— Именно!
— Это ещё зачем?
— А чтобы я потом тебя согрела!
Эин запустила пальцы в пышную гриву иссиня-чёрных волос и изящным движением развела в стороны острые локотки. Тонкие ручейки воды побежали по её лицу, шее, вокруг упругих миниатюрных холмиков с твёрдыми, окрашенными в тёмно-синий ультрамариновый оттенок вершинами, по блестящей от влаги светло-голубой коже...
— Тебе когда-нибудь говорили, что ты похожа на русалку?
— Нет, не говорили! — Женщина поморщилась, взглянув на ярко-красное солнце в чистом аквамариновом небе. — А что, разве я похожа на русалку?
— Очень! — ответил ей Эвааль. Его взгляд был исполнен нежности.
Шаш был первым за семнадцать лет поиска миром, с которым экспедиция Аллаиллити установила полноценный контакт. Его населяли кшасы — разумные паукообразные существа, оказавшиеся на удивление миролюбивыми и даже более человечными, чем представители иных гуманоидных цивилизаций.
Шаш был спутником Жажýжа — газового гиганта, обращавшегося вокруг звезды, называемой кшасами Шиас. Кроме Шаша, жизнь была ещё на четырёх спутниках Жажужа. Но населявшие другие спутники существа не были разумными. Ко времени появления Аллаиллити на орбите гиганта, кшасы уже успели побывать в тех мирах, но не стали их заселять, а объявили заповедниками и наследием потомков.
Кшасы оказались миролюбивыми, гостеприимными и очень любопытными существами. При всём их внутреннем достоинстве они вместе с тем были кротки и внимательны как в отношении к людям, так и друг к другу, во многом напоминая аивлянам их самих.
Аивляне стали первой цивилизацией, вступившей с ними в контакт, и кшасы были очень удивлены, встретив, вместо пауков или кого-то, кто бы был на них хотя бы отдалённо похож, гуманоидов.
Кшасы были вдвое ниже людей ростом, и имели по двенадцать членистых конечностей одинакового для всех светло-зелёного окраса.
Как позже выяснилось, шашских «пауков» поначалу сильно смутили различия в цвете кожи аивлян, которое они приняли за признак кастовости.
Когда же им объяснили, что цвет кожи, глаз, волос, ногтей, форма тела и даже пол у аивлян не имеют никакого сословно-кастового или иного значения, и что все аивляне — белые, чёрные, голубые, синие, красные и жёлтые, мужчины и женщины — равны, те поначалу с трудом верили, что такое возможно.
Дело в том, что их общество было некогда кастовым. Окажись аивляне на Шаше пятью столетиями раньше (в аивлянском летоисчислении это примерно семьсот лет), они встретили бы кшасов самых разных оттенков зелёного и жёлтого цветов, свидетельствовавших о принадлежности тех к разным кастам. Светло-зелёные были тогда в подчинении у разрозненных феодальных группировок тёмно-зелёных и жёлтых, поделивших Шаш на отдельные королевства и княжества. Светло-зелёных эти «господа» использовали в качестве крестьян, слуг, рабочих и солдат. Но потом произошло то, что всегда происходит в мирах, где есть «господа»...
Да, кроткие светло-зелёные существа, что встретили аивлян, не всегда были кротки и, уж тем более, они не были покорны. Кшасы добыли свой мир оружием и кровью. Кровью королей и князей. Ведь только так и добывается счастье для всех, только так создаётся светлое будущее.
...Это был прекрасный мир, утопавший в зелени и наполненный тёплым солнечным светом, — напишет позже Эвааль о Шаш и кшасах в своих воспоминаниях. - Бирюзовые воды всегда тёплых рек и озёр Шаш были наполнены рыбой, на удивление смышлёной и любопытной, которая, не пугаясь (кшасы её не едят) подплывала к нам всякий раз, когда мы входили в воду. В пышной растительности Шаш, как и вообще во всём на этой маленькой планете, преобладали оттенки зелёного и красного, на фоне которых местные жители, которых мы меж собой прозвали «пауками», порой терялись из виду. Тёмно-зелёный грунт, изумрудные камни, аквамариновое низкое небо... В воздухе Шаша постоянно присутствовал сладкий запах цветов, которые цвели там круглый год.
Нам было интересно узнать о том, как кшасам удалось сохранить свой мир от экологического кризиса на этапе индустриального развития. Как известно, миры людей и близких к нам видов и рас во время индустриализации часто страдают вследствие варварского разграбления природных ресурсов, когда невосполнимые запасы углеводородов сжигаются впустую и загрязняют атмосферу. Оказалось, что и кшасов не миновало это проклятье...
После того как нам показали записи пятисотлетней давности, мы не могли смотреть на этих трудолюбивых и добродушных существ иначе как с безграничным уважением!
Мы увидели, как «пауки» столетиями трудились, восстанавливая свой мир, исправляя ошибки эгоистичных предков. Всё то великолепие, что предстало пред нашими глазами, оказалось плодами невероятных усилий целых поколений кшасов, боровшихся с всепланетным экологическим кризисом подобно выступившей против инопланетных захватчиков армии...
— Ну? И что же ты там сидишь, Эв! — Эин наклонилась, зачерпнула ладошкой воду и брызнула в Эвааля. Несколько тёплых капель достигли цели. — Я здесь, и я жду тебя!..
Дочь Аиви смотрела на своего избранника с искренней, животной прямотой. В её взгляде был призыв и вызов: «Иди ко мне и возьми меня!»
Эвааль не стал больше говорить.
Встав на камне, он ловко нырнул в воду и в несколько мощных гребков пересёк бухточку.
В это время Эин тоже нырнула и отплыла ближе к берегу. Встала ногами на песчаное дно.
Спустя мгновение, Эвааль оказался рядом с ней. Его руки крепко обхватили талию женщины, он приподнял её в воде и прижал к себе. Она же тотчас с исступлённой страстью обхватила его ногами...
Глава 9. История Эвааля
— Отец...
В дверях кабинета появился серый первоархипатрит.
— Входи Шедареган, входи! — Старец, как обычно в светском костюме, сидел в кресле за массивным столом из морёного дуба.
— Я не один...
— Да-да, я уже знаю, ты пришёл с нашим другом, — старец улыбнулся. — Скажи ему, чтобы тоже вошёл.
Шедареган обернулся и сделал приглашающий знак тому, кто ждал за дверью.
Вслед Шедареганом в кабинет вошёл высокий мужчина средних лет в серых одеждах заклинателя. Увидев Патриарха, он уважительно откинул назад священнический капюшон.
Черты лица вошедшего были неприметны: короткие тёмно-коричневые волосы, жёлтые, немного раскосые глаза, широкий нос с горбинкой, тонкие губы прикрывали ровные, без следов вмешательства стоматолога, белые клыки, брови в меру густые с заломом — заурядная внешность без признаков высокого происхождения.
Встав из-за стола, старец подошёл к ним.
— Бога нет, братья! — приветствовал он их, и обнял каждого, сначала Шедарегана, а после и второго гостя, переодетого священником.
— Бога нет, ваша... — начал было гость.
— ...святость? — Старец показал клыки. — Оставь это, Хариб!.. Ты ведь Хариб?
— Да, Хариб, — подтвердил мужчина.
— А я Аиб, — сказал старец. — Аиб-Ваал. Шедареган называет меня отцом, но это не имеет отношения к сану. Он действительно мне как сын. — Старец тепло посмотрел на Шедарегана. — А для тебя, Хариб, я просто Аиб-Ваал. Без святостей.
— Как вам будет угодно, Аиб-Ваал... — скрывая неловкость, согласился Хариб.
— Идёмте за мной, братья!
Старец развернулся и направился через кабинет к высоким, украшенным витиеватой резьбой, изображавшей мифических животных, дверям. Двери сдвинулись в сторону, и перед гостями открылась залитая солнечным светом галерея зимнего сада, укрытая от внешней стужи прозрачными стенами и крышей.
По вымощенной брусчаткой прямой дорожке старец пошёл вглубь галереи. Шедареган с Харибом последовали за старцем.
В нескольких арашах слева от дорожки была стена патриаршего дворца с выходившими внутрь галереи окнами, а справа, журча маленькими фонтанчиками, тянулся узкий неглубокий бассейн, за которым раскинули пышные кроны множества самых разных деревьев и растений со всего континента. Дальше за деревьями была прозрачная стена, за которой вдаль простиралось Средиземное море.
Старец дошёл до места, где через бассейн был перекинут мостик. Свернув на мостик, он перешёл его и двинулся через сад к стоявшей на возвышении каменной беседке-ротонде с куполообразной крышей. Внутри ротонды на окружённой с трёх сторон коваными перилами площадке были расставлены глубокие плетёные кресла.
Взойдя по каменным ступеням, Аиб-Ваал расположился в одном из кресел и указал поднявшимся следом Шедарегану и Харибу на кресла напротив.
— Я пригласил вас обоих, — начал старец, когда гости сели, — тебя, Шедареган, мой названый сын... и тебя, Хариб-Связник... для того, чтобы рассказать вам одну историю... Мою историю.
— Отец... — взволнованно произнёс Шедареган, но старец его оборвал:
— Подожди, Шедареган! Я знаю, что делаю! Целую жизнь эта история была моей тайной, но близится время, когда ты должен будешь занять моё место и продолжить мною начатое... А ты, — (старец обратил лицо к Харибу) — Хариб поймешь, почему я позвал тебя. Я хочу, чтобы ты тоже узнал историю старого Аиб-Ваала...
Взглянув на первосвященника и революционера, ожидавших, что он скажет, старец перевёл взор на казавшийся бескрайним водный простор за прозрачной стеной, до которой от ротонды было не более двадцати арашей, и начал свой рассказ...
Он, Эвааль, таково его настоящее имя, родился на Авлис — одной из трёх лун планеты Аиви, давшей название его цивилизации.
Авлис — это маленький мир, планета-спутник с тяжёлым ядром, покрытый океаном с редкими цепочками островных архипелагов. Два тысячелетия (аивлянских тысячелетия, которые в три раза продолжительнее агарских) потребовалось аивлянам для того, чтобы превратить ледяной некогда шар в наполненный жизнью водный мир, вдоль экватора которого теперь возвышались города-башни, населённые десятками тысяч жителей.
Отец Эвааля, Афарегаль, был в то время известным космологом.
Мать, её звали Эвапахелия, изучала обитателей океана Авлис.
В детстве Эвааль любил смотреть на звёзды. Мальчик внимательно следил за тем, как перемещался по небу голубой диск Аиви, планеты-родины его народа. Ему было интересно, почему оранжевый Олирес — главное солнце Аиви, и голубой, почти белый Асфилихтес, второе солнце (как для Агара Нуброк), так странно вели себя в разное время года: то ходили по небу друг за другом, то принимались играть в прятки. Он проводил много времени в детском парке на вершине города-башни, наблюдая за небом и делая зарисовки в своём детском альбоме, терпеливо дожидался, когда в небе можно будет увидеть другие спутники Аиви — Аплиа и Эфо, чтобы запечатлеть их вместе на панорамном снимке. У Эвааля собралась целая коллекция таких снимков.
С взрослением Эвааля его интерес к космосу, к другим планетам и звёздам только усилился. Он штудировал учебники по астрофизике и астробиологии, уделял много времени отчётам из далёких экспедиций. К двенадцати годам — времени совершеннолетия у аивлян — Эвааль уже знал, кем станет.
Космическим путешественником.
По совершеннолетии, Эвааль на семь суток погрузился в глубокую симуляцию, внутри которой прожил семь долгих десятилетий субъективного времени.
Там, в симуляции, Эвааль поступил в Университет Исследований Пространства, где вначале двадцать лет подобно губке впитывал знания, собранные за тысячелетия изучения космической бездны, а после, став профессором, в течение полувека преподавал в том же университете.
Из симуляции он вышел уже совершенно другим человеком, хотя внешне и оставался по-прежнему двенадцатилетним парнем.
Эвапахелия и Афарегаль отнеслись к выбору сына с пониманием и уважением. Для столь молодого человека погружение в виртуальность на семьдесят лет — достойный уважения поступок. Пусть в базовой реальности и прошло всего семь дней, те семьдесят лет, что были прожиты Эваалем в реальности виртуальной, симулированной, ускоренной, были прожиты им полностью.
В далёком прошлом, когда аивляне только открывали для себя силу пара и электричества, до семидесяти доживал далеко не каждый, — большинство умирали, едва дотянув до пятидесяти. Теперь же, когда бессмертие стало доступным всем без исключения, семьдесят лет считались возрастом молодого человека, от которого вполне нормальным было ожидать соответствующего молодым людям поведения и образа жизни. Возраст же в двенадцать лет был принят за тот порог, за которым человек его достигший признавался вольным решать за себя и нести ответственность за свои поступки. Редко кто из сверстников Эвааля решался на такое: уйти в симуляцию на десятилетия... Юность — то время, когда человек желает испытывать и чувствовать, радоваться и наслаждаться, когда он влюбляется и изучает объект своей любви и себя самого, а не космическую бездну. Эвааль, конечно же, не был монахом или изгоем — он испытывал в симуляции всё то, что испытывали и другие молодые люди. Разве что, ограничивался при этом одной симуляцией. Но всё это было для него второстепенным. Всё это было после космоса.
