7 дней в июне. Том Первый

Её улыбка завораживала меня.

— Ерунда, — Мария внимательно посмотрела на меня. — Такой песни не может быть в Советской России, вы поймали Харбин и речь, наверное, шла о премьер-министре императора Пу И.

Перевернув листок, она удивлённо подняла брови:

— Вы и музыку записали? Скажите, Петя, а вы умеете музицировать?

Тут я понял, что для неё я буду всегда только Петей, и наваждение спало с меня.

Петя, Петя-петушок... Золотой гребешок. Кажется, так маман мне пела?

— Да, я немного играю на пианино.

— Отлично, я сегодня приглашена к Бисмаркам и беру вас с собой.

— Кстати, а меня зовут Мария Васильчикова, а то некоторые забыли все правила хорошего тона! — девушка весело поглядела на Урсулу.

Озадаченное выражение лица Урсулы, не покидало её, на протяжении всего нашего разговора с Марией. Она даже не пыталась прервать свою подругу.

— Очень приятно, Пётр, — пролепетал я, пытаясь понять, в качестве кого или чего меня пригласили на великосветскую вечеринку. Мне было известно про сестёр Васильчиковых, но светские круги, где они вращались, были для меня недоступны.

Когда мы встали из-за стола, я положил рядом с чашкой серебряную монету в две рейхсмарки. Кёльнер улыбнулся и подмигнул мне, когда пропустив дам, я выходил из кафе.

С Урсулой мы попрощались у нависшего глыбой, мрачного здания издательства 'Кениг'.

Пройдя, квартал я обратился к спутнице:

— Мария, как вы относитесь к большевистской России? Я покинул Крым восьмилетним мальчиком и знаю её только по рассказам семьи.

— Знаете Петя, я тоже плохо помню Россию, но большевиков ненавижу. Из-за них мы потеряли свой дом, мой отец, как дикий зверь пробирался через леса, спасая свою жизнь, — в её глазах появился лёд, когда она заговорила о семье.

— Не знаю, как вы, но я считаю очень хорошей новостью, что Сталин и Гитлер сцепились друг с другом. Один из них уничтожит другого и сам потеряет все силы в этой драке.

— Мария, ведь это не драка, это — война! И тысячи людей погибнут в ней, — возразил я.

— А мне наплевать на других людей, — тоном капризной девочки ответила она. Красивой девочки. Очень красивой.

— Петя, ну что вы о политике, сейчас ещё ничего не известно, — Мария снова улыбнулась. — Вот пройдёт неделя и всё будет ясно. Мой знакомый из управления генерал-майора Вагнера, сегодня утром сказал, что война закончится, самое большее за два месяца. Вермахт даже не заказал зимнее обмундирование, а на складах нет масел для зимы.

Она снова превратилась в весёлую девушку, беззаботно щебечущую о предстоящей вечеринке.

— Петя, с вас закуски! Что-либо мясное, баварские колбаски или сало, фюрерпакеты не надо, там всё равно некому готовить, кухарка уже ушла. А я организую бренди, американское бренди, у офицеров генштаба уже изжога от французского коньяка, они слишком злоупотребляли трофеями.

Мы разошлись, договорившись встретиться у станции подземки.

Продовольственный вопрос за последний год сильно осложнил жизнь берлинцев. Карточки на хлеб, официальные нормы на мясо и двести грамм маргарина в месяц... Они только спасали от голода. А вот роскошествовать не давали.

После победы во Франции в Берлине возник чёрный рынок. Военные продавали привезённые из оккупированных стран продукты и фюрерпакеты — продуктовые наборы для отпускников. Крестьяне через маклеров торговали утаенными от чиновников продовольственной службы излишками. Если ты знал к кому и зачем обратиться, то найти килограмм отличной ветчины и три фунта копчёного с чесноком сала, было достаточно просто. Сотрудники УФА питались в столовых киностудии без продовольственных карточек и почти бесплатно, так что красно-чёрных хлебных карточек на обмен у меня было много, и через полтора часа я стоял с двумя бумажными пакетами в условленном месте, ожидая свою спутницу.

Мария появилась точно в назначенное время и, кивнув мне, начала спускаться на станцию подземки. Интересно, подумал я, русские в эмиграции быстро приобретают местные черты — пунктуальность в Германии, напыщенность в Англии и бесцеремонность в США.

В дребезжащем вагоне метро мы молча проехали две остановки и вышли.

Выйдя из подземки, она снова окинула меня взглядом и произнесла:

— Я смотрю, у вас неплохой улов?

— Если знать рыбные места, улов всегда будет неплохой, — весело ответил я.

Помолчав минуту Мария, вновь обратилась ко мне:

— Скажите, почему вы живёте в Германии, а не во Франции? Ведь ваш отец был близок с Деникиным?

— Папа в генштабе занимался Австро-Венгрией и всегда мечтал побывать в Вене. В двадцать шестом году семья поехала в Австрию, и отец, по случаю, купил домик в Зальцбурге. Почему именно там? Мама очень любила Моцарта. Я поступил учиться в Берлинский университет, технические дисциплины здесь преподают гораздо лучше, чем во Франции или в Австрии...

Я так и не привык называть Австрию — Остмарк.

— А ваша семья так и живёт в Зальцбурге?

— Нет. После смерти мамы отец отправился к друзьям в САСШ и застрял там, после начала войны. Плыть через Атлантику очень опасно, а ехать через Советскую Россию он не может. Наш дом в Зальцбурге я сдаю, а живу и работаю здесь, в Берлине.

— Как хорошо иметь свой дом, — задумчиво произнесла Мария. — А наш дом захватили большевики, мама живёт в Италии, а папа лечится после перехода границы.

Вдруг Мария замолчала. Лицо ожесточилось:

— Мой кузен служил во французской армии и уже второй год в плену, а я ничего не могу сделать, понимаете, ничего!

Я молча кивнул в ответ. А что тут можно сказать?

За разговором мы подошли к нужному нам дому, консьерж открыл парадное, и мы поднялись на третий этаж. Дверь нам открыла хозяйка квартиры — миловидная брюнетка. Расцеловавшись с хозяйкой, Мария представила меня уже собравшимся гостям.

— Господа, это Пётр Михайлов, звукорежиссёр студии УФА, ученик самого Фридриха Шнаппа.

Моя спутница меня снова удивила. Она знала Шнаппа, известного звукорежиссёра Рейхрундфункгруппе.

— Ну что вы, я всего лишь ассистент, — лукаво смутился я.

— Не обращайте внимания, это очень скромный, но талантливый молодой человек, — продолжала моя спутница.

Среди гостей преобладали военные в форме, хотя были и чиновники из ведомства Риббентропа, дамы же щеголяли вечерними платьями. Я был редким штатским в этом сборище погон и мундиров. Хотя стол уже был уставлен разнообразными бутылками с вином, наше бренди было встречено с явным энтузиазмом всей мужской половиной компании, не остались без внимания и мои скромные дары. Общими усилиями стол был накрыт и после второй рюмки, завязалась оживлённая беседа. Хозяйка в окружении двух офицеров генштаба внимательно слушала какого-то дипломата, затем, кивнув ему, повернулась ко мне:

— Пётр, вы знакомы с Ольгой Чеховой?

— Да, — честно ответил я. — На прошлой неделе она мне сказала: 'Милый мальчик, принеси мне быстрее стул!'

Все засмеялись. Офицер повернулся к своему коллеге:

— Похож на Кейтеля в ставке.

Мило улыбнувшись ещё раз, хозяйка извинилась и перешла к другой компании.

— Герр Михайлов, что вы, как эмигрант, думаете о начавшейся войне? — спросил мидовец.

Офицеры тоже смотрели на меня с интересом.

— Я инженер и не разбираюсь в политике, но не думаю, что в России повторится французская прогулка.

— Почему вы так думаете? — спросил офицер.

— Судя по сообщениям, всё идёт по плану, под Белостоком готовится окружение, а у Гудериана дела ещё лучше, за исключением нескольких казусов.

— А группа 'Север'? — в разговор вмешался второй офицер.

— Ерунда! Риттер фон Лееб отличный командующий, у него прекрасные офицеры, а сбой связи вызван непогодой. Утром по всей границе творилось чёрт знает что, но операция началась по плану. Хотя у Геринга что-то темнят, похоже слишком большие потери, но на выступе сожжено и сбито более пятисот русских самолётов.

— Минуточку внимания господа! Сейчас Пётр Михайлов споёт нам новую русскую песню.

Златоглазка стояла в дверном проеме и, держа бокал с вином, лукаво смотрела на меня.

В груди похолодело, но я стряхнул оцепенение и подошёл к роялю. Когда пальцы прикоснулись к клавишам, волнение полностью покинуло меня, я прокашлялся и начал вступление.

— Крики чайки на белой стене...

Все замолчали, внимательно слушая меня.

— Две мечты, да печали стакан

Мы, воскреснув, допили до дна...

..........................................

Это всё, что останется после меня,

Это всё, что возьму я с собой...

Играть я кончил в полной тишине.

Затем они захлопали мне. Я стоял, не зная, что мне делать, даже Мария хлопала, восторженно глядя на меня.

— Господа, но это не моя песня, я услышал её сегодня по радио! — начал было оправдываться я. Но меня, слава Вседержителю, прервали.

— Радио, господа, надо включить радио, — произнёс державшийся до этого в тени, хозяин квартиры.

— Петя, покажи, где ты нашёл эту песню, — тут же вмешалась Мария.

Я подошёл к огромному Телефункену и начал крутить ручку настройки.

Продравшись через треск помех, я наткнулся на мощный и чистый сигнал:

"Уважаемые граждане России, вы, безусловно, знаете о произошедшем природном катаклизме. Силой Провидения, наша страна оказалась ввергнута в самый трагический день своей истории — двадцать второе июня тысяча девятьсот сорок первого года. Как это уже однажды случилось, германский нацизм начал своё наступление на свободу и саму жизнь народов, когда-то населявших Советский Союз.

Погибли люди. Среди них мирные граждане России, Белоруссии и Украины. Военнослужащие российской армии и армий братских белорусского и украинского государств, встав на пути нацистской агрессии, исполняют свой долг по защите женщин, стариков и детей. Исполняют даже ценой собственной жизни'

— Что это? — спросил генштабист

— Похоже, это Москва — ответил я, и начал переводить.

'Именно на них покушается вторгшийся на нашу землю кровавый враг — тоталитарный гитлеровский режим. Для расширения жизненного пространства нацисты избрали самый бесчеловечный способ — уничтожение целых народов, населяющих Восточную Европу и Россию.

Один раз, шестьдесят пять лет назад, совместными усилиями всего прогрессивного человечества победное шествие людоедской идеологии было остановлено. Знамя Победы взвилось над поверженным Рейхстагом. Ради этого только народы бывшего Советского Союза отдали почти тридцать миллионов жизней. Неимоверная, тяжёлая цена'

Я старательно переводил дословно, не понимая смысла и половины фраз, какие 'шестьдесят пять лет назад', почему 'бывшего Советского Союза'.

'Нет никаких сомнений, что враг будет разбит. Победа будет за нами!'

Я кончил переводить и почувствовал, как пересохло моё горло. Взяв фужер, я наполнил его до краёв рейнским и выпил одним глотком. Окружающие продолжали молча смотреть на меня.

Первой, как всегда, молчание нарушила Мария:

— Господа, я подтверждаю, он перевёл всё точно.

Все обернулись к ней, но тут из приёмника полилась музыка и красивый женский голос запел на английском. К счастью, этот язык здесь знали многие, и переводить мне не пришлось. Похоже, день плавно превращался в вечер чудес.

'Я не хочу говорить

О прожитом нами.

Хотя меня это и ранит,

Теперь это в прошлом.

.............................

Победитель получает всё,

Проигравший довольствуется малым'

За окном послышался глухой звук далёкого разрыва, затем ещё два, но уже гораздо сильнее. Гости не обращали на них внимания, ведь сигнала воздушной тревоги не было.

'Я была в твоих руках,

Думала, принадлежу тебе.

Я делала вид, что ничего не понимаю.

............................................

Но скажи мне, целует ли она тебя

Так, как целовала тебя я?

Чувствуешь ли ты то же самое,

Когда она произносит твоё имя?

Где-то глубоко внутри,

Ты, должно быть, знаешь,

что мне тебя не хватает.

Но что я могу сказать,

Правилам надо подчиняться'

Мужчины кивали головой в такт музыки, а у девушек на глазах появились слёзы.

'Победитель получает всё.

Победитель получает всё'

Тут грянул самый мощный взрыв, оконные стёкла жалобно задрожали и наконец, словно очнувшись от глубокого сна, взвыли ревуны воздушной тревоги. Все выбежали на балкон, опоясывающий здание. В голубом, безоблачном небе было пусто, лишь знакомый Петру аппарат, продолжал парить всё также высоко и недостижимо.

Над Берлином подымался дым, похоже, бомбы упали в районе правительственных зданий и рейхсканцелярии.

— Что это? — спросил офицер люфтваффе, показывая на парящий в небе аэроплан.

— А разве это не ваше? — ответил я вопросом на вопрос. — Этот аппарат с обеда висит над Берлином.

Музыка в приёмнике оборвалась и зазвенел голос диктора:

— По сообщению пресс-центра министерства обороны, десять минут назад были поражены стратегические цели на территории Германии. Ракетно-бомбовым ударам подвергнуты здание штаба люфтваффе, министерства юстиции, рейхсканцелярия, Принц Альбрехтштрассе четыре, здания СД семьдесят два и семьдесят четыре на Унтер-ден-Линден, комплекс связи и штаб в Цоссене и Вольфшанце. А теперь... Реклама на радио 'Маяк'!

Я переводил, но и без моего перевода всё было ясно. Лица офицеров серели с каждым новым названием, после упоминания центра связи на них стало страшно смотреть, а когда диктор упомянул какое-то логово волка, их затрясло.

Первым опомнился офицер люфтваффе, он бросился к телефону и начал торопливо набирать номер, попытки дозвониться продолжались минут пять, затем кто-то вышел на связь, и после короткого разговора, лётчик опустил трубку на рычаг телефона.

— Штаб люфтваффе полностью уничтожен, Мильх погиб, — устало произнёс он.

Гости быстро собрались и, попрощавшись с хозяевами, начали расходиться. Хозяин квартиры с невозмутимостью капитана идущего ко дну корабля, прощался с гостями и напевал:

"Победитель получает всё,

Проигравший довольствуется малым,

Не дотянув до победы.

Это её судьба'

Стал собираться и я.

В углу комнаты хозяйка громко шепталась с Марией:

— Мисси, ты просто прелесть, где ты откопала это русское чудо, об этой вечеринке будет говорить весь Берлин, подруги умрут от зависти...

Я понял, что если хочу спокойно покинуть помещение, то делать это надо прямо сейчас.

Пожав на прощание руку гостеприимному хозяину, сохранявшему непоколебимое спокойствие всё это время, я вышел на улицу.

До дома я добрался без приключений, лишь два раза дорогу мне преграждали огромные колонны пожарных машин, несущиеся к центру Берлина.

Фрау Марта сидела как всегда у окна. Проходя мимо, краем глаза я заметил, как она раскрыла толстую тетрадку и начала писать. Владелица пансиона всегда записывала время ухода и возвращения своих постояльцев.

Зайдя в свою комнату и скинув штиблеты, я прямо в одежде упал на кровать. Мне не давала покоя одна фраза хозяйки вечера: 'Об этой вечеринке будет говорить весь Берлин'. Оно мне это надо?