Вышивальщица - 2

— Прошлый раз был дождь, — с надеждой припомнила Тингали.

— Дождь... — восхитился выр.

Сине-серебряная многохвостая молния ударила в песок, яростно заплясала на вершинах скал. Один из её изломанных хлыстов оказался так близко, что волосы встали дыбом и затрещали. И снова упала темная тишина. Тягостная, выжидательная. Никто не решился шевельнуться, отпустить сплетенных рук, хотя каждый надеялся: худшее позади.

Вторая молния осветила космы туч, стало видно: их не так уж много, сушь не желает сдаваться. Упали тяжелые капли, зашумели все гуще, их звук наполнил чашу сухого моря. Дождь оказался коротким, он не промочил песка, оставив после себя душноватую, пахнущую пылью, влажность. Отдыха и ожидаемой свежести она не принесла, лишь укутала окрестности от взгляда зеленовато-рыжей дымкой.

Ларна хмыкнул, усадил Тингали на одеяло и взялся деловито распаковывать вьюки.

— Конец чудесам, ночуем, — весело сообщил он. — Всем спать! Я буду дозорным. Я так решил.

— Ну, если ты решил, — хихикнула Тингали.

И послушно свернулась комочком на одеяле. Рядом лег Хол, усом касаясь руки девушки. Возле пристроилась Марница. Ким задал страфам вторую порцию корма и улегся последним.

Едва затеплился огонек в лампаде предутренних сумерек, Ларна всех разбудил. В его серых глазах плескалось такое неподдельное и огромное удивление, что спорить и жаловаться на ранний подъем никто не стал. Ларна молча вывел всех из-за скалы и указал рукой на север, на горы. Выглядели они иначе, чем вчера. Сделались гораздо выше, на двух верхушках обозначились невиданные никем прежде белые снеговые шапки. Вся гряда сместилась и словно бы развернулась, подалась так, что южное её крыло стало ближе, а дальнее на северо-востоке сомкнулось с изломом второй гряды, хотя прежде барьер для южного ветра казался ровным, не имеющим изгибов.

Между цепочками гор образовалась низкая седловина. Отсюда, издали, она казалась тонкой щелью в створках высоченных каменных ворот. И в щели, на самой седловине, надежным запором для незваных гостей возвышался гордый белокаменный замок. Точнее, развалины замка, это видно с первого взгляда. Ким охнул и прочесал пальцами кудри.

— Так вот где он был! Я думал, эта песнь уже рассыпалась в пыль... Да и искать её я намеревался в краю серых туманов.

— Какая песнь, Кимочка? — сразу уточнила Тингали, восторженно рассматривающая замок.

— Когда люди уже признали власть выров, он еще держался, — тихо ответил Ким. — Последним пал север, вот я и думал, что песнь сложили там... И что сам замок — тоже там. Воины в нем стояли и держали оборону точно не здешние, исконные северяне, это я знаю. Вряд ли кто в нынешнем мире помнит песнь. Но я должен был догадаться! Погодите, попробую напеть, как следует. Песнь медленная и нет в ней радости...

Ким прикрыл глаза и стал почти шепотом выговаривать слова.

Собственной славою и судьбой

Предан замок Семи ветров

Нам отказали в праве на бой

В праве встретить врагов.

Мы дали клятву и сберегли

Честь и силу сказанных слов...

Слова рассыпались и легли

Насмешкой для простаков.

Повсюду окрест ослепляющий юг

Он душит огнем жары

И все пути замыкает в круг,

Насмешку чужой игры...

Ким грустно вздохнул. Снова глянул на разрушенные временем стены замка, имя которого он один и смог вспомнить. Ларна неторопливо поклонился развалинам и оглянулся на Кима, ожидая рассказа.

— Я напел только малую часть истории, — пояснил тот. — Говорят, замок Семи ветров отгораживал север от юга. Что ни разу его не брали враги и, якобы, никогда такого ему на роду не написано: сдаться и впустить противника в кольцо своих стен. Но выры, как теперь я понимаю, действительно обманули судьбу этого замка. Обошли его морем. Сшили мираж, искажение мира и отрицание всех путей... Полагаю, выйти из замка его защитники могли. Но вот вернуться — никогда... Замок словно сгинул из мира, утратил свой смысл. Не знаю, как долго ждали врага на перевале. И куда защитники, так и не удостоившиеся боя, ушли после. Может, кто-то из них оказался в рыбачьих селениях юга.

— Дедушка нашего Ларны, — гордо кивнула Тингали.

— Много раз 'пра' дедушка, — усмехнулся Ларна, с новым интересом глянув на развалины и не отрекаясь от лестного родства. — В общем и целом... да. Ким, если возьмешься петь эту песнь, добавь в конце коротко так, без подробностей: еще не известно, кого обманула судьба. Им не дали права на бой, они тут высохли и чуть не вымерли, отчаялись и ушли на юг, но я вернулся и вскрыл последнему кланду его гнилой панцирь. Дурное дело, ненадежное — бегать от боя. Все равно прошлое достанет и прищемит хвост.

Ларна еще раз рассмотрел развалины, розовеющие в лучах рассвета. Снова им поклонился и пошел седлать страфов. До порта, — думал он, щурясь на ярое и жаркое солнце, хоть и низкое пока что, — никак не менее десяти дней, а то и все две недели пути, как ни гони страфов. Бедняга Хол изведется... А ведь впереди, за проливом, станет только хуже! Зачем выры древности так нелепо и яростно стремились к власти? Нет сомнений: люди сами их довели до отчаяния, испоганив море. Но ответные дела выров не лучше: изуродовали мир до вовсе уж негодного состояния.

Месть создает больше боли, чем способна унять... Увы. И все же она многим желанна и сладка. Это заблуждение Ларна изучил подробно еще в столице, где ему норовили отомстить очень и очень многие. Ни сладости, ни облегчения не обрели. Разве — последний покой. Оглядев небольшой отряд, бывший выродер довольно улыбнулся. Может, они и не похожи на могучую боевую силу. Зато никто из спутников не готов искать в прошлом повода для обид и розни.

Глава 3

Малек. Южный пролив

В столице купить страфов не удалось. Малек не захотел оттягивать отплытие: понимал, что вышивальщики будут выпарывать древний узор в пустошах. Значит, на море может пасть шторм, а то и хуже: вдруг изменится сам рисунок береговой линии? Новый путь до ар-Шархов сделается длиннее и труднее. Он, Малек рэм-Бахта, самим Ларной поставлен на личной его галере капитаном, и он обязан все предусмотреть. Исполнить указание в срок, вопреки помехам и неурядицам. Проводив озерные галеры, Малек бегом добрался до рынка. Оглядел загоны со страфами, приценился, морщась от наглости столичных перекупщиков. Вороного полукровку с кривоватыми ногами на локоть короче, чем у Клыка, отдавали за пять сотен золотом! Врали в глаза: белые перья в крыльях — знак породы. А рыжие в хвосте? Ах, эти... просто прилипли! Единственный более-менее годный страф ценился дороже галеры. Видимо, торговец опознал в Мальке помощника и друга самого Ларны, выродера страшного, но явно и безусловно, богатого безмерно.

Своего точного возраста Малек не знал. У кого спросить, если он сирота? Еще год назад выглядел щуплым недокормышем, ему и двенадцать давали с сомнением. Приобщившись к семье ар-Бахта быстро отъелся и раздался в плечах. Теперь и на четырнадцать выглядит вполне достоверно, но и в таком возрасте помощники капитанов — небыль... Но не повод завышать цены, словно он пацан и ума не нажил! Малек нахмурился, в точности припомнил самое длинное и заковыристое из ругательств, подслушанных и выученных в порту. Отвернулся от онемевшего перекупщика и зашагал прочь, придерживая тяжелый кошель. Еще надо закупить провизию, выбрать бочки под пресную воду: свои на галере старые, да и людей прибавилось. Присмотреть впрок хороший запасной парус. Взять людям легкую одежду, обычную для южан: жара не должна застать галеру врасплох. Много дел. Если кто-то думает, что он задирал нос и ничему не учился, только восторженно поддакивал Ларне — то ошибается. Потому что еще не выучил главного правила: северянин слишком умен и опытен, чтобы дать в важном деле повод к спору и несогласию.

В полдень Малек прибыл в порт на наемной лодке, сопровождаемый вереницей подобных же, везущих покупки. Команда была уже в сборе, на борту. Погрузка прошла быстро, люди за месяц пребывания на берегу соскучились по морю. Напоследок Малек написал два коротких тросна, попросил знакомых слободчан передать их во дворец, для ара Шрона. Ничего секретного: короткое сообщение об отбытии и указание времени в пути. И еще теплое письмо к ару Жафу, старику уважаемому, знакомому недавно — но ставшему почти родным...

В предвечерний тихий час галера отошла от причала и взялась резать тонкий лист золота водной глади, направляясь точно в закат, к выходу из широкого устья Омута слез, вливающегося в море множеством каналов, естественных и созданных людьми. Знакомые выры — сменившиеся с дозора стражи порта — подплыли, поздоровались и сами предложили помощь. Дотянули канатами аж до Ценнхи, сократив вдвое предполагаемое время первого дневного перехода. Там прощально качнули усами и ушли под воду, порыбачить в удовольствие.

Сумерки уже легли плотными красками южной черной сливы, затенили горизонт до неразличимости. Рыжие береговые факелы сотнями отсветов зажигали масло темной воды, плескались и перетекали, играли и качались. Видна была оконечность мыса, за ней — большая вода... Расправленный парус поймал северо-западный, вполне удачный, ветер. Люди разделились на две смены, ночная села на весла, сам Малек встал у руля, даже не пытаясь прятать блестящую в глазах гордость. Он чуть не плакал, провожая друзей в пустоши. Но теперь, на палубе, оценил совсем иначе приказ капитана Ларны.

Второй день прошел без приключений. На третий Малек приказал держаться дальше от берега, опасаясь изменений в мире. И потому не удивился низкой длинной волне, качнувшей галеру в ночь перед четвертым днем плаванья. Волна ушла в сторону острова ар-Фанга. Грозе, короткой и злой, разразившейся под утро, Малек даже обрадовался: значит, перемены пошли в пользу. Воспитанник Шрома верил и в варса Сомру, и в того полузабытого бога северных людей, которого Ларна именовал по-простому — Синеглазым. И грозу Ларна полагал не гневом божьим, а скорее благом и очищением.

К исходу десятого дня пути галера, миновав огромный залив Вырьей клешни, добралась до оконечности южного мыса, выступающего в море от земель ар-Нашра. И повернула на восход, входя в широкий пролив, разделяющий обжитые земли и горячий, почти мертвый край Великих засух, у кромки которого боролись за выживание самые упрямые и дружные в своем соседстве люди и выры, полагающие земли рода ар-Раг своей родиной. Говорят, рабства и тем более тантовых кукол уже два века нет в землях южан. Об этом догадывались все кланды. Но проверяющие исправно закрывали глаза на такое нарушение закона. Потому что им намекали: иначе можно неожиданно оказаться вне спасительной тени. Песок в пустыне так горяч, что панцирь краснеет очень и очень быстро. Вернуться в столицу с полным отчетом и стать при этом красным выром не согласился никто... Потому что смутно подозревал: можно и вовсе не вернуться.

Люди на галере переоделись в закупленные капитаном светлые просторные штаны и такие же рубахи тонкого полотна, похвалили предусмотрительность и щедрость брэми Малька. Снова сели на весла, соблюдая достаточно плотный и требовательный ритм гребли. Ветер, как и рассчитывал юный капитан, в это время был попутно-боковым, что неплохо. Даже при том, что задувало с юго-запада, несло над морем сухую пустынную жару с привкусом песка на зубах. Неделя пути изрядно выгнала с потом жирок, накопленный за время сытой портовой жизни. Зачернила кожу загаром.

В порт столицы земель ар-Шархов галера вошла на закате девятнадцатого от отплытия из Усени дня. Более всего Малек опасался увидеть на пристани Ларну, мрачного и утомленного ожиданием. Готового сказать нечто вроде: 'стоило ли уважительно называть брэми такого лентяя и неумеху?'. Вслух сероглазый подобного бы не произнес, но Малек не мог избавиться от своего кошмара, и страшные слова звучали в ушах... Все же — первый раз он рассчитывал сам весь путь и определял нагрузку для людей. Он не посмел просить большего, ведь работали от души, для общего дела. Лишь один Ларна и способен яростно, бешено гнать — и так лихо даровать отдых... Он бы провел галеру куда быстрее. И веселее. Он бы покрикивал: 'а кто тут ленью зарос?' или 'толстых рыбам на корм, жирных вырам на воспитание'. Сам Малек пока что покрикивать не умел. И не пытался, вышло бы лишь нелепо, он это понимал.

Дозорные выры порта взобрались по трапу, внимательно изучили знак рода ар-Бахта на корме. С долей недоумения рассмотрели капитана, мелкого даже для человека, недоросшего — так обычно это именуют земноводные. И все же толково управляющего командой, получающего в ответ полное уважение. Сверх того, принадлежащего к семье ар-Бахта, более того: с правом на звание воспитанника самого ара Шрома! Лучшего из бойцов отмелей, известного каждому выру.

Столичные новости тут слышали кое-как и краем уха. Завершив не особо придирчивый досмотр, выры охотно остались на борту и обсудили с необычным брэми, именуемым рэм-Бахта, новые законы, замирение с людьми и даже великую надежду на доступ к глубинам, столь важным для каждого выра.

Малек, само собой, спросил о Ларне и его спутниках. Выры дозора дружно качнули клешнями: курьер добрался и сообщил, должны скоро прибыть. Очень важные гости, их даже в замке ждут! Сам хранитель ар-Шарх, и с ним молодой Ронга ар-Раг, лучший боец юга, весьма уважаемый выр. Разве только... несколько непоседливый. То лезет лично сажать деревья, то вовсе глупости вытворяет: в пустыню ходит в дозор. Дважды так прожаривался, сказать стыдно: до красноты лап и грудной пластины. Несолидно это для знатного ара. Хорошо хоть, год назад перелинял и пока что смотрится достойно.

Упомянутый легкомысленный выр, надо отдать ему должное, постарался немедленно обеспечить полное соответствие сказанному о нем. Шумно плюхнулся в воду прямо со стены замка и поплыл к галере, издали начал азартно махать усами и гудеть, требуя внимания. Выбрался на палубу — все две сажени светло-серого с прозеленью, восхитительно мощного панциря. Потоптался, стряхивая воду. Изучил людей и выров на борту, представился, лег.

— Ты Малек? — басовито уточнил он. — Это который наглец и Шрому на хвост сел? Везет же... Я вот не решился. Хотел все бросить по молодости, по глупости, десять лет назад. Нырнуть от дома и вынырнуть у отмелей. Как же, славный боец, гроза полнопанцирных... Но мне быстро усы вывернули. Хранитель сказал: разве наш род не имеет должной славы? Разве дело спасения юга не требует твоей работы, личинка ты малоумная? Стало стыдно, я одумался. Я ар-Раг и горжусь этим... Твой род был плох — или ты просто хотел большего?

— Я не знаю своего рода. Я был рабом, — вздохнул Малек.

— Тогда ты правильно выбрал хвост! — весело отозвался огромный выр. — Ох и интересно стало жить! Весть прошла: к нам в гости валят два... нет, три! Три рэм-Бахта. Люди из семьи выров. Ну, тут я уже не выдержал. Я нырнул от стен своего замка и вынырнул тут. Я буду вашим проводником.

— В пустыне? — поразился Малек. — Разве выры могут туда пройти?

— Не особо далеко, — признал Ронга. — Но, знаешь, тут важно, пожалуй, не сколько дней идти, а куда в точности. Я знаю место. Очень подозрительное место. Туда я направлю вас. Слегка подшпарю панцирь, пустяки. — Выр оживился и повел усами. — А кто вякнет, что я красный, тех сам позову на мелководье! У меня лучшие клешни на всем юге. Во, гляди. У Шрома сильно крупнее? Я его не видел три года. Что за слух бродит: вроде, он нырнул?