Клуб

Удобный случай представился очень скоро. В один из теплых субботних вечеров октября, когда уже стало совсем темно и Карп собирался домой, Никифоров, немножко навеселе, прикатил на заправку и вытянул в приоткрытое окошко руку с пятитысячной купюрой:

— Полный залей, — требовательно бросил он подбежавшему Карпухину. — И быстро!

Аскольд радостно ухмыльнулся — ему уже надоело ежедневно до красноты натираться мочалкой в душе, смывая с себя запах бензина и вонючего пота, и бросился исполнять заказ. Он даже вернул всю сдачу — до копеечки. Сотенными бумажками в основном. И добавил немножко своих — достоинством чуть больше. В бензобак уместилось тридцать семь литров дизельного топлива и, глядя, как отчаянно дымя депутатский седан выезжает на дорогу, Карп снял с рук перчатки:

— Давай, гарцуй, депутатушка! Чтоб тебя!

Это была самая неправильная дорога за последние десять лет. Машина отказывалась тянуть, капризничала и глохла, не желала заводиться и это приводило Никифорова в ярость. Спустя четыре часа тонкая механика чудо-машины окончательно отказалась работать с предложенным топливом. Автомобиль почихал в последний раз и заглох, а Никифоров, вволю постучав по рулю и педалям, прокляв весь английский автопром и нерадивых сервисных инженеров, выскочил на дорогу, и принялся звонить своему водителю. К сожалению, дозвониться не удалось — абонент был вне зоны действия, да и никак не мог быть внутри нее, потому что три часа назад его телефон был похищен и ныне покоился на дне реки.

Тогда Никифоров стал озираться в поисках такси и вскоре нашел знакомые шашечки над одной из стоящих неподалеку машин. Ничем не примечательная "Шкода", раскрашенная рекламой от порогов до крыши.

Сначала он хотел вызвать эвакуатор для своей машины, но пока бежал до такси, из головы выветрились все правильные мысли.

— Завтра, все завтра, — успел подумать Никифоров. — Ничего с ней до завтра не случится.

В такси горел зеленый огонек — машина была готова отвезти его домой, в теплую постель и двадцатилетнему виски.

— Шеф, на проспект Мира сколько? — обрадованный Илья Сергеевич плюхнулся на место рядом с таксистом.

— Триста, — ответил Вит.

— Поехали! — легко согласился депутат. — Двадцать шестой дом.

Неразговорчивый таксист быстро домчал свою жертву до названного адреса, но когда получил деньги, вдруг ухватил Никифорова за руку. Сильно ухватил, будто был не человеком, а роботом Вертером.

— Это ты чего мне суешь? — Водитель выдохнул чудовищной смесью запахов, в которой угадывался лук, чеснок и немножко арбузной жвачки, в лощеное лицо депутата. — Чего за ботва? По рогам дать?

— Что такое? Что не так? — Никифоров уже успел протрезветь.

— Я тебя сейчас ментам сдам, тварь! — зарычал таксист. — Сам рисовал эти сотки?

Никифоров перевел испуганный взгляд на деньги, зажатые в крепком кулаке Вита.

— Да вы что! Я — депутат! Вот мое удостоверение.

— А депутатам все можно, да? Нет, братан, врешь! Все, депутат, щас ментам расскажешь, кто ты такой! Под протокол.

"Шкода" прыгнула с места, щелкнули замки и Никифоров понял, что скандала не избежать.

— Послушайте, — обратился он к зло сопящему Виту, — я действительно депутат. Я совсем не понимаю, откуда взялись эти фальшивые деньги! Мне вот эти разборки совсем ни к чему. Понимаете? Сколько вы хотите? Хотите тысячу? Пять? Не хотите денег? Скажите, что вы хотите, я постараюсь сделать для вас что-то полезное.

— Нет, тварь, — рыкнул таксист, сверкнув глазами, — ничего я не хочу от тебя! Ненавижу ваше блядское племя! Депутаты-министры-бизнесмены-суки! Продали Россию! Раз-з-збазарили! Получишь свое, гнида!

Никифоров сообразил, что нарвался на идейного патриота-пролетария и если срочно не предпринять чего-то, то все закончится в полицейском участке. Он достал из кармана мобильный телефон, чтобы позвонить своему пронырливому помощнику Шурке, но не успел даже вывести его из спящего режима, как таксист вырвал аппарат из рук и выбросил в окошко.

— Хватит, гад! Телефонист хренов! Ты у меня пойдешь по этапу! — мимоходом он стукнул Илью Сергеевича в нос локтем. — Сиди уже!

Машина тормознула у какого-то здания, таксист выскочил наружу, Никифоров хотел открыть дверь и бежать, но не успел — его схватили за шиворот и потащили куда-то, совсем не заботясь о том, что депутат и банкир волочится по асфальту коленями, протирая брюки, стоимость которых была чуть меньше, чем стоила машина таксиста.

Почему-то сил сопротивляться не осталось, Никифоров отстраненно наблюдал, как хлопают двери, как мелькают мимо чьи-то лица, как его собственная рука застревает в какой-то решетке. Мимо сознания пронеслись вопли таксиста, объяснявшего дежурному ситуацию. Один раз Никифоров попытался что-то сказать, но злой таксист пнул его в ногу и пришлось заткнуться.

Никифоров не узнавал себя — он словно попал в какое-то другое время, словно незримая паутина сковала его по рукам и ногам, куда-то ушла уверенность, с ним не желали считаться. Такое было, когда-то давно, так давно, что он успел совершенно отвыкнуть и забыть о том, как следует выживать в подобных обстоятельствах. Ему все казалось

— Гражданин, встаньте! — раздалось над ухом и он, напрягая все силы, поднялся на ноги.

На запястьях щелкнули наручники.

— Вот понятые, — сбоку появился лейтенант — симпатичная молоденькая брюнетка, а с нею тощая тетка и быкообразный громила с волосатой шеей. — Смотрите внимательно товарищи!

По карманам Никифоровской одежды пробежались ловкие руки и на столе перед ним оказались ключи от машины и квартиры, портмоне, полупустая визитница с его карточками, носовой платок, депутатское удостоверение и несколько смятых купюр. Он ожидал увидеть еще документы на машину, но, видимо, забыл их в ней.

— Смотрите, — попросила понятых лейтенантша и они послушно вытянули носы. — Удостоверение депутата. Двадцать две купюры по сто рублей, две тысячных и три пятисотрублевые. Обратите внимание — все деньги фальшивые.

— Смотри-ка что, мать, — прогнусил громила, — вот откуда у депутатов деньги — они их сами рисуют.

— Дожили, — покачала головой тощая женщина. — Кому верить-то?

— Протокол обыска гражданина Никифорова готов, — раздался голос сзади, — понятые, распишитесь.

— Господа, подождите, — сделал еще одну попытку оправдаться депутат. — Это все недоразумение. Ну подумайте сами — зачем мне эти бумажки? Я ведь депутат! У меня неприкосновенность!

— Оно и видно... — неприязненно сказала тетка-понятая и расписалась в нужном месте. — И удостоверение подделал! Как не стыдно!

— Замолчите, Никифоров, — скомандовала лейтенантша и провела руками по бокам и бедрам, словно хотела расправить складки на одежде.

Она была чудовищно сексуальна в полицейской форме и встреть ее Никифоров при других обстоятельствах — он бы ни за что не пропустил мимо такую красотку.

— Куда его? — спросила лейтенантша у капитана, сидевшего за столом с бумагами.

Понятых уже увели и в кабинете остались только три человека — Илья Сергеевич и лейтенантша с капитаном.

— В обезьянник сунь, Маш. Нужно еще экспертизу провести...

— Постойте, — вновь закричал Никифоров, — у меня есть право на один звонок!

— Любитель американского кино, что ли? Как вы мне надоели, — устало отмахнулся капитан. — Завтра позвонишь. Теперь уже спят все.

С депутата сняли ремень, часы Frank Muller, шнурки и шелковый галстук от Stefano Ricci, который так нравился девушкам, все это бросили в какой-то грязный пакет, а его самого швырнули в полутемную комнатушку.

В обезьяннике было холодно. Воняло бомжами и храпел какой-то могучий пьяный организм.

Никифоров сел на узкую скамейку, пощупал рваные брюки, снял туфли от A. Guardiani, и задумался.

Больше всего он боялся, что вернутся прежние времена, когда ничего не хотелось делать просто потому, что провал был гарантирован одним только его участием в деле. И, кажется, все начало идти к тому. Чертов Клуб! Держат свое обещание. Все ведь могло продолжаться вполне счастливо, если бы они не захотели чтобы он помог Олегу — той самой твари, которая увела у него жену, единственного человека, которого он по-настоящему любил. Никифоров был готов на многое, но не на это! Попросили бы убить эту гниду — и он с легким сердцем удовлетворил бы просьбу. Но помочь? Нельзя было помогать человеку, который сломал твою жизнь, превратил ее в помойку только потому, что однажды возжелал чужую бабу. Которую через полгода бросил. И Никифоров отказался ему помогать. Дважды. Хотя знал, чем это грозит. Но считал, что неплохо подготовился. Но можно подготовится ко всему, кроме бытовых случайностей. Кто мог знать, что... Он вспомнил, где получил всю эту фальшивую наличку! На заправке. Больше нигде ему столько денег не давали.

И Никифоров пообещал себе, что если все закончится хорошо, то керосинщики будут расплачиваться с ним очень долго. Вечность.

— Кажется, неудачник — это все же диагноз, — вслух размышлял он.— Возможна недолгая ремиссия, но потом все вернется и станет еще хуже. Мне бы сейчас понять, насовсем оно вернулось или еще можно побарахтаться? Хотелось бы еще немножко пожить. Нужна какая-то удача. Одна, но быстро. Что-то такое, что вернет уверенность.

Он не мог уснуть до самого утра: холод, храп, жесткая неудобная скамья — ничто не располагало ко сну. Когда загремели ключами в замке, он словно выпал из какого-то забытья, сознание отказывалось воспринимать происходящее.

— Никифоров! Выходите, — скомандовал капитан. — Следуйте за мной.

В кабинете ему вернули все изъятое, кроме фальшивых купюр, сунули на подпись какие-то бумажки.

— Вы свободны. Произошла ошибка. Приносим свои извинения, Илья Сергеевич, ваше удостоверение подлинное. Распишитесь вот здесь. И здесь.

Никифоров хотел начать скандал, но сил не осталось.

— Я буду жаловаться, — на всякий случай пообещал он.

— Ваше право, — склонил голову полицейский. — Делу о фальшивых деньгах дан ход. Ищите хорошего адвоката. Всего хорошего.

Пин-коды от трех карточек Viza и двух MasterCard хранились в выброшенном таксистом телефоне, а налички оставалось всего-то рублей пятьсот — их едва хватило добраться до дому.

А дома уже разрывался телефон — на автоответчик записалось десять просьб Шурика о немедленном ответе. Но, к сожалению, номера своего помощника Никифоров не помнил. Он хотел принять душ, но что-то заставило его сесть напротив телефона и ждать следующего звонка Шурика.

Илья Сергеевич едва успел прикрыть глаза после бессонной ночи, как громкая трель, сопровождаемая звонким эхом, разорвала тишину.

— Але, але, — орал в трубке далекий помощник, — Илья, ну ты чего потерялся? Что за дела? Хоть СМС-ку бы прислал. Какого черта?

— Заткнись, а? — устало попросил Никифоров. — Просто расскажи, что у тебя за паника?

— Так это... представляешь, Зайчевский на меня вышел! Сам вышел, представляешь?!

Аркадий Зайчевский, Председатель Совета Директоров ГОКа, до сего дня вел себя высокомерно и слал все предложения Никифорова в пень. Поэтому его инициатива, хоть и была желанна, но оказалась нежданной.

— Чего хочет?

— Предлагает тебе свою долю. Двадцать два процента. Кроме того, доли Кошакова и Бабакина. Это еще семнадцать без малого. Ну и россыпью можно организовать скупку у трудового коллектива и пенсионеров. Там процентов восемь тоже наберется. Ну и наши семь. Даже если вынуть из работяг не все, а только половину — на контрольный пакет наскребается. Врубаешься?

По случаю тяжелого утра голова работала не очень ладно, но пятьдесят четыре процента насчитала.

Никифоров откинулся в кресле, прикрыл-таки глаза и стал соображать, положив трубку на колено.

— Эй, Илья, эй! — надрывался на другом конце провода Шурик, — ты меня слышишь?

— Помолчи чуть-чуть, а? Хотя нет. Ты спросил — с чего вдруг такое предложение?

— А как же! Я же не вчера родился. На ГОК вышла группа Савушкина. А сам понимаешь, эти люди если чего-то хотят — берут. Задешево. При такой поддержке в Белом доме я бы вообще за бесплатно брал. Я проверил — так и есть, у Савушкина появился интерес к комбинату. В общем, если ты хочешь этот ГОК — нужно торопиться, потому что Зайчевский забросил предложение не только тебе, но и в областную администрацию. А там любителей получить откат ничем не рискуя — как грязи. Короче, времени у нас — дня два-три, пока люди Савушкина не начали действовать. Вот и думай. Если Савушкин зайдет на ГОК — можешь о комбинате забыть навсегда. Кстати, цену за свои бумаги Аркаша назвал очень божескую — даже немного меньше, чем предлагалось ему в прошлом году. Дисконт, мать его! Это шанс, Илья!

Никифоров, слушая помощника, поднялся на ноги, дошел до шкафа со спиртным, достал вискаря, о котором мечтал в обезьяннике, плеснул в стакан граммов сто сразу, выпил парой глотков и сразу почувствовал, как голодный организм начал стремительно пьянеть.

— Понял тебя, — сказал он в трубку. — Ты же разговор пишешь?

— Ну да, как всегда.

— Тогда сделай вот что: съезди в сотовую компанию, восстанови мой телефон. Так восстанови, чтобы ни один номер не потерялся. Это первое. Дальше — где-то на Ленина стоит мой тарантас. С ним что-то случилось, он заглох. Его нужно отвезти к дилеру на сервис. Дальше — заедь в банк, восстанови мои карточки, я потерял коды. Еще позвони Анатольевичу, скажи, что на меня завели дело...

— Что?!

— Слушай, твою мать! — коротко прорычал в трубку депутат. — Пусть все выяснит. Отделение полиции где-то на Лермонтова, номер дома забыл. Пусть поищет. Мне это дело в хрен не стояло — пусть займется и прекратит. Да, вот еще что — там заявитель какой-то таксист — тоже пусть Анатольич выяснит. Я хочу, чтобы этот таксист навсегда запомнил, что работы для него в этой стране больше нет. Понял? Дальше: выясни, кому принадлежит АЗС-ка, на которой Витя обычно заправляется.

— Илья... что-то произошло? — осторожно спросил Шурик.

— Да уж, произошло, — подавленно согласился Илья Сергеевич. — И свяжись с Мариной — пусть готовит деньги под сделку с Зайчевским.

Получив подобное, очень неожиданное, предложение пару дней назад, Никифоров надолго бы задумался и перепроверил все раз десять — потому что перестал верить в счастливые случайности, происходящие по воле небес. Уже лет десять, с тех пор, как принял предложение Клуба, он твердо знал, что любую удачу нужно готовить. А под лежачий камень вода не течет никогда. И только события последних суток, выбившие из Никифорова прежнюю уверенность в своих силах, подвигли его на принятие скороспелых решений.

— Все записал? — заплетающимся языком спросил он.

— Да.

— Давай, делай. А мне поспать нужно часов шесть хотя бы. Иначе я так накосячу, что потом полгода разгребать будем. Давай, часов через семь жду доклада.

Принять душ, бросить в рот кусок ветчины, два свежих листа салата, щепотку рукколы, десяток шариков моцареллы, залить это все еще половиной стакана виски — требуется не очень много времени. У Никифорова ушло сорок минут. А потом он уснул в кресле. Уснул как был — в банном халате, с растрепанными волосами и стаканом в правой руке.