Гемоды не смотрят в небо

И, словно в подкрепление слов, открываю лэптоп. На почте — новое сообщение.

— Ну ладно. Только ты не затягивай. Мне тут одной невмоготу совсем. То сердце прихватит, то голова болит. Врач таблетки прописал, да толку с них! И по дому бы помогла. Хочу вот тумбочку передвинуть, но не могу решить, как оно лучше будет... Ах, где пульт? Ксо, где пульт от телека? Найди, живо! Ну, бестолочь, скорее! Ладно, Марточка, тут передача о здоровом питании начинается. У меня последнее время с желудком что-то, я смотреть буду... Ты не смотришь? А зря, зря, много полезного рассказывают... Ну ладно, все, пока! Ксо, пульт! Скорее, ну!

Отключается. Мелькает мысль посоветовать матери меньше есть, особенно всяких булочек и жирностей, но это бесполезно. И давать установки Ксо, чтобы вредного не готовил, смысла нет: она его изобьет только, мне же потом за починку платить.

Открываю почту. Письмо от Векшина, в нем только ссылка. Нажимаю. И вижу знакомую площадь перед зданием Верховного Совета. Множество людей, плакаты "Верните зарплату" и "Наши дети тоже хотят есть". Четыре года назад, та самая забастовка бюджетников. Сперва ничего не происходит, но вот монотонная картинка сменяется переполохом. Камера мечется — оператор пытается найти причину волнения. А потом я вижу, как с улицы выходит на площадь отряд. Около сотни человек в камуфляже без нашивок, шеренга за шеренгой. Они врезаются в толпу, идут сквозь нее, сминая, словно колеса траву, не встречая сопротивления. И когда люди в камуфляже приближаются к камере, я понимаю: они все одинаковые. С одинаковыми невыразительными, неподвижными лицами, с лысыми головами под пятнистыми беретами, с мертвыми черными глазами. Они идут неторопливо, хватая тех, кто попадается на пути, за руки, за ноги, ломая их, словно ветки. Люди пытаются убежать, но в панике толкаются, барахтаясь на месте, словно брошенные в воду котята. Многие падают и остаются лежать. И одинаковые идут по людям, словно не замечая. Им все равно: идти по разбитому асфальту или по измятым человеческим телам.

"Кем бы и чем ни были гемоды, они никогда не станут во всех смыслах помощниками человеку. Просто потому, что их создали с иной целью. Гемоды всегда будут выполнять программу, заложенную кем-то — настоящими хозяевами. И будут делать то, что этим настоящим хозяевам надо. И будут заставлять нас тоже делать то, что нужно не нам.

Вы думаете, гемод-сиделка вам помогает? Или гемод-курьер? Или гемод-тренажер? Гемод-проститутка? Нет, у гемода другая задача: сделать вашу жизнь такой, как нужно его настоящим хозяевам. Изменить ее, согласно их планам. Изменить вас самих".

П.П.

Глава 2

— Смирнова, привет! — Костя Векшин перекрикивает шум улицы. — Ты в министерстве?

— Подбегаю. А что?

— Есть полчаса? Я тут рядом как раз... подойдешь? Непонятно, когда еще пересечемся, а поговорить надо.

— Хорошо. Сейчас буду.

Небольшая закусочная "Пирожок" находится через дорогу от нашей высотки. Костя в форменной куртке сидит за столиком у окна, задумчиво помешивая кофе, в котором перекатывается шарик мороженого. Коротко стриженые волосы под полуденным солнцем кажутся рыжими.

Быстро заказываю себе кофе, усаживаюсь рядом.

— Что случилось?

Смотрит на меня, снова на мороженое. Кашляет. И трет шрам на скуле.

— Короче, был у нас твой. В отделении.

— Мой?

— Да. Тот самый гемод, — и поднимает ладонь, упреждая вопросы. — Чуть больше недели назад. Я за тренировками наблюдал. У нас сейчас с гемодами тренируются, знаешь? Ребята перестарались, но у них задание было...

Знаю, знаю: это "перестарались" — обычное дело теперь. С одобрения начальства: надо же молодцам душу отвести! Бандиту так морду не набьешь — у него права.

— Короче, ребята закончили, отошли, и я смотрел, как эти поднимаются. Кто-то за больное место держится, кто-то кровь вытирает — так, знаешь, между прочим. А один губы рукой так мееедленно вытер. И ладонью в пол уперся, чтобы встать. Я лица его не видел, но, знаешь... — Костя барабанит пальцами по столешнице, словно собираясь с мыслями. — Он же, если чувствует, значит, он без тормозов. А ты помнишь, какая там сила? Наши молокососы и сделать ничего не успели бы! А я вижу — по жесту этому, как губы вытер, по позе — как он сейчас всех ненавидит! А гемоды без ошейников все, и коды отключения — пока разберешься, где чей... В общем, я к компу, все коды пачкой ввел, всех вырубил. Потом нужного нашел — в ошейник, в кабинет к себе. Подождал, пока очнется. Спрашиваю: А-46? А он: не могу отвечать, инструкции.

Приносят мой кофе. Молча придвигаю чашку. Костя морщится, снова кашляет в кулак.

— Я хотел тебе позвонить, но, пока разбирался с ним, из "Гемода" приехали. Засекли массовое отключение. Забрали его, — усмехается криво. — Извинились за доставленное беспокойство. Я им объяснил, что ничего не случилось, просто решил перестраховаться. У этого, знаешь, взгляд такой был... — Костя пытается подобрать слово, не находит нужного и принимается раздраженно колотить ложкой в чашке. — Он ведь действительно себя человеком считает. И вроде как ничего плохого не сделал, а тут сперва ребята мои отметелили, да и потом, наверняка, досталось.

— Аверина сказала: жив-здоров. Буквально вчера. Надеюсь, не врет.

Молча делаем по глотку. Я оглядываюсь на высотку министерства: солнце поднимается над городом, и его лучи золотят бок здания, отражаясь в зеркальных панелях.

— Долго он у вас пробыл?

— Дней пять, наверное.

— И в анатомичке стоял?

Костя пожимает плечами:

— А кто его знает? Они же одинаковые все.

Однажды я застала тренировку в полицейском управлении. Хорошо, Кости там не оказалось: мне было бы неприятно смотреть, как он "тренируется" на безответных существах, используя их, по сути, вместо груши. И гемода в анатомичке помню хорошо: в одних только резиновых шлепанцах, синий от холода, он стоял тогда между стеклянным шкафом с образцами в банках и мумифицированным трупом. Ногти и у гемода, и у трупа были ядовито-желтые — практиканты покрасили, развлекались.

— Здорово его поломало, видать.

— Это вряд ли, — хмыкает Векшин. — У поломанных и взгляды другие, и жесты. Главное, чтобы там не доломали.

* * *

Вахтер кивает, здороваясь: однообразный утренний ритуал. Слишком много мне теперь приходится бегать, разговаривать. Здороваться вот. Улыбаться не тем. Пожалуй, это меня раздражает куда больше, чем необходимость спозаранку переться на работу через полгорода.

Рик-2 уже за лэптопом. Разбирает документацию, запросы и отчеты.

— Доброе утро, — здоровается. Приветливая улыбка, свежий, бодрый вид. Все как всегда.

Застыв на пороге, я долго рассматриваю его в поисках хоть одного, хоть самого маленького отличия от прежнего Рика. Сама не знаю, зачем мне это.

— Рик, есть для тебя задание. Кроме основной работы, — у него все-таки мозги немного иначе работают, может, и найдет что-то, что я пропустила. Закидываю в файл имена Савина, Васильевой, еще пару наметок делаю. — Лови. Посмотришь, когда будет время.

Работать, когда в кабинете, кроме меня, только гемод, оказывается удобно. Почти как в кафе. Конечно, интерьер проигрывает, и музыку не включишь, но кофе в автомате на этаже очень неплох. Время от времени я отправляю нового Рика за порцией в термостакане. Пока он занимается документами, я пишу тексты: и на заказ, и свои, для блога. Снова зарываюсь в архив новостей и читаю о нашумевшем случае, когда гемод страдал от насилия, и владельца, хоть не могли привлечь по закону, ославляли в прессе так, что не отмоешься. Или — даже такое было! — о закрытии первого магазина "Лавки людоеда" по требованию возмущенных жителей района.

Теперь же в каждом супермаркете прилавки. Мамы с детишками спокойно ходят мимо, не смущаются, не возмущаются. О насилии над гемодами вон профессорша выступает: хорошее, мол, дело, полезное для здоровья. А еще на всех сайтах — афиша нового фильма: драма юной вегетарианки, которая превращается в каннибала. Критики в восторге: какой прорыв в жанре хоррор! Скрины с форумов тоже показательны: "Жуткий трэшак, но это неожиданно и круто! И очень смело!" Режиссер: милая девушка слегка фриковатой внешности. Она бы здорово вписалась в общество завсегдатаев "Черной рыбы". И завтра у нее пресс-конференция.

— Прошу прощения, — прерывает мои размышления голос гемода. — Я нашел информацию, которая может быть вам интересна. — Иконка сообщения от Рика мигает в углу. — Было задание проследить связи...

Я уже не слушаю. На экране — фотография группы людей, среди которых узнаю Мику Савина и доктора Васильеву. Еще пара знакомых лиц: имен не помню, но уверена — из политиков. Фотографии лет семь, на ней все моложе, бодрее, улыбаются шире. В подписи дата съемки и слово "Infinity".

— Инфинити? Что это?

— Бесконечность, — с готовностью переводит гемод.

— Да понятно. Но что оно обозначает здесь?

— Название проекта. Все люди, изображенные на этом фото, прошли стажировку за границей по проекту благотворительного фонда "Инфинити". Было несколько выпусков, но об остальных мне ничего узнать не удалось.

Похоже, не так уж далека я была от истины со своими теориями заговора! Мика Савин, адвокат каннибалов, и доктор Васильева с "терапевтическим насилием" — участники одного проекта. И политики, не самые заметные — именно то, что надо для такого дела!

Поднимаюсь, подхожу к Рику, и он отодвигается немного, поворачивает лэптоп, чтобы мне лучше было видно.

— Вот этих, — тыкаю в довольные лица на экране, — этих найди. Будем смотреть, чем занимались, круг общения... Всё-всё!

— Будет сделано.

— И связи. Посмотри собственников и представителей "Лавки людоеда", "Черной рыбы"... Иванну — не помню, как фамилия, найдешь. Похоже, у нас все птенцы из одного гнезда! В общем, Рик, ты... да ты умница просто! — треплю его по макушке, словно щенка. — С меня пироженка! Ах, да, ты ж пирожных не ешь.

— Мне достаточно быть полезным, — заверяет Рик-2, не отводя взгляда от экрана.

* * *

— Чайку, да? Ксо сейчас заварит, — маман окидывает Рика оценивающим взглядом. — Это рабочий, да? Он ведь такой же, как Ксо! Ну просто не отличить! Только... Марточка, а чего ты его не приоденешь? Посолиднее бы, а то что за комбинезон? Позорище! Так ведь и самой приятнее, правда?

Можно бы наведываться к маман еще реже, только у меня давно уже ощущение, что я ее, по сути, спихнула на гемода. Совесть мучает. Поэтому еду, хоть и не по пути, готовлюсь пить чай и слушать: и ее, и телевизор, который в этом доме не выключается никогда. Но теперь жалею, что приехала. Смотрю на лицо Ксо со свежим следом ожога — и жалею.

— Ма, что это с ним?

— Ой, ну такое... Ну масло брызнуло. Ничего, без ремонта обойдемся, да? Мне без разницы, а на нем все равно заживет.

Гемоды игнорируют друг друга, хотя, казалось бы, могли хоть поздороваться. Наверное, так и предусмотрено производителем: если нет распоряжения хозяина, между собой они не общаются. Во избежание бунта, я полагаю. Потому что даже самые послушные и покорные когда-нибудь поймут же, что не обязаны терпеть издевательства. Или не поймут: в конце концов, ограничение в эмоционально-интеллектуальной сфере тоже предусмотрено.

Маман усаживает меня за стол, Ксо разливает чай. Бормочет телевизор. Размачивая печенье, я вспоминаю про Рика, который так и стоит истуканом у двери, говорю ему сесть.

— Нет-нет, не сюда! — возмущается маман, когда Рик отодвигает стул. Раздраженно хлещет его салфеткой по рукам. — Туда иди, к двери, на пуфик! Ишь чего, за стол!

По телеку: Савин и какой-то дяденька в белом халате.

— О, послушай, чего говорят, а?

Мать делает звук громче, и те начинают о кулинарном. О таком, что совершенно некстати под чай. Печенье мне уже не лезет.

— Ну, ты послушай, послушай, — беспокоится маман, — а если разрешат по закону, а? Говорят, полезно очень. Я же говорила тебе, что у меня проблемы с желудком? Доктор капли прописал, но они не помогают совсем...

— Да глупости это все, — пытаюсь образумить, — просто хотят выгодный бизнес открыть.

Но мать отмахивается: что я, мол, понимаю! Серьезные дядьки в телеке лучше знают! Вот если б меня в телеке показали — тогда, может быть...

Долго не выдерживаю, через полчаса начинаю собираться. Отговариваюсь тем, что день тяжелый был, что гемод некормленый — это правда, кстати. Ему на вечер в столовой порцию оставляют, он ужинает, когда я ухожу. Но скоро восемь, а тягать такую махину без дозаправки...

— Ой, да подумаешь! Ну, поголодает немного — ничего не случится! — и, обернувшись, маман бросает печенье Рику. Оно падает на пол ему под ноги. — На, ешь!

— Ма, прекрати!

— Сладкое вредно для здоровья, — невозмутимо отвечает Рик.

— Вот же тварь неблагодарная! — ругается маман. — Ксо, подними!

Ксо поднимает. Ест. Немного кривится — ему еще больно из-за ожога.

— Рик! — я отодвигаю стул, поднимаюсь. — Все, идем.

Авто с министерскими номерами едет через ночной город. Рик-2 сидит рядом, за рулем, и, глядя на стандартизированный профиль с рублеными, резкими чертами, я думаю о том, что ему повезло, на самом деле, быть муниципальной собственностью при отделе. И радуюсь, что он не стал поднимать то печенье.

* * *

У подъезда к башне бизнес-центра множество авто — не проехать. Все норовят припарковаться снаружи, на бесплатных пятачках. Рик заруливает на парковку — нам все равно возместят затраты.

В холле возле лифта я задерживаюсь у зеркала. Белая рубашка выглядит почти нарядно. Ношу ее, чтобы соответствовать дресс-коду: отлично идет под джинсы с кроссовками и позволяет принять официальный вид, когда сидишь напротив посетителя за столом. Будем надеяться, формат мероприятия не предусматривает коктейльных платьев. И не запрещает приходить с гемодом.

Вестибюль двенадцатого этажа заполнен самыми разными людьми: тут и серьезные дяди в костюмах, и дамы в вечерних туалетах. Но больше всего молодежи, одетой кто как. Тусовка очень напоминает ту, что собирается в "Черной рыбе".

— Добрый день, — парень в костюме протягивает мне пару буклетов. — Добро пожаловать.

По Рику он лишь скользит взглядом и больше не обращает внимания. А я замечаю еще трех гемодов. Один сопровождает похожего на колобка лысого дяденьку — телохранитель, видимо. Второй, элегантно одетый, поддерживает под руку высокую, слишком ярко накрашенную женщину, которая, к тому же, слишком громко смеется. Третий стоит у стены, на нем серый комбинезон, как у Рика, но нашивка другая: эмблема бизнес-центра. Видимо, местный служащий.

До конференции еще минут двадцать, зал пока закрыт, но собравшиеся не скучают: они беседуют, переходя от одной группки к другой, рассматривают картины на стенах. Я узнаю "Любовь", "Скуку", "Самоанализ" и даже "Самосъедение", которые висели в "Черной рыбе". И еще несколько полотен того же авторства. Вдоль стен установлены прилавки, на ближайшем — книги, что на других — не видно за людьми.

Что ж, самое время осмотреться. Я оборачиваюсь к Рику: