На кухне восседал завеселевший Альберт, окружённый Машей и Викой, и рассказывал, как лез «с голой жопой на танк» в далёком девяносто третьем. Эту историю Вася слышал почти ежевечерне, поэтому поспешил ретироваться в спальню. Там тусовались Марик со Стивом.

Говорили по-английски, поэтому Васе было решительно непонятно, и он вернулся в зал.

Тамошняя мизансцена не изменилась: поэт и «трудозвон» Леонид всё также возлежал на диване и проповедовал свою крутость, а Савелий скромно сидел и как-то уж очень собранно слушал.

— Социология протестного движения, — с непонятной Васе издёвкой проговорил Леонид, вертя бутылку в руке. — А ты уверен, Савелий, что работаешь не на проклятый режим? Очень уж темка у твоего диссера... ну, двойного назначения.

— Мы это уже обсуждали, — хмуро сказал Савелий. — У тебя что, юмор кончился?

— Типа того. Как «Аншлаг» госюморконтроль накрыл, так постоянно перебои.

Вася не понял, кто кого накрыл.

— Вот чего! — Леониду пришла на ум какая-то светлая мысль, он аж засветился. — Надо тебе с Анюськой встретиться.

— С кем? — озадачился Савелий.

— Ты чё, в детстве «ОБЖ-Студию» по «ТВ-Шерсть» не смотрел, что ли?! — Поэт аристократично вскинул бровь.

Савелий покачал головой.

— О темпора, о морес, — вздохнул Леонид. — Это ведущая, когда-то она в этот играла... Как его?..

В дверь позвонили. Строго, требовательно так. По-хозяйски.

Все напряглись.

— Ждёшь кого? — спросил Васю Марик, выруливший из спальни.

— Не-а, — в оцепенении ответил хозяин вписки.

Он подошёл к входной двери.

— Кто?

— Дед Пихто и бабка с пистолетом! — глухо донеслось с площадки. — Соседка твоя, открывай!

Вася обернулся на соратников. Теперь они все толпились в коридоре. Все, кроме Леонида (тут Васе стало особо тревожно за сервизы).

Пожав плечами, он отомкнул.

— Ну, сосед, долго ещё безобразничать будешь? — Соседка оказалась невысокой полной бабулькой с замашками рыночной торговки. — Топаете, орёте опять. Водку, небось, пьёте? О, и девки с вами? Притон?!

— Да какой притон! — возмутился Вася, впрочем, не очень старательно. — Мы по делу!

— По какому такому делу? — Голос бабки напоминал звук циркулярной пилы. — По уголовному, небось?

Соратники безмолвствовали, предоставляя разруливание проблем хозяину хаты.

— Конечно, нет! И время ещё детское, — проговорил Вася.

— Ха! Было бы больше двадцати трёх, вызвала бы наряд! — не унима[...]

Последним уходил Савелий.

— Ты, это, извини, — в сотый раз пробормотал Вася. — Видишь, какая...

— Не парься, — отмахнулся Савелий. — Бывай!

Вася закрыл за ним дверь. Облегчённо вздохнул. Прошёлся по квартире, высматривая следы несанкционированных вторжений в шкафы и серванты. Вроде бы, обошлось.

В дверь снова позвонили.

Вася открыл.

На пороге стояла давешняя соседка.

— Ну, как? — весело спросила она. — Дала я жару?

— Да, баб Лид, всё по высшему разряду. Как договаривались. Спасибо.

— Э! Спасибо на хлеб не намажешь!

Вася полез в карман.

● ● ●

Глава 319

Великий Трикстер, дух изгнанья, известный в разных культурах под именами Локи, Люцифер, Равана, Гвидион, Трисмегист, Луг, Барон Самеди и прочими, лежал под грешною землёй.

В разных местностях и в разное время Великому Трикстеру приписывали различные деяния, главным побудительным мотивом которых было чистое озорство. Поэтому Великого Трикстера можно назвать и Великим Озорником.

Такого рода древние божества не обращали внимания на имена, которыми их называли люди. В основном, потому что люди никчемны и незаметны. Они и воззвать-то как следует не могут.

Воззвание к богу — очень сложный для понимания феномен. Клоуны, скачущие вокруг нелепого алтаря и нараспев читающие бред на латыни, могут зарезать сколько угодно козлов, кроликов, младенцев и девственниц, но даже ни на миг не привлекут внимание вызываемого абонента. Почему же происходит столь чёрно-комедийный недозвон?

Потому что — продолжая аналогию — неправильно набран номер.

Чьи-то представления о дьяволе могут жестоко не совпасть с его сутью. И тогда все пентаграммы с гримуарами — лешему под хвост.

Как ни печально, человеческие представления о боге-отце также могут оказаться выстрелом в молоко. Существуют целые религии, которые изначально дают неправильный номер абонента.

Хорошо, что каждый человек уникален, и его внутренняя интерпретация заведомо ложного номера абонента оказывается правильной.

Ну, кому хорошо, а кому и плохо.

Великому Трикстеру не повезло невероятно. До него дозвонились.

Дозвонился тот, кто вообще не должен был браться за трубку. Притом в неправильное время и в дурацких обстоятельствах.

Когда Великий Озорник об этом думал, он совершенно по-детски смеялся, ибо другого варианта ему не оставалось. В тюрьме либо плачут, либо смеются. Но в любом случае, ярятся.

Нужно представить себе, как блохи собрались проводить в последний путь свою знаменитую товарку, и в разгар всеобщего горя одна из блох, лютая ненавистница усопшей, в порыве искренней злобы послала проклятье, а оно оказалось настолько сильным и неточным, что в тело мёртвой блохи угодил дух собаки, на заднице которой вся эта драма развивалась.

Вот так это метафорически видел Великий Трикстер, хотя обратился к символам вообще не похожим на земных собак и блох.

Он, конечно, не был солью земли, на которой обитали люди. Но масштаб изменений, вызванных проклятьем, блошиная метафора вполне отражала.

Советская Россия хоронила Ленина.

Это был сильный человек, он стал легендой ещё при жизни, и вот теперь эту легенду провожали миллионы. Искусство мумификации, утерянное века назад, «переоткрыли» советские учёные, и из Ленина сделали мумию.

Ну, мумия и мумия. С кем из великих не бывает?

Для Великого Трикстера важнее было другое. На фоне крайнего горя, подогретого пафосом новых безбожных жрецов, и не менее крайней ненависти в адрес Ленина, прямо там, на площади, где его хоронили, в пролетарскую толпу затесалась дама из знатного рода, которая и произнесла шёпотом фразу, связавшую две большие энергии и обрушившую их на Великого Трикстера.

Точной формулы он не расслышал, его сил хватило лишь на то, чтобы уловить общий смысл: сдох, Антихрист, вот бы в тебе навеки застряло всё самое плохое в мире!

Разумеется, это очень неточная формулировка. К тому же, Великий Озорник никогда Антихристом не был. Тем не менее, оригинальная фраза прекрасно сработала, и спустя полмгновения дух Великого Трикстера угодил в останки вождя мирового пролетариата.

Великий Озорник вскипел от гнева и попробовал вырваться. И увяз ещё сильнее. Такова природа магии проклятий. Проклинала одного, а наказала совсем другого. Дура.

Что сделал Великий Трикстер, когда успокоился? Поклялся. Поклялся жесточайше отомстить людишкам. Всем. Но теперь ему оставалось лишь запастись терпением, ждать удобного случая и потихоньку подпиливать метафорические прутья своего узилища.

Так началось его персональное «путешествие слона в жопе таракана» (эта метафора снова неточна, но нужно же хоть как-то передавать образ мышления коварного божества).

Времени у Великого Озорника было полно, а вот силы за пределами бренного тела Ленина — почти не было. Тем не менее, хитроумное сверхъестественное существо могло обойтись и малым.

Вопрос в том, сколько времени осталось у незадачливого человечества?

● ● ●

Глава 10

В ночном кабинете было неуютно и мрачно. Комов рассеянно смотрел обеззвученный телек, сидя в рабочем кресле и стараясь не глядеть на стажёрский стол.

Кажется, кто-то говорил, что все телеканалы в едином патриотическом порыве отказались от показа, но в правом верхнем углу экрана горела надпись «ОЛИМПИWADA-20!8. Прямая трансляция». Показывали церемонию открытия.

«Долбаный стыд», — думал следак, но не переключал. Он вообще считал, что ему как русскому человеку свойственно упиваться позором.

Чтобы как-то улучшить вкусовые качества позора, Комов решил хлопнуть коньячка. Достал из тумбочки бутылку и стакан. Налил.

— Включить, что ли, звук? — пробормотал он, однако не стал — в безмолвном шествии улыбчивых спортсменов содержалось своеобразное очарование.

Плюс не витийствовал какой-нибудь вечно орущий позитивист Дуберниев.

Его голос прямо-таки звучал в голове Комова: «Да, дорогие друзья, у нас ни флага, ни гимна, но очень большое желание!..»

Срамота.

— Ну, не чокаясь, — провозгласил Комов и хлопнул.

Вместо закуски мысленно пропел: «Опя-а-а-ать марте-е-е-ель, и мается былое как во тьмее-е-е...»

На экране как по заказу возникла делегация в белой форме нейтрального государства. Белый флаг с кольцами тоже символизировал. Комов налил ещё.

Судя по всему, операторы смаковали проход россиян. Камера норовила взять их всех, чтобы никто не прошёл незамеченным. Комов смотрел, не отрываясь.

И вдруг, видимо, по команде, все наши спортсмены сняли белые куртки капитулянтов и остались в майках. Кто-то в синих, другие в красных, остальные в белых.

Несколько секунд камера показывала большой российский флаг. Самый большой флаг на этой сраной олимпиаде.

Потом, конечно, спохватились и принялись фокусироваться на других делегациях, трибунах и прочих очень важных вещах.

— Чокнуться можно... — выдохнул следак, поднялся с кресла, подошёл к телеку и аккуратно дотронулся краем стакана до изображения пяти колец.

Выпил.

Уже отнимая опустошённый стакан от губ, Комов заметил в окне чьё-то отражение. Он был в кабинете не один! Непроизвольно вздрогнув, тут же усмехнулся: надо же, вздрогнул и тут же вздрогнул...

Обернувшись, Комов вздрогнул ещё раз: напротив него стоял стажёр Пыжов.

Сквозь Пыжова виднелась закрытая дверь кабинета.

Призрак.

Комов преодолел оцепенение, поглядел на стакан в руке.

— Говорила мне мама: закусывай, сынок...

Призрак стажёра улыбнулся привычной тёплой пыжовской улыбкой, но следователю теплей не стало.

— Как же ты так, Серёжа? — с горечью вымолвил Комов.

— Забавно, надо было сдохнуть, чтобы ты меня по имени назвал, — сказал стажёр, не открывая рта, но следователь отчётливо всё расслышал.

— Если бы я... — заговорил Комов, но призрак остановил его жестом.

От взмаха руки Пыжова повеяло жутким холодом, даже стакан запотел.

— Ты не виноват, — сказал стажёр. — И никто не виноват.

До Комова вдруг дошло, что Пыжов одет в белую форму нейтрально-российских олимпийцев. Следователь обернулся к экрану телевизора, чтобы удостовериться. Только наши давно прошли, плюс сняли же!.. Дурак...

— А почему ты в... этом? — спросил Комов, оборачиваясь.

Стажёра не было.

— Эй, ты где?.. — позвал следователь. — Пыжов?.. Сергей?..

Комов облокотился на стажёрский стол и поглядел вниз. Там по-прежнему стояла кружка с недопитым чаем, а рядом с ней валялся недоеденный крекер. Внимание следователя сконцентрировалось на сухих крошках, рассыпанных полукругом, отчего надкушенный крекер походил на ядро кометы, чей бледный хвост отклоняется от кружки-луны.

Отчего-то эта картина стремительно расфокусировалась. В холодный чай упала слеза.

● ● ●

Глава 555

Леониду нездоровилось. Он вторые сутки лежал дома, перебираясь с кровати на диван и обратно, изредка попивая чай и механически поедая какие-то сомнительные наггетсы, разогретые в микроволновке. По-хорошему, нужны были совсем не они, а какие-нибудь лекарства, которые Ниагарой лились в рекламных паузах. Телевизор бормотал без перерывов, с ним Леониду было спокойнее. Не так одиноко, наверное.

На разбросанных повсюду бумажках Леонид то и дело оставлял странные огрызки стихов, приходившие в его голову совершенно без спроса. Колкостей в адрес режима не появлялось, зато вываливались ошмётки сопливой лирики:

Нынче холодно. Да, застыл я.

Мрак пугает, а свет немил...

Почему твои крылья — крылья,

а мои — лишь огрызки крыл?

На этом листе, покоившемся на прикроватной тумбе, у Леонида лежали ручка и остывший наггетс.

На второй день, часов в пять, зазвонил мобильный.

— У меня зазвонил телефон, — простонал Леонид в основном для того, чтобы проверить состояние собственного голоса, затем принял вызов: — Кто говорит?