магия. Когда маг сдувает ветром взвод солдат — он магией разгоняет воздушную массу, которая и сдувает солдат. То есть, это непрямое воздействие магии. А прямое — это 'твистер'.

— 'Твистер'?

— 'Фирменное' заклинание одной из фракций чернокнижников, секрет которого пока никто не сумел у них выведать. У жертвы буквально взрывается грудная клетка и живот. То есть, вас можно убить 'твистером', а меня — очень проблематично.

Еще где-то час шла передача, а затем эфир завершился. Возле нас моментально появилась Антуана ЛаВей, сияющая как отполированный медный грош.

— Александер, Александер, вы же просто умница! Так гребаную фон Бунстер еще никто на место не ставил! Это просто нечто, рейтинги обеспечены, множество людей будет смотреть и пересматривать передачу только ради этого момента! Ради всего святого, где вы так здорово поднаторели в риторике?!

Я пожал плечами.

— В детстве я жил в дворянском доме и мне разрешалось читать книги из библиотеки хозяина. Ну а потом продолжил в учебке — полчаса свободного времени в сутки нам все же давали, там тоже библиотека что надо.

— Хм... Но почему риторика?

— Потому что решать проблемы оружием нас учили и так. Я подумал, что альтернативный способ когда-нибудь может в жизни пригодиться, даже удивительно, что пригодился так быстро.

Потом мы поехали обратно на базу.

— Знаешь, Терновский, — сказал Валлендел, когда фургон притормозил на перекрестке, — карьеру ты уже сделал. Тебе только и осталось, что дожить до выслуги и просто не напортачить нигде. Ты теперь знаменитость... Хе-хе. Ирму фон Бунстер отымел по полной шестнадцатилетний мальчишка... Сказал бы мне кто раньше, что такое возможно — не поверил бы, это вообще мало кому удавалось, а это так и вовсе была просто феерия.

Фургон остановился у базы, мы выгрузили свою экипировку и пошли по знакомому коридору. Однако, дойдя до брифинг-зала, услышали музыку и странный шум из казарм.

— Что это?! — удивился я. — Неужели нашлись деньги на второе подразделение?!

— Не совсем, — ухмыльнулся лейтенант. — В общем, считайте это своей увольнительной.

Он свернул куда-то в офисный блок, а мы, недоумевая, пошли в казарму.

Вот мы заходим — и столбенеем.

В казарме все столы сдвинуты в центр, на столах — куча всякой снеди, вокруг столов расставлены стулья. И самое главное — что на этих стульях сидит целая орава улыбающихся нарядных девушек.

В общем, было от чего остолбенеть — и от такого зрелища, и от многоголосого радостного 'приветики!'.

— Ребят, ну чего смотрите? Где ваша хваленая реакция на непредвиденные обстоятельства? — задала риторический вопрос симпатичная девица с коротко стрижеными светлыми волосами. — Рассаживайтесь уже, а то мы вас заждались!

Ко мне дар речи вернулся быстрее всех.

— Ни фига себе непредвиденное обстоятельство... Девушки, а вы вообще откуда тут взялись? Кто вас сюда пустил, это же режимный объект!

— Что значит 'кто пустил'! — стрельнула глазами светленькая. — Тот же, кто и вас сюда пустил!

Я разглядел у нее на нагрудном карманчике рубашки герб Дома Керриган и понял, что туплю. К тому же, стулья расставлены так, что девушки сидят через одну, значит, в промежутках место отведено для нас.

Граф, судя по всему, организовал нам вечеринку.

Мы оправились от начального шока, свалили экипировку и оружие у стены и стали занимать места. Встречаюсь взглядом со светленькой, она выразительно хлопает ладошкой по стулу возле себя — ну а я же не дурак заставлять просить себя дважды.

— Как тебя зовут? — спросила светленькая.

— Александер. Или просто Саша.

— А я Сабрина. Будем знакомы.

— Угу, очень приятно.

Мы быстро утрясли фазу знакомства и перешли к собственно вечеринке. Девушки принесли с собой магнитофон и теперь пустили негромкую медленную музыку — неплохое начало.

Мы сообща принялись за праздничный стол, но тут внезапно всплыло еще одно непредвиденное обстоятельства: на столах нет ни ложек, ни вилок. Заметил это не только я.

— А чем кушать-то? — задал риторический вопрос Кай.

— Вот этим, — сказала 'его' девушка, худенькая и огненно-рыжая.

— Что это такое?! — он выпучил глаза на две тонкие палочки в своей руке.

Девушки принялись хихикать.

— Это палочки для еды. Кухня-то яматианская.

— О как... Ну-ка, друг Рюиджи, покажи мастер-класс!

— Ты издеваешься?! — возмутился тот, держа по палочке в каждой руке. — Да я с роду таким не пользовался!

Далее последовал короткий этап борьбы с палочками, которые уверенно одержали верх над нашим подразделением, так что девушкам пришлось нас обучать. После того, как Сабрина показала мне правильную хватку, я с третьей попытки подхватил с блюдца кусок маринованной рыбы.

— Я открываю счет, парни, и снова впереди, — ухмыльнулся я, работая челюстями, — догоняйте.