Жабоид обратился к бравому офицеру по правую руку. Тот, перегибаясь через стол, что-то сердито уточнил у скромного азиатской наружности офицера, сидящего почти с краю стола. Тот подозвал из рядов выстроенных на плацу вояк очередную жертву. В итоге, через пять минут из строя под светлые заплывшие жиром очи вытащили знакомых мне бравых разведчиков. Странно, видел восьмерых, а из строя вытащили дюжину, наверное, лишние в каких-нибудь фланговых дозорах ошивались, потому и не попадались мне на глаза. Чуть выйдя вперед, Седой начал рапортовать четким высвистыванием. Этим коротким докладом Жабоид явно не удовлетворился. Но на несколько уточняющих вопросов ответы получились лаконичными, и, полагаю, не очень информативными.
Забывшись, Жабоид снова обратился ко мне и с неудовольствием выслушал мой очередной шедевр на русском дипломатическом.
Сцена замерла в нестабильном равновесии, и я дернул рукой в сторону мерзнущего на плацу, готового к дуэли, дедушки. Судья замер в нерешительности, но этот жест затевался не для него.
На мою провокацию повелся вроде бы успокоившийся монах в балахоне, и началась самая важная часть представления.
Аж скинув капюшон и оголив, второпях, лысый череп, фанатик подлетел ко мне и ухватился за руку. Странная татуировка естественно все еще на месте: колдун стоит перед столбом, скрестив на груди руки. Монах забился на моем предплечье в припадке и торжествующе тыкал мне за спину в направлении столба. Но я внимательно наблюдал за остролицым, именно его решение сейчас определит мою судьбу. Безопасник искоса бросил взгляд на напрягшиеся ряды солдат, на тонкую цепочку преторианцев, на нахмурившегося генерала, не отводящего взгляда от беснующегося фанатика. Наконец, особист принял решение, наклонился к невозмутимо сидящему жабоиду и что-то шепнул тому на ухо.
Практически не сомневался в решении, но все-таки вздохнул с облегчением, когда по команде судьи преторианцы оттащили вопящего монаха. Изящное движение руки, и толчок в спину отправил меня к дуэльному пяточку. Не заметил, как в руках оказалась деревянная палка. Может у кого-то она была бы боевым шестом, а в моих руках — это просто палка. Но вида показывать нельзя, сделал легкий шаг в направлении седовласого противника.
Вроде все просчитано, но начал мандражировать, с трудом удержал шест от постыдной трясучки. Как и надеялся, гордости в дедушке оказалось больше чем умения, неловкий не очень быстрый замах его шеста из-за головы, и есть почти секунда, чтобы прицелиться и тычком отправить конец своего оружия в солнечное сплетение. Да, подсмотренный двадцать минут назад удар. Да, не так изящно и быстро, но внешне похоже, будем надеяться, это удовлетворит местную непритязательную публику.
Моего противника, сидящего на земле с выпученными глазами, под руки оттащили в направлении грибников (надеюсь все-таки, что это не группа на эвтаназию).
Внешне спокойно повернулся к судьям и успел заметить конец короткой реплики остролицего на ухо жабоида. Черт, а вот это уже не по сценарию! Чего там задумал этот хмырь.
Жабоид с сомнением посмотрел на сгусток подлости по левую руку от себя, но согласно кивнул и мелодичной трелью произнес несколько слов.
Из ряда знакомых разведчиков вышел мой любимчик. Садомазо игры выводим на новый, публичный уровень. Вот черт. И когда остролицый успел все просчитать. Наверное, наблюдал за всеми, во время предыдущей скоротечной схватки, присмотрел не скрывающего свои эмоции устранителя.
Хорошо знакомый по нашей недолгой поездке садист встал напротив, шест ловко прокрутился по рукам в одну, а затем другую сторону. И вот этот циркач замер в картинной позе.
У меня только один вопрос, он хочет убить или выставить на посмешище? Жизненно важный вопрос.
Остролицый рассчитывает на фатальный удар, решил закрыть все непонятки одним ходом. Смертельным ударом в горло, например. И ведь наверняка у садиста оно получится при желании, с шестом он явно обращаться умеет.
Неторопливо сделал шаг навстречу противнику, пытаясь потянуть время.
Вот только сомневаюсь я, что мой новый соперник разобрался в тонкой игре остролицего, не того ума детинушка. Радуется, что появился шанс отыграться за унижение на дороге. И бить он будет не в горло, а куда-нибудь в пах. Или даже скорее живот. Повторение моего недавнего подвига, только на качественно другом уровне исполнения. Чтобы потом еще демонстративно пнуть перепачканным на дороге — хе-хе, сапогом. Вот это на него больше похоже, да.
Садюга сделал несколько коротких небыстрых шагов в мою сторону, шест в его руках порхал, изображая короткие финты слева, а потом справа. Но я уже все решил для себя и, игнорируя эти взмахи, сделал шаг вперед, одновременно начиная размашистый двуручный удар из-за правого плеча. У меня сейчас только две цели, увернуться от тычка в живот, которого напряженно жду, игнорируя все остальные финты соперника. И закончить свой размашистый удар.
Противник, получив нестандартную реакцию, чуть сбился с ритма, но все-таки завершил серию движений заранее запрограммированным ударом в солнечное сплетение. Движение не очень быстрое, но я, хоть и жду именно его, чуть не пропустил удар, лишь в последний момент, убирая подворотом корпус с линии атаки. Мой же размашистый удар из-за плеча сопернику остановить уже нечем, он только попытался отклонить голову от опускающегося шеста. Но я успел чуть довернуть удар, и деревянная палка опустилась прямиком на кожаный шлем.
Мне в глаза брызнуло красным. С ужасом смотрел на обломок шеста в руках, погруженный в голову соперника до самой переносицы.
Качнувшееся тело бывшего разведчика упало в абсолютной тишине. Обломок шеста все еще в руках. В голове пусто. Это же не вафельный торт! Это же человек. С черепом костяным! И в шлеме! Был. Я выпустил из рук окровавленную палку и шум ее падения, наконец, разжал пружину.
Первым пришел в себя Седой, он сердито развернулся к жабоиду и что-то вежливо, но требовательно спросил. Председатель еще не собрался с мыслями, но остролицый утвердительно ответил вместо него.
Седой, нехорошо блеснув глазами, сделал несколько шагов ко мне.
Не успел заметить, кто подал ему прямо по дороге два шеста. Одна из палок полетела в мою сторону, и, поймав ее, осознал, что Седой уже в атаке.
Никаких красивых финтов, просто нацеленный мне в грудь и легонько вибрирующий в чужих руках деревянный шест. Я, нелепо взмахнул только что пойманным оружием, сделал шаг назад. И этот шаг спас от юрко клюнувшего в пах удара. Боевой шест снова нацелился мне в грудь. Еще один мой взмах, шаг назад, и, клюнувший на этот раз в горло удар опять чуть-чуть не достал. Седой перетек вслед незаметным движением, чуть подрагивающий шест снова направился мне в грудь.
План родился мгновенно. Убегать мне долго не дадут. Удар в горло или пах в руках этого монстра превращается в смертельный или увечащий. Значит надо рискнуть самой крепкой частью организма! Прости моя многострадальная голова.
Собравшись и сжавшись в комок, сделал размашистый удар по ногам противника, естественно не попав. Седой, даже не напрягаясь, слегка приподняв одну ногу, пропустил мой неуклюжий удар. Меня естественный образом развернуло по инерции спиной к нему. Вот он я, давай же!
Тычок шестом пришелся в затылок. На этот раз потерял сознание с чувством хорошо выполненной работы.
Эпилог
Выездное совещание Малого Лойского совета, Лойская пехотная академия
Это хоть и приватное, но достаточно статусное мероприятие полковнику Диму Прасту категорически не нравилось. Не симпатичен ему был восседающий во главе стола человек, от которого зависела если не жизнь, так карьера уж точно. Сам по себе граф Фонтебель был не самым плохим разумным в империи, бывают в сто раз хуже, но внешнее уродство, превратившее хозяина здешних мест в аморфную разжиревшую лягушку, приятным общение не делало, это уж точно.
Еще больше неприязни вызывал сидящий по левую руку от графа хитромордый виконт Кисье. Глава тайной службы провинции занимал в свите важное место, а репутация этого человека окружала его практически осязаемым зловещим ореолом. Впрочем, начавший карьеру беспородным безграмотным степняком полковник вообще мало чего боялся в этой жизни. Так что виконт Гес Кисье вызывал у него скорее брезгливую неприязнь.
Хоть какую-то живительную струю мог бы привнести в этот сабантуй барон Лациус Лемер, древний друг, усилиями которого Дим Праст как раз и оказался на должности коменданта Академии. Но старый вояка, как назло, умудрился надраться с двух бокалов и полностью выпал из общения.
Особо же неприятен был повод для встречи. Скорее бы уж эта компашка забрала себя в экипажи, руки в ноги, а гвардию в кони и отвалила обратно в столичный Лой, оставив полковнику его вотчину. Не нравилось ему копошение высокородных гостей в Академии.
Дим в очередной раз попробовал убрать с морды лица кислую мину, может на выдающиеся женские прелести попялиться? Тоже не то. Красавицы здесь подобрались конечно отборные, причем в прямом смысле, граф отобрал в дворню из праздничного улова самых-самых. Но мордочки дурех, еще не до конца осознавших свое счастье (остальные уже несли первую вахту в солдатском или, если повезло, офицерском борделе при Академии) романтический настрой сбивали одним своим угрюмым видом.
Не нравилась полковнику имперского легиона и та мрачная черная клякса, что тяжелым давящим пятном расплылась по совести. Вот не было у него той полезной привычки прощать себе бесчестные поступки, без которой невозможно прожить при любом дворе любой столицы любого государства. Как-то удавалось до сих пор полковнику ограждать себя от этакого сомнительного счастья. Лойская Пехотная Академия по своему укладу больше походила на военизированный лагерь с соответствующей строгой дисциплиной, чем на жилое поселение разумных, которое, как известно, невозможно себе представить без грязного хвоста дрязг, мздоимства и подлости. Нет, возле такого скопления разумных (а отметить Лойскую Пехотную Академию своим местообитанием в имперских опросниках могли почти три тысячи людей и гномов) изжить набор пороков нереально. Но полковник Праст по крайней мере попробовал оградить рекрутов имперского легиона от мешающего обучению хаоса деревянными стенами и строгим графиком. А то, что пришлось чуть поделится властью, отдав весь палаточный лагерь, давно уже превратившийся в настоящий город, под управление имперского распорядителя его абсолютно не смущало. Пусть старина Баар сам командует проститутками и маркитантками.
Полковник грустно усмехнулся, а не превратился ли он сам в такую проститутку, пойдя на сделку с собственной честью?
Полный тяжелых мыслей Дим Праст бросил осторожный взгляд на сидящего во главе стола графа. Флорин Фонтебель как раз отодвинул нездоровой пухлой рукой от себя полупустой кубок и довольно прищурился, глядя как миниатюрная девушка, настороженно косясь на нового хозяина, бросилась подливать вино из пузатого кувшина. Тьфу, мерзость. По правую руку графа по-прежнему пребывал в прострации барон Лациус Лемер. Перебравший с вином старый вояка держался от падения лицом в стол на одной силе воли. Глава тайной службы, кстати, Ушх бы его подрала, в противовес барону к кубку почти не притрагивался. Дождавшись, пока напуганная девица отойдет подальше, виконт продолжил оборванный ее приближением разговор.
Полковник подметил, что Гес позволил себе недовольный взгляд, не одобрял остролицый виконт присутствие на выездном совещании этих дурочек. Давно у них этот спор с графом длится. Флорин четко придерживался мнения, что прислуга — это нечто вроде мебели, и не стоит обращать на нее внимание. А хитромордый виконт, по происхождению не урожденный дворянин, возился в своей работе с прислугой даже поболе чем с аристо. Полковник в этом вопросе, если бы кто-то поинтересовался его мнением, согласился бы, несмотря на личную неприязнь, скорее с главой тайной службы. Тем более, что виконт регулярно демонстрировал завидную осведомленность в чужих секретах, как раз благодаря тому самому распространенному заблуждению.
— И все-таки, ваше сиятельство, напрасно вы так неласково обходитесь с братом Жеромом, — продолжил тем временем прерванную речь Гес Кисье.
— Гнать этого святошу! — вдруг бухнул по столу, казалось бы, уснувший Лациус.
Полковник усмехнулся, глядя как виконт поморщился, бросив недовольный взгляд на почти подпрыгнувших жмущиеся по углам малого офицерского собрания девиц. Все-таки, в некоторых вопросах на сластолюбивого графа Фонтебеля было повлиять крайне сложно. Сам виконт, по слухам, женщин воспринимал больше как инструмент в работе, изредка сливая накапливающееся напряжение в первую попавшуюся дворовую девку. Но правила сегодняшнего выездного заседания определял граф, так что остролицему приходилось подстраиваться и терпеть тот факт, что жирная туша сюзерена похотливо зыркала на простенько одетых запуганных дурочек, присутствовавших при достаточно секретном разговоре.
Впрочем, глава тайной службы без особых проблем взял себя в руки.
— Мой милый Лациус! Доблестный вы наш воитель. Я понимаю, что все мы здесь не очень религиозны. И брат Жером — далеко не лучший представитель своего серорясного племени. Но, милый барон. Вы должны признать, что люди к нему прислушиваются. Вы больше не в вольной ватаге, чтобы уж совсем не думать о политике. Не сожгли бы мы того бедолагу во славу Кома и получили бы от брата Жерома кукиш, а не поголовье молодых телят в вашем баронстве. Или ваше, барон, благочестие позволит нам воззвать к милости Кома, минуя его несовершенных служителей культа?
— Да знаю я, — мрачно буркнул стремительно возвращающийся в пьяную прострацию барон, — что за яйца держат нас эти святоши.
Мдя, про держать за яйца — это он про больное напомнил. Уж очень этот образ подходил под описание собственной ситуации полковника. Нет, даже сейчас, спустя уже пять лет, других вариантов он не находил. Раз уж всех его немалых возможностей коменданта крепости не хватило для спасения чести и достоинства дочери, залезть в долги, даже такие грязные, для сохранения хотя бы ее жизни — это меньшее, что он мог сделать. Хоть вырванная из лап аристо после нескольких дней насилия и издевательств девочка уже никогда не станет прежним беззаботным ребенком, даже за возможность видеть ее живой, за шанс все-таки увидеть в будущем внуков полковник был благодарен Темной Гильдии. Ну а проданный дом и отданные деньги, это всего лишь дом и деньги. К тому же, из крепости все равно пришлось бы уезжать: благородные кости тех двух придурков догнивают в земле, но родственники их никуда не делись. Больше чем потерянные деньги все эти годы его напрягала необходимость когда-нибудь оказать Гильдии ответную услугу.
— Ну, не совсем уж за яйца, — хохотнул граф, тряся, щеками, — слава Пятерке, и мы кое чего можем. В итоге праздник все-таки по нашему сценарию прошел.
— Истинно, — вставил замечание виконт, — но вот для присмотра за серорясниками как раз и надо держать их конечно голодными, но не сильно злыми. Одного бедолагу отдали брату Жерому для укрепления веры в Кома и Пятерку, другого — нет. А сильно попросят второго, — можно будет поторговаться.
