Запасной мир

— Это кто? — возмущенно спросил он, ткнув в меня пухлым пальцем. — Я требую, чтобы посторонние покинули дом!

Возмущение было наигранным. Не приходилось сомневаться: слуга посвятил хозяина в изменившийся расклад, и тот ринулся в атаку. Обломаешься...

— Господин пристав! — поклонился я.

— Не имею чести...

— Айвен. Оружейный мастер и поверенный в делах семьи Пинкер. Объясните гостю, что я имею право здесь находиться.

— Я не знаю ни о каком поверенном! — взвизгнул толстяк. — У вдовы его не было.

— Теперь появился. Может, перейдем к делу?

— Госпожа Пинкер! — обратился к вдове пристав. — Вы подтверждаете слова мастера Айвена?

— Да! — сказала Иллинн, поймав мой кивок.

— Тогда его присутствие законно, — объявил пристав.

Толстяк метнул в него негодующий взгляд. Ага, приставу отстегнули. Только тот не дурак. Весь Иорвик знает, кому мастер Айвен спас жизнь.

— К делу так к делу! — продолжил пристав. — Вдова Пинкер заняла у представителя дома Троскана мастера Иззи двадцать силли с обязательством вернуть их через полгода, добавив к сумме долга пятую его часть, исчисляемую ежемесячно.

Иллинн дернулась, но я положил руку ей на плечо. Толстяк увидел это и ухмыльнулся.

— Заем сделан под залог дома и прочего недвижимого имущества. Вдове надлежит выплатить мастеру Иззи причитающиеся ему сорок четыре силли. Если она не сможет или не захочет это сделать, дом перейдет в собственность дома Троскана. Я верно изложил?

Пристав глянул на толстяка. Тот одобрительно кивнул.

— Заемное письмо!

Я протянул руку. Пристав поколебался и вложил в мою ладонь бумагу. Я пробежал глазами текст. Иллинн не соврала. Слова 'исчисляемую ежемесячно' вписали позднее. Почерк другой, чернила темнее, да и строчка кривая. Грубо работают, нагло. Однако оспаривать бесполезно.

— Здесь ваша подпись, Иллинн?

Я показал письмо вдове.

— Да! — кивнула она. — Но...

Уловив мой жест, она смолкла.

— Все правильно! — сказал я. — Долг подлежит возврату. Вот! — я протянул кожаный мешочек.

Толстяк, подскочив, схватил его и, распустив тесемки, высыпал монеты на ладонь. Пересчитал он их мгновенно — чувствовалась практика.

— Здесь двадцать два силли! — возмутился он.

— Именно столько и надлежит вернуть.

— Положено сорок четыре!

— Это с чего?

— Лихва ежемесячная. Вы умеете считать?

— Читать тоже. Пристав! — повернулся я к человеку в мундире. — Вам знаком указ Его Величества короля Харольда Третьего от месяца цветения пятого числа тысяча триста третьего года от пришествия Спасителя?

— Э э э... — протянул пристав.

— Читайте!

Я взял со стола раскрытую книгу и протянул ему. Пристав схватил и впился глазами в текст. Когда он поднял взгляд, лицо его выглядело растерянным.

— Король Харольд, да будет благословенна его память, — торжественно произнес я, — запретил в Алитании взимать лихву в размере более чем пятая часть долга, исчисляемая за год. Я не слышал, чтоб этот указ отменили. Может быть, мастер Иззи знает?

Сказав это, я замер. На указе короля строилась моя защита. Косвенные признаки показывали, что он действует: в заемном письме была указана именно пятая часть долга, а не треть или половина. Но вдруг норму отменили? Тогда все насмарку. Я даже ссудить денег Иллинн не смогу — потратился. Можно попросить в долг у Мэгги — в счет будущих доходов, но вряд ли дадут.

Лицо толстяка стало похожим на бифштекс.

— Это не имеет значения! Вдова подписала письмо, поэтому должна платить!

— Выходит, вы утверждаете, — сказал я, радуясь, что угадал, и от этого придавая голосу нужный оттенок, — что подпись вдовы Пинкер значит больше, чем подпись Его Величества короля? Я вас правильно понял? — Я перевел взгляд на пристава. Тот выглядел, как на похоронах. — Интересные дела творятся у вас в Иорвике. Судебный пристав, обязанный служить закону, помогает тем, кто его нарушает. Любопытно, правда? Я попрошу съёрда Оливера с этим разобраться.

Лицо пристава побелело.

— Мастер! — выдохнул пристав. — Пожалуйста!.. Не надо съёрда! Вы правы. Вдова Пинкер должна дому Троскана двадцать два силли и ни пенни больше!

— Подтверждаете, что долг возвращен в вашем присутствии?

— Да, мастер!

— Значит, дело закончено. Стороны претензий не имеют.

Я разорвал письмо пополам. Толстяк дернулся и замер, остановленный моим взглядом. Я сложил половинки, разорвал их еще раз и бросил клочки на пол.

— Ты!.. — выдохнул толстяк.

Я заложил пальцы за пояс (совершенно случайно мои ладони оказались рядом с рукоятями пистолетов) и улыбнулся.

— Я вас более не задерживаю, почтенные!

Пристав вернул мне книгу и пошел к двери. Следом устремился толстяк. Перед тем как скрыться за дверью, он обменялся взглядами со 'слугой', и я заметил, как тот едва заметно кивнул. Мирка на моем плече напряглась. Та ак...

Дверь за нежеланными гостями закрылась.

— Дети! — возгласила вдова. — Все на колени! Целуйте руки нашему спасителю!

В подтверждение своих слов она бухнулась на пол. Следом повалились девочки. Последним опустился на колени Тибби.

— А ну встать! — рявкнул я. — Не то обижусь. Очень очень.

Мирка в подтверждение стрекотнула. Иллинн с детьми торопливо встали.

— Простите, мастер! — сказала вдова. — Просто не знаю, как вас благодарить, — она всхлипнула.

— Вам ничто не грозило. В Алитании отнять дом можно только по суду. Там бы выяснилось.

— Вы не знаете тросканцев, мастер! — покачала головой Иллинн. — Они страшные люди. Медник Пепин прошлым летом подал на них в суд. Жаловался, что его обманули. Еще до суда он исчез, и более никто его не видел. Тросканцы забрали его дом с кузницей, выгнав семью на улицу. Его дети просили милостыню, пока съёрд Оливер не пристроил их в обители. После Пепина пропал горшечник Андин — не хотел возвращать долг.

'Однако!' — подумал я.

— Я боюсь за детей. Тросканцы отомстят.

— Не посмеют! — заверил я. — Не беспокойтесь, Иллинн! Тибби, проводи меня!

На прощание меня облили слезами. К Иллинн присоединились дети. Мирке прощание понравилось: она прыгала с головы на голову, радостно при этом стрекоча.

— Расскажи мне о тросканцах! — попросил я Тибби, когда мы вышли.

— Они появились в Иорвике при новом короле, — вздохнул мальчик. — Купили дом на берегу реки, стали давать деньги в рост. Многие обрадовались: пятая часть в год — это не слишком много, а деньги ссужали сразу и без поручителей. Потом пошел слух, что тросканцы жульничают. Переправляют цифры в письмах или вписывают другие условия, как нам. Но к ним все равно шли: когда случится беда, деньги найти трудно... — Тибби помолчал. — Мастер Айвен, вы в самом деле думаете, что нас не тронут?

— Побоятся, — ответил я. — Жирный тросканец — трус. Мигом сдулся. А вот слуга у него странный.

— Он немой, — сказал Тибби. — Язык отрезан. Когда на рынке торгуется, мычит и показывает пальцем.

'Идеальный охранник и убийца, — сообразил я. — Дело сделает и не проболтается. Интересно, как он объяснил толстяку, что я в доме? Жестами?'

— Вот что, Тибби! Береженого бог бережет. Держи! — я протянул мальчику пистолеты. — Умеешь стрелять?

— Конечно! — сказал Тибби, хватая оружие.

— Закройтесь на ночь и не открывайте. Днем не отходите далеко. Ночью кто то один пусть не спит.

— Сделаем! — кивнул Тибби. — А вы, мастер?

— У меня сотня пистолетов, а еще она, — я указал на Мирку. Горностайка довольно тявкнула. — Отобьемся.

— Хорошо! — кивнул мальчик. — Но если не получится, бегите к нам. Мы их вместе!.. — Он шмыгнул носом.

Я засмеялся и потрепал его по вихрастой голове.

* * *

День я провел в хлопотах. Салли не было: я сказал Тибби, чтоб не приходила. Не нужно ей знать, к чему я готовлюсь. В том, что по мою душу придут, сомнений не было. Случай с Иллинн ломал тросканцам бизнес. Узнают о нем люди, и жульничеству конец. Возмутителя спокойствия следовало убрать. Тогда все испугаются, в том числе Илллинн. Дом у нее отожмут, вдову с детьми выбросят на улицу...

Днем я нападения не ждал, поэтому вел себя внешне беспечно. Ходил, посвистывая, по двору, играл с Миркой и вообще, с точки зрения стороннего наблюдателя, валял дурака. А наблюдатель был. Время от времени я чувствовал затылком чужой взгляд. За мной следили, и я даже знал откуда. Забор не позволял заглянуть во двор с улицы, но неподалеку на берегу росли деревья.

Пули я не боялся. Из гладкоствольного ружья попасть в цель на таком расстоянии трудно, к тому же выстрел привлечет внимание. Тросканцы не любят шум: их предыдущие жертвы исчезли бесследно. Однако чувствовал я себя тревожно. Это не открытый бой, где расклад ясен. Меня придут убивать ночью. Хорошо, если немой слуга — с ним я справлюсь. А если наймут убийц? Придется стрелять. А это шум, следствие, которое обрушится на чужака. Неизвестно, чем все завершится.

Однако не заступиться за Иллинн я не мог. Мы сдружились. Девочки проводили в мастерской дни напролет, вечером подтягивался Тибби, заглядывала и Иллинн. Вместе нам было весело и интересно. Мы жарили рыбу или мясо, варили уху, ужинали и беседовали. Из этих разговоров я узнал о Запасном мире гораздо больше, чем из книг...

К вечеру небо затянуло. Ночь спустилась на Иорвик темная и непроглядная. 'Злодейская', как писали некогда. Скользнув в дом, я надел заранее извалянную в углях рубаху, после чего вымазал сажей лицо и сапоги. Мирке велел остаться. Она обиженно тявкнула и надулась. А что делать? Ее шкурка — как светлячок в темноте, сразу выдаст. Сажей мазать нельзя. Мирка станет ее вылизывать и отравится. Сам справлюсь...

Тупичок между ледником и сараем я выбрал заранее. Самое подходящее место. За спиной — забор, справа и слева — строения. Напасть можно спереди, а в этом случае козыри в моих руках. Присев на чурбачок, я обратился в слух. Время текло медленно, и я погрузился в воспоминания.

...Эту девочку так и не нашли, хотя искали долго. Адвокаты не обнаружили ее следов. Она прибежала к посту к полудню — полностью голая и вся в крови.

— Хаарам! — залепетала, указывая за спину рукой. — Хайберда!

Она говорила на хауса, а приданные нам полицейские хауса не знали: в Нигерии свыше пятисот языков. Однако без того было понятно. Значение слова 'Хаарам' знали далеко за пределами Африки. Поручив девочку полицейским, я скомандовал: 'В ружье!' Парни стали запрыгивать в бронемашины. Спустя пять минут мы пылили по проселку по направлению к Хайберде. По пути я вызвал спутник, и тот сбросил на ком картинку. Вооруженных людей и техники в деревне не наблюдалось. Поначалу я предположил, что сигнал — ложный, затем — что бандиты испугались нас и ушли. Хайберда лежит на дне долины, дорога сюда переваливает через гребень склона, колонну можно видеть издалека. Но оказалось, что мы опоздали...

Машины, влетев в Хайберду, встали у крайних хижин. Парни, спрыгнув с брони, стали забегать в двери. С соблюдением правил предосторожности, естественно. Не раз бывало, что бандиты ждали миротворцев внутри. Однако их не было, и жителей — тоже. Парни прочесывали дом за домом, следом катили бронемашины. Наводчики настороженно водили по сторонам стволами пушек. Стрелять было не в кого. Мы выехали на площадь и встали у школы — об этом свидетельствовала вывеска на английском. Виктор с Пашей забежали внутрь...

Когда они вышли, лица парней были белыми. Оба согнулись и стали блевать. Я соскочил с брони и побежал в школу...

Племенная рознь в Африке существует испокон веков. Причем выражается она в зверских формах. В свое время в США снимали фильмы о страдании чернокожих рабов. Отчасти правдивые: плантаторы — сволочь еще та. Но в сравнении с неграми, вырезавшими соплеменников в самой Африке, плантаторов можно считать святыми. Цивилизованному человеку невозможно постигнуть смысл зверства в Африке. Зачем резать людей, сжигать их дома, если не собираешься захватывать землю? Зачем оставлять после себя выжженную пустыню? У плантаторов и колонизаторов хотя бы имелась цель, пусть даже поганая — прибыль. Ради нее они защищали и кормили своих рабов. Негры просто убивали, причем с садистской жестокостью. После ухода колонизаторов племена в Африке стали уничтожать друг друга эффективно и страстно, чему способствовало современное оружие. К племенной розни добавилась религиозная. Государства, погрязшие в коррупции, справиться с этим не могли. Тогда ООН направила в Африку войска. Империи и демократии, поделив континент, перебросили миротворцев. Из за соперничества стран зоны влияния перемешались. Нередко они представляли собой слоеный пирог: блокпост имперский, блокпост российский, блокпост американский. Девочка выбежала на российский...

То, что я увидел внутри школы, впоследствии назвали 'бойней'. Но это было не так. В сравнении с тем, что устроили хаарамовцы, бойня — образец гуманизма. Там животное глушат, а уж потом режут. Хаарамовцы выкалывали живым людям глаза, отрубали руки и ноги, резали уши и вспарывали животы. Классы были завалены обрубками и частями тел, кровь окрашивала стены на высоту человеческого роста, внизу в красной жиже плавали кишки. Тошнотворно пахло внутренностями и дерьмом. Над всем этим омерзительно гудели сине зеленые, жирные мухи Африки.

Проблевавшись, я приказал осмотреть классы. Кто нибудь мог уцелеть, забившись под трупы. Но мы только перепачкались в крови. Бандиты убили всех. Получив доклад, я приказал группе умыться и сесть в бронемашины. По моему запросу спутник нашел банду. Прячась от беспилотников, она забилась в лес и теперь медленно двигалась на северо запад. Спутнику лес не мешал. Я разглядел внедорожник и два грузовика. Для наших бронемашин — один укус.

Дроны вызывать я не стал. Они базировались далеко, и в подлетное время банда могла уйти. Так я объяснял потом. На самом деле причина была в другом.

Мы успели. Банда выскочила на дорогу и увидела бронемашины с повернутыми в ее сторону стволами. Внедорожник и грузовики разом встали. Бежать было бессмысленно: от пуль? Они это поняли. Из внедорожника выскочил негр и, помахивая белой тряпкой, пошел к нам. Подумав, я выбрался из машины и двинулся навстречу.

Негр приблизился, и я узнал его. Эта рожа была кошмаром правительства Нигерии. Восемь лет Муса держал в ужасе север страны. Его банды нападали на миссии и полицейские участки, убивали священников и учителей, тысячами резали 'неверных'. Говорили, что Муса окончил университет в Лондоне, и там его запомнили милым и добродушным парнем. Почему он превратился в зверя, в Европе не понимали. В Африке знали. Образование и внешняя цивилизованность — оболочка, которая слетает, стоит включить инстинкты. Муса любил убивать. В Африке для этого был простор, чем он и пользовался...

За поимку Мусы сулили награду, ее даже выплатили. В первый раз — французским наемникам, во второй — имперским парашютистам. Но Муса сбегал из тюрьмы — кто то ему здорово помогал. Из за безнаказанности бандит наглел и не слишком прятался. Он даже выезжал на расправы сам, как сегодня в Хайберду. Любил потрошить...