Редрик осмотрел магически ящик со всех сторон. Простучал. Подергал дверцу. Попытался сдвинуть, но сил не хватило:
- Тяжелый, зараза.
- Ладно, ты иди на конюшню, а я пока занесу его на кухню.
Ред догадывался, по собственным ощущениям от затрещин, что его отец — сильный мужчина. Но когда тот, вопреки сказанному, легко, словно корзинку с гусиным пухом, поднял и унес каменный ящик, сын понял, что его лупят исключительно любя.
Выйдя и обогнув угол кампуса, Редрик зашел в деревянную пристройку. Стойла как стойла. Всюду сено, перегородки и конь. Мальчик и животное уставились друг на друга. Он был меньше чубарых близнецов Симона. Да и масти он был темно-серой.
Животное посмотрело на парня сначала одним глазом, затем другим. Радужки, что заполняли всю видимую часть глазного яблока, были ярко-желтыми, а зрачки вытянутыми по горизонтали, словно у козла.
Смутные ассоциации проскользнули в голове Реда, но в глазах животного были лишь интерес и озорство, так что парень даже не занервничал. Сын лавочника подошел и погладил коня по носу.
- И откуда ты? — спросил он. Но конь лишь слабо повел ушами.
- Еле отбил этого красавца у торгашей, — заявил входящий Лоуренс.
- В смысле?
- Хотели его утянуть, но он гонял как угорелый. Чуть не наскочил на Валенсию. Но остановился, и та его как-то успокоила, — лавочник подошел и поднял переднюю ногу коня. — Смотри, он не подкован. Да и на копыте нет номера. В документах Симона тоже не нашлось никаких упоминаний о нем.
- Мне кажется, что это не обычный конь.
- Кажется? Да это очевидно. В глаза ему глянь. Хитрые, как у последнего рыжего гнома.
Редрик снова осмотрел коня. Живя на главном торговом маршруте, парень повидал множество лошадей. Он мог уверенно сказать, что перед ним — красивое мускулистое животное, без каких-либо изъянов.
Послышались тихие шаги. Валенсия, по своему обыкновению — босая, подошла к Редрику.
- Доброе утро, милый мальчик.
- Как вы, после событий той ночи, госпожа Валенсия?
- Нет-нет, со мной все в порядке, благодарю тебя. Лучше скажи, как ты? — женщина аккуратно дотронулась до шеи Редрика.
- Пока не знаю, — потупился парень. — Но, вроде, не забыл ничего важного. Хотя теперь сложно это понять.
- Ничего-ничего, все пройдет. Твои мысли обретут покой, милый мальчик, — эту фразу Ред не вполне понял, но не решился уточнять.
- Я попросила маленького Гизмо, принести коньку покушать, — обратилась она к Лоуренсу.
- Да-да, я уже, — зашел гремлин, держа на голове ведро с силосом.
Шатаясь, он подошел к ограждению и поставил угощение перед конем.
- Это тебе, а это мне, — сказал гремлин, отвязывая от пояса мешочек.
Гизмо выудил из него кусочек кремня, отправил камешек в рот и громко захрустел. Конь какое-то время смотрел на содержимое ведра. Обнюхал. Недовольно поморщился. Затем его внимание привлек мешочек в руке Гизмо.
Рывком вытянув шею, конь попытался выхватить гремлинову вкуснятину. Но Гизмо ловко увернулся от внезапной попытки воровства.
- На чужой минерал, чтоб роток не разевал! — зашипел гремлин.
Вор-неудачник недовольно заржал, раздраженно глянув на ловкого гремлина. Конь пару раз громко стукнул копытом по деревянному брусу ограждения. Все с удивлением наблюдали за перепалкой двух чудаковатых созданий.
- Ты на кого цокаешь, копытное? Да я тебя сейчас. Та-а-а! Ша-а-а! — продолжал угрожающе шипеть гремлин, размахивая когтями.
Из ноздрей коня повалил черный дым. Он пару раз зло фыркнул, а затем плюнул в обидчика. Сгустком синего пламени. Морду гремлина покрыла горящая жидкость. Но тот только небрежно смахнул ее. Та не причинила его чешуе ни малейшего вреда.
- Ах ты так, — Гизмо стал набирать воздух в легкие. Закончив, он выдул целую струю оранжевого огня в морду животного. Но конь, лишь стряхнув искры с гривы, весело заржал.
- Гизмо, мать твою! — заорал Лоуренс, гася очаги возгорания старой попоной.
- Что? Он первый начал.
Валенсия аккуратно взяла голову животного. Осмотрела, а затем ласково погладила, произнеся фразу на неизвестном Реду языке. Произношение было клокочущим, но ритмичным. Конь моргнул и помотал головой.
- Он вас понял? Что вы ему сказали, госпожа Валенсия? — вырвалось у Реда, он был в восторге от происходящего. И хотел быстрее во всем разобраться.
- Просто поинтересовалась у конька его самочувствием, милый мальчик.
- Но что за язык? Он вас понял? Это язык животных? — строчил вопросами перевозбужденный Редрик.
- Нет-нет, ничего такого. Просто, коник понимает мой родной язык.
- Гизмо! — бросился парень к дующемуся гремлину. — Отсыпь гальки, будь добр.
- Не буду я с ним добр, эта скотина плюнула в меня.
- Но он по ходу — существо земли и огня, как и ты.
Гизмо постоянно повторял эту фразу, гордясь своим происхождением. Ред попытался надавить на гордыню маленького поджигателя.
- Не брат он мне, бастурма недокопченная.
- Гизмо, дай ты уже коню, или кем бы оно ни было, свои дурацкие камни, — справившись с пожаром, гневно сказал Лоуренс.
- Ладно, только половину, — он высыпал Редрику в руки горсть разных камешков.
- Спасибо, — поблагодарил парень гремлина. — Госпожа Валенсия, как сказать 'угощайся'?
Валенсия тепло посмотрела на мальчика, затем произнесла короткое, но звучное слово. Редрик сосредоточился и повторил его, протягивая коню куски породы. Тот обнюхал их. Посмотрел на парня и слегка наклонил голову. Но затем, весело хрустя, начал есть прямо у Редрика с рук, помахивая хвостом.
- Госпожа Валенсия?
- Да?
- Научите меня своему языку?
- С радостью, милый мальчик.
* * *
2
* * *
Коня назвали Смоки. Правда, не сразу. Кличка появилась, когда Гизмо, в очередной раз, стрельнул у Лоуренса табаку. Отец Редрика не хотел отдавать тот, что шел на продажу, и отсыпал из кисета Симона.
Однажды вечером Ред, после урока гномьего языка, заглянул в стойло. Он взял на себя ответственность по уходу за конем, а заодно проверял на нем свои успехи.
Там он увидел презабавную картину. Гремлин стоял, опершись о балку напротив коня, и жаловался. Он рассказывал животному, как рабочие, прибывшие из города, не дают ему спать. Шумно пилят вырванные Странником деревья, шумно отдыхают и дальше по списку.
Вроде — обычная ситуация, но при этом оба с удовольствием курили. Грубые, смотанные когтями гремлина, самокрутки уходили одна за другой, даже окурков не оставалось. Огнедышащие конь и лакей выкуривали их до предела, под конец просто слизывая пепел с губ.
- Лошадям же вреден дым, Гизмо, — подойдя сказал Редрик.
- Никакая это не лошадь. Лошади, как и все вы... — Гизмо сделал обобщающий жест. — ... ну — все дети воды и ветра. Вы дышите воздухом, что носится на поверхности, а внутри вас вода. Мы же — дети огня и земли. Мы дышим тем, что вырывается из недр, и внутри нас огонь, — договорив это, Гизмо глотнул спиртовой растворитель. — Ты был прав в тот раз, он — мой стихийный собрат.
'Так вот куда он девается', — подумал Ред, глядя на жестяную баклажку в руках гремлина. Парень обратил внимание на папиросницу гремлина:
- Угостишь?
- Двенадцать есть? — прищурился Гизмо. Гремлины — недолговечны. Живут они около полувека, и рано становятся взрослыми.
- Тринадцать, — уверенно сказал парень.
- Ну тогда держи, — он взял самокрутку и протянул коню. Тот аккуратно лизнул ее кончик, который тут же начал тлеть. Гремлин раскурил папиросу и передал парню.
Редрик сделал затяжку. Глаза парня полезли на лоб. Он громко закашлялся. Лошадки рабочих, которые и так были напуганы соседством с огнедышащим собратом, нервно заржали.
- Редя! А ну дай сюда, — пришедший на шум Лоуренс выхватил у парня курево и дал сыну подзатыльник.
Как не странно встряска помогла, Ред перестал кашлять. Лоуренс недовольно осмотрел самокрутку. Затянулся.
- Ух епт, — сипло выдохнул он.
- Дымок — что надо, — ехидно сказал гремлин.
- Гизмо, ты — жаба копченая. Ты в своем уме?
- Что такое? — захлопал ушами гремлин.
- Да ты табак пресанул так, что там его втрое больше, чем надо. И это, мать его — 'Смоки Филд'. Ядреней его только то, что курил это древний эльф, и орочье дерьмо, которое они называют благовониями.
- Не нравится — отдай. Мне с братаном нормально заходит, — недовольно пропищал Гизмо. Конь весело заржал.
- Смоки, — сказал Ред.
- Что? — переспросил Лоуренс.
- Хочешь, я буду звать тебя Смоки? — перейдя на ломаный гномий, спросил коня Редрик. Тот радостно заржал и кивнул.
- Я слышу, что у тебя есть успехи, — похвалил сына лавочник. — Но курить тебе еще рановато, и лучше не брать курево у гремлинов.
- Хорошо, пап.
- Ладно, теперь наказание.
- Ну-у-у, — протянул Редрик.
- Я в тот раз еле восстановил записи в журнале. Ты так и не сказал, кто их почеркал.
- Блокада же, — огорченно ответил Редрик.
- Блокада блокадой. А надо перестраховаться от всяких сильно грамотных, — наставительно махал самокруткой лавочник. — Я, когда служил на юге, у меня было прозвище — 'Черный канцеляр'.
- И что это значит? Ты служил в армии? — удивился Ред.
- Было дело. Так вот, значит это — что в моей когорте всегда и всего было больше, чем в остальных.
- Но это же преступление, — возразил Ред.
- Преступники сидят в администрации кайзера Ауринка и обдирают нас. Мы просто берем свое.
- Но...
- Не 'но', а снова сядешь учиться. Передам тебе по наследству и навыки, и прозвище. Последнее, конечно, только если забреют в легионеры.
И началась череда тяжелых дней. Подъем до зари и постижение темных тайн отмывания денег. Работа в лавке, благо девушки вернулись и снова помогали с уборкой и готовкой. Вечером — изучение гномьего. В промежутках — разные поручения.
Но теперь у Редрика был Смоки, поездки на котором ускоряли их выполнение. Заодно общение и верховые прогулки в редкие моменты праздности приносили парню отличную разрядку. Еще Ред читал, так много, как только мог себе позволить.
Язык гномов оказался очень систематизированным. Он мог показаться простым, слов там было раз в десять меньше, чем в имперском. Но зато каждое имело по десять значений. Расстановка ударений и контекст — вот что было важно.
Валенсия прокомментировала этот факт тем, что людям все время всего мало. Даже языки людей не используются в полной мере и замусорены всяким непотребством, а учитывая то, что кроме имперского у каждой народности был свой... Не говоря уже об образе жизни, внутренней политике, культуре и прочем...
Маленькая женщина была гордой дочерью гордого народа. Она говорила, что каждый гном рождается не просто так. Для него всегда есть время, место и занятие. И рождается он таким, каким должен быть, чтоб соответствовать этим обстоятельствам.
У гномов даже были демографические прорицатели, что толковали будущее по рождаемости. Редрик не особо вникал в перипетии гномьего быта, а вот гномья письменность ему понравилась. Он и до этого писал, практически копируя книжный шрифт, а гномье руническое письмо — сплошь состояло из квадратов и тре-угольников.
Редрик как-то проверил, знает ли Смоки буквы. Но тот с упреком посмотрел на парня, мол, зачем коню такая нега, как грамота. Каменистое поле и добрый табак — вот его нега.
* * *
3
* * *
Осень в волостном кампусе прошла, сопровождаемая перебранками имперских агрономов с селянами из окружающих Южный деревень, тяжбами о разделе земли под жатву, спорами о ценах на сидр и ударами топоров городских рабочих. Они распилили все остовы деревьев и восстановили лесополосу.
Обычно эта пора приносила раздражение отцу Редрика, ведь подводились финансовые сводки по всей империи Сквизэр. И на их основе вносились правки в законы. Но на этот раз, из-за недостатка рабочей силы на торговых путях — была внесена поправка.
Резидентам империи стало позволено работать в волостных кампусах. Но так как они не вносились в перепись, их имена не требовалось указывать в накладных, только их количество. Требовалось лишь наличие гражданства у бригадира либо начальника смены.
Таким образом, администрация кайзера уменьшила зарплаты работникам, так как резиденты были готовы вкалывать за копейки. Но Редрик всегда был единственным работником. Лоуренс просто вписал в рабочую ведомость заветную четверку 'мнимых' душ и самого Редрика у них во главе.
Так у отца с сыном появились неплохие суммы свободных денег. Правда, часть уходила на взятки инспекторам, но остатка хватало, например, чтобы купить достойную сбрую для Смоки.
Началась зима. Рабочие разошлись, ведь убирать кратеры в смерзшейся земле — затея дурная. Редрик же гадал, как они справятся с вставшим на дыбы куском тракта. Еще он гадал, сколько всего пропустит в этой жизни, если гикнет на стройке.
Кампус, в отличие от тракта, был не полностью государственным. И хотя, Лоуренсу наконец выделили деньги на ремонтные работы, он категорически отказывался нанимать на них строителей.
Закуплены были только лишь материалы. Вместо рабочих же трудились скряга-отец и неудачник-сын. Гизмо, правда, тоже помогал, но гремлины — народец мелкий и физически слабый, как казалось Редрику. Так что он мог лишь все свободное время месить раствор. Гизмо был не против — на чешуе не появляются мозоли.
Они едва успели поменять стекла, благо их выбило не везде, и восстановить несущие стены. Начались снегопады, но Лоуренс успел натянуть парусину, закрыв прорехи.
Всюду лежал белый снег. Он шел не переставая, и под ним шла нескончаемая вереница фигур в белом. Они направлялись к замершей глыбе, что возвышалась посреди тракта. Они разбивали палатки, откапывали кратеры, и делали их гипсовые слепки. Вокруг же куска тракта они дни напролет водили хороводы под звуки музыкальной какофонии.
Путники — культисты, что почитали Странника, считая его своим богом. Секта была исключительно людской. Другие расы имели свои религиозные воззрения, но в королевстве людей поклонение богам находилось под запретом.
Правда, Путники игнорировали этот запрет, да и кто будет спорить с фанатиком, чей бог может прийти к тебе домой и дать в морду. Кайзер же попустительски относился к этой секте, правительство ее просто игнорировало.
Культисты носили белые балахоны с черным отпечатком ноги на спине. Вознося хвалы Страннику, они строились елочкой и падали лицом вниз. Выглядело, словно дорога из человеческих тел, на которой Странник оставил свои четкие следы.
Их лагерь усложнил и без того тяжелый проезд по поврежденной дороге. Но они даже не думали помогать ни купцам, ни простым людям.
Реду с Лоуренсом постоянно приходилось помогать толкать телеги. В сочетании с объемом прочих работ Лоуренс стремительно сбрасывал вес, а Редрик наоборот набирал, только мускулами.
