А к ангарцам приходили и северные туземцы. Священник, принятый на борт "Алмаза", поведал, что недавно окрестил несколько семей дючеров, кои пришли жить под властью князя Сокола, бежав с неспокойной Зеи, где пошаливали царские казачки. Собственно, отток дючер с верховьев Зеи и Буреи начался не вчера и виной тому стали грабежи и прочие злодеяния гулящих ватажек бородачей. Немало они попускали кровушки местным жителям, чем склоняли их к бегству на Амур, Хумару и Сунгари — подальше от казаков, ближе к князю Соколу, который обид не чинит, а подданных своих защищает. Поначалу казачки пробовали на своих дощаниках следовать за объясаченными прежде туземцами, как было с шамагирскими дючерами с Буреи. Однако едва они оказались посредь Амура, как перед ними остановился корабль, пускающий чёрные клубы дыма, а молодой, скалящий зубы парень, приложив ко рту железный раструб, прокричал им, чтобы они немедля гребли прочь, подальше от владений великого князя Сибирской Руси. В иной раз ватажка, не медля, схватилась бы за сабли и мушкеты, но тогда, понимая своё незавидное положение, казаки отступили. А бывало, что некоторые немногочисленные отряды казаков, терпя разного рода лишения, как то: голод, холод, болезни или имея раненых товарищей на руках, целиком переходили на службу к ангарцам, надеясь на лучшее. Для таких служба всегда находилась — что у Петренко на Ангаре, что у Матусевича на Сунгари. А Зейский казачий острожек, так и вовсе тихой сапой стал вотчиной стоявшего прямо напротив него, на другом берегу, Зейского городка ангарцев. Острожный голова — присланный из Якутска сотник Мыльников был на корню куплен ещё Бекетовым и потому он ни в чём соседям преград не чинил. Бекетов же, будучи Албазинским воеводой, склонял сотника и вовсе переходить на службу к князю Соколу. Мыльников слушал, кивал головою, брал подарки, да просил подумать время от времени. Верно, тянул время, подлец, или цену набивал себе. Но как бы то ни было, на Зее властвовали ангарцы. Хотя угольный разрез, где трудились почти четыре сотни пленных китайцев, был на стороне, формально отданной под руку Москвы.
В Албазин прибыли поздно вечером, когда "Алмаз", сбавив ход, шёл вперёд, освещая путь прожекторами. И пусть капитан отлично знал реку, ожидать всё же можно было чего угодно. Поэтому и противоабордажные картечницы были наготове, и матросы смотрели в оба. Ярик внимательно смотрел на приближающиеся огни причалов. Неуклюже смотревшиеся ангары, подсвеченные изнутри прожекторами, стояли около воды, в доброй сотне метров от места швартовки парохода.
— Пап, я на корветы посмотрю? С Мирчиком! — Ярик умоляюще смотрел на отца, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
— Пойдёте, сейчас Фёдор Андреевич вам провожатого выделит, — кивнул Вячеслав, после того, как по-дружески крепко обнялся с Сартиновым. — Но смотри, только близко не подходи — люди работают!
— Хорошо, пап! — Соколов-младший с сияющей улыбкой на лице пихнул друга в бок и проследовал по идущей берегом и подсвеченной горящими фонарями дорожке за высоким мужчиной с мичманскими погонами, который сухо сказал следовать за ним.
Приблизившись к кораблям, Ярик испытал лёгкое разочарование — ближе, как он хотел, его не пустили, остановив у низкой ограды. Рядом прохаживались дауры, вооружённые непривычным для коренного ангарца оружием — копьями и луками со стрелами. На площадках наблюдательных башенок, что стояли недалеко от воды, а так же у задней стены первого ангара, где стоял 'Воевода', прохаживались уже русичи, с винтовками. По-видимому, из переселенцев. Отец не раз говорил Стасу о том, что со временем русских людей на берегах Амура станет ещё больше, чтобы не повторить судьбу прошлых лет. И не только отступление казаков в семнадцатом веке, но и отступление со своих дальневосточных рубежей России на стыке двадцатого и двадцать первого веков. Тогда сдача происходила понемножку, символически — там островок амурский, там ещё три. То китайцы протоку засыплют, чтобы остров к своему берегу присоединить, то просто и без затей самовольно островок займут. А уж с тем, чтобы для продажи жаждущим мифического оздоравливающего эффекта своим согражданам систематически истреблять разного зверя российского, практически истребив своего, они проблем никаких не имели. Разговоры об этом между членами Совета велись периодически, и каждый раз люди решали для себя какой-либо вопрос. Наконец, выработав предварительную стратегию становления и упрочнения положения сибирской державы на Амуре и более южных землях, покуда практически незаселённых, Соколов решил на месте лично поговорить с Игорем Матусевичем. Необходимо было обсудить с ним последний и важнейший вопрос стратегического плана, а именно — взаимоотношений с маньчжурами в свете их экспансии в Китае и последующего резкого усиления Цин.
Станислав помнил о последнем разговоре с отцом на эту тему, который состоялся после отбытия из Нерчинска. Тогда, увидев работников-китайцев, он разговорился с отцом, держа в уме слышанное им на советах.
— Нужно чтобы эти земли стали по-настоящему родными для русских, а для этого мы должны быть привязаны к этой земле, — объяснял тогда отец сыну. — Кровно! Могилами предков, теплом очагов...
— Но ведь ты сам родился на Волыни, а это многие тысячи километров отсюда! — возразил тогда Ярик. — Я помню карту.
— Сын, — негромко отвечал Вячеслав, — я верю в Провидение. Мы должны быть здесь, уходить нельзя. Помнишь, я говорил тебе фразу одного великого человека?
— Богатство России будет прирастать Сибирью! — повторил её Станислав, согласно кивнув.
— Правильно, — улыбнулся Вячеслав. — Только нам нужно будет сделать так, чтобы Сибирь стала Россией, её составной частью, а не просто источником богатства, которое можно в итоге и потерять, обращаясь с ней неумеючи.
Вдруг Стас понял, что кто-то трясёт его за плечо. Моргнув, он обернулся в задумчивости — на него удивлёнными глазами смотрел Мирослав:
— Славка, ты чего задумался? Пошли! — он кивнул на всё того же мичмана. — Товарищ офицер разрешил осмотреть нам корвет поближе.
— Классно! — воскликнул Соколов и направился вслед за другом к поблёскивающему медью корпусу 'Воеводы', который всё больше увеличивался в горящих глазах мальчишки.
Сунгари при слиянии с Мудань-ула, июнь 7153 (1645). Передовой наблюдательный пост сунгарийского гарнизона. За двое суток до переговоров.
Ранним утром следующего дня на реке показались вражеские корабли, и на заставе тут же прогремел набат, поднимая с топчанов даже тех, кто недавно завалился спать после ночной смены в конном карауле. В скором времени все двенадцать человек маленького гарнизона, включая четверых дауров, собрались на стенах и в башенке стоявшего на высоком берегу излучины острожка. Хон Юнсок, один из добровольно перешедших на службу к ангарцам корейцев, попросил у Фрола бинокль и, продолжительное время понаблюдав за приближающимися судами, произнёс, уверенно кивая:
— Посольство... Много людей... Сотни две.
Люди столпились на стене и внутри башенной площадки, чтобы посмотреть на приближающиеся корабли их главного врага в регионе. Обсуждение судов, видимых в бинокли, вскоре завершилось однозначным вердиктом.
— Какие-то неуклюжие лохани, — проговорил Михаил, выразив этими словами общее мнение.
— Ефрейтор Сёмин! — тут же подозвал его лейтенант. — Живо в радиорубку! Установить связь с 'Базой' и доложить о появлении гостей!
— Есть! — стуча сапогами, Миша рванул вниз по лестнице.
Долгое время сеанс связи с Сунгарийском не удавалось установить, сигнал прошёл лишь когда маньчжуры уже пристали к берегу, увидев реющий на ветру ангарский стяг. Начальник заставы лейтенант Иван Волков, сопровождаемый Юнсоком и Фролом, верхом отправился к берегу. Там Волков не позволил солдатам, сопровождавшим чиновников, высаживаться на берег. Маньчжуры были весьма недовольны этим, как они посчитали, негостеприимным шагом. Передавший слова командира Юнсок разрешил сойти с судов лишь трёх человек, с тем, чтобы они подтвердили свои полномочия. Разговор был коротким — поначалу говорил только вышедший вперёд старик с больными глазами. По его словам, для переговоров с северными варварами прибыл Хэчунь — первый советник гиринского фудутуна. Показав пограничникам соответствующие грамоты и дав удостовериться в них, старый маньчжур сообщил, что посольство желает продолжить свой путь до городка северян.
— Не думаю, что вам позволят войти в нашу крепость, — предупредил маньчжур Волков, заставляя коня развернуться. — Ваши корабли встретят на реке.
— Мы можем отправляться? — елейным голосом, не глядя на сунгарийцев, произнёс старик.
— Да, конечно! — воскликнул Иван. — Я вас не задерживаю.
— И всё же мы желаем говорить с варварами в их городишке, — процедил молодой, плотного телосложения маньчжур в дорогих одеждах.
— На то будет воля Неба! — поклонился ему старик.
Спустя немногим более часа, суда их продолжили свой путь вниз по течению реки. Дюжина пар глаз внимательно провожали их, проплывающих мимо высокого берега Сунгари, на котором стояла застава.
— Не нравятся они мне, товарищ лейтенант, — покачал головой радист. — И корабли ихнеи не нравятся.
— Миша, они не новые винтовки с оптикой, чтобы всем нам нравится, — похлопал его по плечу Волков.
— Ничо, Михайла! — хмыкнул Фрол. — Мне, вона, ушканы местные тоже не по нраву, однакож ем!
Лейтенант тем временем качал головой, посматривая на выданные ему в Сунгарийске наручные часы. Шестеро караульщиков, высланных в конный дозор, уже порядком задерживались. Такое бывало частенько, однако Волков каждый раз бывал этим фактом недоволен. После того как маньчжуры скрылись с глаз, Иван поймал себя на мысли, что его гнетёт нечто. От разговора со стариком в его душе остался весьма неприятный осадок. То ли льстивые речи маньчжура пришлись не по вкусу лейтенанту, то ли больное лицо переговорщика. Как бы то ни было, чувство тревоги не уходило.
— Семёнов! Фрол!
— Слушаю, товарищ лейтенант! — козырнул старшина, подскочив к Волкову.
— Возьми Агея и его брата, — приказал Иван. — Осмотритесь с Лысухи.
— Опасаетесь войска маньчуров ентих? — прищурил глаз бывший нижегородец.
— Не знаю Фрол, не знаю, — проговорил начальник заставы. — Всё может быть.
Старшина картинно вздохнул и направился к даурам, стоявшим ещё на стене:
— Эй, браты! Айда со мною!
Лысухой пограничники называли высокую сопку, возвышавшуюся над округой. С её каменистого верхушки открывался отличный вид на реку. Вскоре бывший нижегородец, прежде приказав одному из дауров взять небольшой запас еды и воды, вышел из-за ворот и направился к лесу, ворча себе под нос. Прошагав добрые полтораста метров, троица скрылась в густом кустарнике, росшем на опушке.
Из оставшихся на заставе девяти бойцов Волков отправил отдыхать пятерых, остальные заняли места на наблюдательных пунктах стен и башни. Иван, щурясь от яркого солнечного света, поднялся на стену, чтобы обойти её по периметру. Ясный летний воздух звенел тишиной, и никакой посторонний звук не нарушал её. Лёгкий ветерок мягко обдувал лицо Волкова, который, расстегнув ворот льняной рубашки, стоял на северной, обращённой к лесу стене. Благодаря этому ветру на заставе не было той надоедливой мошки, что донимала людей, начиная с середины июня.
— Товащ лейтенант, думаешь, они измыслили дурное? — проговорил Гаврила, один из молодых стрелков, из поморов. — Говорить же желают, нехристи! — находясь рядом с офицером, он внимательно оглядывал лесную опушку, где недавно скрылись его товарищи.
— Гаврила, бережёного Бог бережёт, — мягко сказал офицер. — Смотри за лесом.
— А ежели кто по преслону шабарчить учнёт? На конях выезжать, али палить нараз? — не унимался молодец.
— А если кто по опушке будет ходить, то подъедешь со мной на убойное расстояние полёта стрелы, — терпеливо пояснил Иван. — Посмотрим, кто там, а действовать по обстановке будем.
Поморец пусть и любил почесать языком, в деле же был весьма справен и ловок, а с винтовкой упражнялся получше многих. Когда же в Сунгарийск придут первые винтовки с оптикой ангарского производства, первый из пограничников, кто её получит, будет именно Гаврила. Волков знал, что парень не подведёт. Похлопав его по плечу, Иван прошёл дальше. Осмотрев остальные посты наблюдения, начальник заставы задержался на башне, где находились двое — Юнсок и единственный из первоангарцев Владислав Геннадьевич Карев, мужик пятидесяти двух лет, который был артиллеристом заставы. А на башенке стояло скорострельное сорокамиллиметровое гладкоствольное орудие. Сам передовой наблюдательный пост не представлял собой Бог весть какое укрепление, являясь однако весьма крепким орешком для туземцев или небольшого отряда маньчжур. На решение более серьёзных задач, чем оповещение Сунгарийска об угрозе нападения с последующей ретирадой в случае явной угрозы захвата заставы, наблюдательный пост в устье Мудань-ула не был рассчитан. Кстати, к августу из Албазина должен придти паробот — небольшое судёнышко, вооружённое двумя картечницами с возможностью весельного или машинного хода, способное принять на своём борту два десятка человек с грузом. Пока же под нависавшим над рекой скальным выступом, на котором стояла застава, на воде покачивались три большие лодки.
До самого вечера шестеро пограничников, ушедших ещё ранним утром в конный объезд, не дали о себе знать. Дело принимало скверный оборот. Начальник отряда в любом случае должен был оповестить заставу об изменении маршрута, прислав одного из бойцов или лояльного местного жителя с запиской. Этого не произошло, что говорило о серьёзности происходящего. Миша, радист заставы сумел, наконец, связаться с радистом канонерки 'Солон', доложив ему о времени ухода кораблей маньчжур и об общей ситуации на посту. Перед тем, как окончательно стемнело, начальник заставы, оставив старшим Владислава, решил выйти в конный рейд по ближнему маршруту. Вечернее солнце медленно клонилось к горизонту, окрашивая тайгу в золотистый цвет. Было душно, спасительный ветерок куда-то пропал и замолкли ещё совсем недавно шумно шуршащие в траве кузнечики. Внимательно поглядывая по сторонам, трое всадников неспешно двигались по направлению к сопкам, держась открытого пространства.
— Дошшь будет! — авторитетно заявил Гаврила, держа руку на кобуре. — Вишь, всё небо обложило, — указал он на быстро темнеющий небесный свод.
— Логично, — согласился Иван. — Духота ведь, да и птицы...
Он не успел договорить, когда знойную тишину внезапно разорвал шумный треск далёкого выстрела, а за ним тут же последовал и второй, и третий. Мгновение и, переглянувшись, трое сунгарийцев бросились вперёд, на звук выстрела. Кони послушно наддавали ходу.
* * *
Сунгарийский лес дышал жизнью — беззаботно пересвистывались птахи, где-то трещал невидимый глазу дятел, в густой траве кишела своя жизнь. Солнечный свет проникая сквозь кроны деревьев, играл бликами в душном, словно густой кисель, воздухе. Вдруг раздался сухой щелчок ветки. Стройная косуля, не переставая жевать, испуганно подняла голову и осмотрелась, поводя ушками. Большие и выразительные глаза грациозного животного напряжённо оглядывали кусты и деревья. Верно, где-то притаился хищник! Ещё один щелчок заставил косулю немедленно покинуть залитую светом лужайку. Несколько больших прыжков, и она скрылась в ближних кустах. Ветки ещё покачивались, когда на плотный травяной ковёр поляны ступил мягкий сапог рыжей кожи. Оглядевшись, невысокий, коренастый мужчина с ухоженной бородой замер и стал слушать лес, цепко держа в жилистых руках винтовку. Спустя несколько мгновений он продолжил свой путь, а за ним из-за деревьев вышло ещё двое человек. Похожие друг на друга, как две капли воды, молодые амурцы, тихо переговариваясь на своём языке, следовали за Фролом.
