Книга вторая

Ильм спросонья сначала не понял, где он находится, а когда сообразил, по ту сторону открытой решетчатой двери уже успели собраться в его честь отнюдь не последние люди в здешних местах.

Был здесь вездесущий корчмарь. На лице его без труда читалось некоторое напряжение, но в остальном мастер печь пирожки с человечиной ничем не выдавал своего беспокойства. Возможно, он и не беспокоился вовсе. А что касается напряжения на роже, так ведь не каждый день, наверное, ему доводится бывать в темнице, да еще по такому важному делу. И еретика изобличать.

Рядом с ним, тускло поблескивая добротной кольчугой, важно подбоченился совершенно незнакомый Ильму сержант. Армейская косточка. Делает вид, что без него здесь если все и не рухнет в одночасье, то точно начнет медленно разваливаться. В остальном самый безопасный из всех участник данного фарса. Потому что ему все равно. Преступника поймали не на его территории, а он лишь выполняет необходимые формальности. Главное, что это не тот служака, что завернул его у городских ворот.

Впереди всех, у самых металлических прутьев подслеповато щурился служитель Единого в повседневном темном одеянии. Четки в левой руке, широкий пояс с причудливыми металлическими бляхами не оставляли сомнений в более высоком статусе храмовника. Не меньше чем брат-исповединк. Что ж, ставки растут....

Из простых смертных присутствовал все тот же стражник, нависавший в данный момент над некромантом с отчаянно плюющимся искрами факелом. Судя по свирепому выражению глаз, готовый в любой момент исполнить любую прихоть собственного командира и духовного отца.

Ильм уставился в земляной пол и приготовился ко всему. Трепыхаться бесполезно. Орденские цепи надежно поглотят любое заклинание и лишь нагреются в ответ. А вообще, хорошенькое дельце получается. Значит, корчмарь решил у Ордена выслужиться. Перстенек цеховой углядел и тут же к слугам Единого. В принципе ход верный. За матерого еретика храмовники на золото не поскупятся и грехи на год вперед отпустят, да и не поленятся воеводе доложить о верных присяге сынах отечества.... Эх, как все глупо, неряшливо получилось. Целая цепочка событий, завязанных друг на друге. Прямо как в Турове. Какая удивительная и стойкая тенденция. Впору всплакнуть от умиления. И праздник престольный как назло на носу.....

-Вот, благостный, погляди, каков гад,— трактирщик первым нарушил торжественное молчание,— я его как увидел, так сразу и понял, что дело нечисто....

— Изложи подробно, сын мой,— храмовник зевнул, учтиво прикрыв рот ладонью, — вы все во внимании к словам твоим.

— Ну... так, как бы....,— чуть стушевался трактирщик,— с утра сегодня, значит, притащился он ко мне под видом нищего.... Я чту заветы Единого и многим скорбящим руку помощи тяну. Вот, значит.... Мне он сразу подозрительным показался, но виду я не подал, ибо тверд в вере и молитвенном скорбении. Взгляд у него как у одержимого....

Ильм усмехнулся, совершенно не таясь. Чего таится, если и так все ясно. Здесь будут слушать и принимать во внимание лишь одну сторону. Ту, что в вере тверда.

Мастер корчмарь запнулся, но сразу взял себя в руки.

— Так, значит, взгляд у него как у одержимого. Еще что.... Кольчуга сквозь дыры в камзоле видна. Дырявая. И камзол весь в крови уделан. Ясное дело, что нечисто все. Ну, я его решил обхитрить. Приласкал, творя непрестанную молитву, и направил дрова колоть.

Сам тем временем приказал с него глаз не спускать. Взял эль и в обе кружки водицей освященной разбав.... Водицы добавил. И себе, чтобы укрепиться и ему, чтобы неповадно было. Ну, он как хлебнул, так его и скрутило в одночасье. Простому рабу Единого разве такой вред может приключиться? Не может. Я и скумекал, что передо мной слуга неназываемого. Позвал слуг верных. Достали веревки. Связали. А веревки водицей из храма сбрызнули для верности и крепости. Еще обыскали его. Нашли перстенек поганый чародейский и кольцо благородное. Брать в руки не посмели.... Потом я приказал оттащить его в развалины данжеона на горе, подальше от паствы смиренной, а сам бросился челом в ноги братьям заступникам бить. Дабы сохранили и оберегли от чар злодейских.

— Повально, сын мой, похвально,— храмовник благосклонно склонил голову,— Справно сослужил службу. Хочу заметить, что не в первый раз. Молодец. На таких, как ты столпах наша вера стояла и стоять будет. Связан он крепко?

— А то,— важно ответствовал сержант,— мы свое дело знаем.

Ильм про себя подтвердил это заявление. Действительно стреножили его знатно. При большом желании не придраться. Только к чему весь этот балаган? Неужели, на него пришли еще раз посмотреть, только по тому, что так полагается? Или что-то еще за всем этим кроется? Хотя наиболее вероятное развитие дальнейших событий предугадать не сложно. Кажется, у него есть все шансы стать кульминацией будущих народных гуляний....

— Хочу взглянуть на него ближе,— потребовал храмовник.

— Давай,— сержант забрал у стражника факел,— подтащи это нечестивое отродье пред светлые очи благостного.

Стражник угодливо поклонился, поплевал на ладони и ухватил Ильма за ногу.

— Тяжелый, сука...

— Тяни, тяни, смелее, не боись....

Ильм аккуратно пересчитал затылком неровности пола, но сопротивляться не стал. Едва не коснувшись лицом грязного подола рясы, он обозрел во всех подробностях потертые парчовые башмаки храмовника, а так же все, что было выше. Потом еще немного повернул голову и посмотрел вверх.

Благостный брат погрузил руку в свою сумку, достал из нее идеально ограненную хрустальную пирамидку, размером со средней величины чесночную головку и водрузил ее на развернутую кверху ладонь. Некоторое время на блестящих гранях отражался лишь свет факела, но вскоре в глубине артефакта стало постепенно разгораться пульсирующее фиолетовое свечение.

Ильм бессильно сжал кулаки. Вот так встреча. Маяк справедливого возмездия. Загадочная штука и очень опасная при определенных обстоятельствах. О плетение его энергетической матрицы сломало копья не одно поколение полных магистров магии. Кстати, создатель неизвестен. Место изготовления тоже неизвестно, но многие маститые авторы, указывая на отменное качество горного хрустался, и исключительного качества работу, сходятся во мнении, что заказ храма исполняли подгорные мастера. Возможно и так. Орден частенько проявлял удивительную гибкость, если дело касалось его исконных интересов. История знала моменты, когда церковная братия с легким сердцем заключала выгодные договоры с расами, для которых имя творца оказывалось не более чем пустой звук. Важен был результат, а он в данном случае, оправдывал любые затраты, как материальные, так и духовные. Маяк позволял достоверно определить школу, к которой относился испытуемый, изменяя цвета свечения. Но стихийные и боевые маги мало интересовали Орден. Особую заботу, если так можно выразиться, братство всегда проявляло к знахарям и некромантам. Минуло пять с лишним столетий с того момента, как костяные мастера и травники смогли покинуть глухие лесные и горные уголки, и получили официальный статус, но охота на ведьм продолжается до сих пор....ен. Знахари и некроманты являлись предметом его особой заботы. я пульсирующее

Ныне артефакт не рекомендован к использованию особым королевским указом после подписания хартии о взаимном чинопочитании между объединенным королевским магическим орденом и орденом Единого. Однако, и не запрещен.

— Ишь, осмотри-ка жалобиться,— со смешком указал на Ильма стражник, нарушив торжественную созерцательную тишину.

— Цыть,— шикнул на него сержант, не отводя завороженных глаз от лучащихся хрустальных граней.

— Знатный образчик,— храмовник убрал кристалл обратно в сумку и с важным видом склонился над пленником,— очень хорошо.... Перед нами, почтенные мастера, самый настоящий некромант. Насколько я могу судить где-то первого или второго класса....

Почтенные мастера с неким неловким смущением уставились на слугу Единого. Благостный одарил их кротким, скорбным взглядом и сдержанно вздохнул.

— Впрочем, это обстоятельств дела никак не меняет. Был ли при чародее королевский патент?

— Никак нет.

— Я так и думал,— храмовник склонился еще ниже. — Желаешь что-нибудь сказать, чернокнижник?

Вблизи лицо его оказалось вполне симпатичным. Только в глазах не читалось ни капли сочувствия.

— Не вижу смысла,— Ильм демонстративно отвернулся.

— Не дерзи духовнику! — сержант от души ударил его сапогом в бок.

— Не стоит, десятник,— благостный брат сложил руки на груди,— ему не дано узреть путь истинный..... Последний раз спрашиваю. Исповедаться не желаешь?

— Нет.

— Будь, по-твоему.....

— Когда его в расход? — сержант угодливо изогнулся.

— Завтра. Мы ждем приезда самого благочинного исповедника Мартиша. Я полагаю, он с радостью примет участие в сей угодной небесам церемонии. Один вопрос, сержант....

— Весь готов.

— Есть ли в наличии березовые дрова?

— Никак нету,— сержант озабоченно почесал затылок,— в округе берез кот наплакал. Одни осины да ели. Их и рубим на зиму.

— Не есть хорошо,— совершенно искренне опечалился слуга Единого,— благочинный Марек очень любит, когда еретик на березовых чурках от скверны избавляется. Надо бы озаботиться гарнизону. Негоже хорошего человека расстраивать.

— Энто можно....

— Очень хорошо, чадо. И еще....

— Слушаю, благостный.

— Я забираю его с собой. Он проведет свою последнюю ночь в храме.

ХХХ

Почти неподвижный язык пламени на единственной свече, поставленной прямо на пол, скупо озарял тусклым светом низкий сводчатый потолок. Ильм, сидящий на соломенном тюфяке и связанный уже не цепями, а самыми обычными веревками, чувствовал себя почти именинником. И пусть за ним неотрывно наблюдают четыре храмовника с оружием наголо, пусть с потолка угрюмо свисают ржавые цепи, но послабления налицо и это факт. Факт неожиданный, непонятный и совершенно необъяснимый с точки зрения здравого смысла. Возможно, так было у всех, кто провел последние часы перед казнью в стенах храма. Да только у кого теперь спросить? И на город опять не удалось толком посмотреть. По приказу брата-исповедника пришлось прогуляться по улицам с замотанной тряпкой головой. А чего скрывать-то? На грядущем празднике он третий по значению после Единого и Ляса Ткача. Вот только творца и его верного апологета из нынешнего поколения никто в лицо не видел. Все больше по образам. Немногочисленные счастливцы, свидевшиеся с ними по случаю белой горячки не в счет. А тут налицо будущая жертва, приготовленная на заклание истинной веры. Живьем. Или братия готовит ему какое-то иное дело? Возможно, ситуация похожа на ту, что описывал Трин. Случилось нечто. Тонкие нюансы можно опустить. В гарнизон храмовники обращаться не желают по причине собственной гордыни, с коей по идее должны бороться не покладая рук. В столицу за подмогой посылать страшновато. А вдруг верхние чины решат, что в Кряже брат-настоятель не в силах сам решить возникшую проблему? Последствия таких дум непредсказуемы. Однако, шутки и пустые мечтания в сторону. Обстоятельства взяли его в оборот так, что неудобно даже пошевелиться. В принципе плевать сейчас на кольца и возложенные на него великие мисси. Унести бы отсюда свою задницу. Но как? Приходится признать, что разумных идей пока нет, а время идет и его все меньше остается.

Дверь в темницу жалобно заскрипела несмазанными петлями и приоткрылась. Внутрь помещения неслышно просочилась ничем непримечательная личность в сером балахоне с табуретом в руках. Служка повертел головой по сторонам, выбрал самый темный угол, поставил там табурет, покачал его, видимо, на всякий случай и только после этого соизволил обратить свое драгоценное внимание на томящегося в неведении некроманта. Однако, сначала парень осенил себя охранным знамением, размером с хороший осадный щит и только после этого открыл рот.

— Я доверенное лицо отца-настоятеля.

— Счастлив, оказанной чести,— отозвался Ильм,— поведай мне, почтенный, а почему меня освободили от тягостных пут и вновь связали веревками?

— Единый завещал милостиво обходиться с обреченными на смерть. Сейчас тебе окажет честь своим появлением сам брат-настоятель. Веди себя разумно.

— И без тебя бы догадался.

Служка осенил себя еще одним знаком Единого, и, не говоря больше не слова, поспешно отбыл по своим делам.

Ильм покосился на толстые, тщательно обработанные доски, из которых было сколочено нехитрое седалище. Такое способно выдержать не один десяток пудов. И украшено сообразно обстановке. Дланью Единого. И не в одном месте. Значит сам брат-настоятель.... Да, что-то такое вспоминается из курса орденских уложений. Вроде как обязан он каждого еретика лично выслушать. Или каверзными вопросами окончательно извести под корень и еще подтолкнуть на и так торном пути к очистительному огню. М-да.... И если случиться доверительная и душеспасительная беседа, то придется быть гибким. Очень гибким. На благополучный исход шансов нет совсем. Но, как говорится, чем боги не шутят. Вдруг доведется из этой дряни выбраться? Наплевать, какие будут при этом потери. Большие или очень большие. Главное, выбраться.

Дверные петли заскрипели еще раз.

В каменный мешок чинно вступил, чуть сутулясь, высокий, мощного соложения храмовник. Ильм лишь увидел шитый серебром пояс и сразу прикусил язык. Вот и обещанный брат-настоятель пожаловал. Здесь, в провинции, выше только небеса.

Благостный брат, шурша полами длинной рясы, в полной тишине прошествовал к табурету. Присел, расправил складки одежды и низко склонил голову. Лица его под обширным капюшоном по доброй орденской традиции видно не было.

Ильм, согласно этикету, тоже склонил голову, разумно решив, что в данной ситуации лучше быть учтивым и не хамить из дешевого куража.

Первым гнетущую тишину прервал настоятель храма.

— Я имею честь, властью светлого короля и волей Единого, служить в городе Кряж братом-наставником храма и рыцарем ордена. Визит мой к тебе оговорен уставом Ордена.

Призываю тебя к благоразумию, отступник, ибо в моей власти изменить приговор брата-исповедника. Думай, прежде чем сказать, взвешивай слова и не лги. Теперь ответь, готов ли ты к беседе, или вовсе не желаешь со мной говорить. Ты вправе хранить молчание. В таком случае я незамедлительно покину тебя.

Ильм как смог напряг свою память. Где он мог слышать этот низкий, исполнений повелевающей силы голос? Где леший, побери? Где? Некромант наморщил лоб. Как назло в голову ничего путного не лезло. Так бывает. Вспоминается всякая ничего не значащая мелочь, а то, что нужно сокрыто во мраке. Да и болотные дятлы с ним. Пора ответ держать.

— Я готов к беседе.

— Твой ответ услышан. Назови себя.

— Ильм сын Нотара.

Храмовник, не глядя, опустил руку в небольшую сумку, висящую на поясе. Ильм затаил дыхание, превозмогая неприятное, тянущее чувство внутри себя. Еще немного..... Ну, разумеется. Ничего другого он и не ожидал увидеть. Все вещественные улики здесь: подорожная, некромантский перстень и баронское кольцо. Благостный брат развернул затертый и засаленный свиток и принялся водить пальцем вдоль строк.