Завернув за угол, Сергей увидел небольшую — человек десять — толпу рядом с базой группы. Судя по тому, что оружия никто из них (из тех, кого Гусев мог рассмотреть с этого ракурса) в руках не держал, до непоправимого дело пока что не дошло, а значит, нужно было подумать и о том, как будешь выглядеть в глазах окружающих. То есть для начала перейти с бега на быстрый шаг и надеть пилотку, которую Серёга снял ещё в процессе охмуряжа. Затем опять поправить гимнастёрку и только после этого, сколь возможно успокоив сбившееся дыхание, начать проталкиваться через ряды... Да, пожалуй, зрителей.
— Товарищи! Позвольте пройти!
Собственно, проталкиваться и не пришлось: услышав в голосе Гусева командные нотки большого начальника, ближайшие зрители поспешно сдвинулись, благо было куда, и глазам капитана предстала удивительная картина. В середине толпы шеренгой (иначе не скажешь) стояли высокий, ростом с самого Сергея, тощий, как Кощей, генерал-майор, а рядом, тоже не отличавшийся упитанностью, но на полголовы ниже и со знаками различия лейтенанта, молодой парень. Наверное, адъютант. Стояли эти двое по стойке смирно, как её описывают в Уставе. Почти, поскольку про выпученные глаза там не говорилось. А они у этой парочки...
Вокруг шеренги неторопливо шествовал князь и монотонно читал... Да вот хрен его знает, что. Поскольку Кощей явно цитировал какой-то древний текст на старославянском, не затрудняя себя переводом. Следом за Кощеем с несчастным лицом бродил дежурный по особому отделу, то и дело порываясь вставить хоть слово в случайно образовавшуюся паузу и не успевая. Подождав, когда дежурный будет проходить мимо, Гусев ухватил его за плечо и одним движением подтащил к себе. Дежурный от неожиданности попытался действовать, как при внезапном нападении, однако обнаружил, что не может шевельнуться, и только тогда обратил внимание на нападающего:
— Товарищ капитан! Наконец-то! Вы не могли бы...
— Стоп! — перебил Гусев. — Для начала — что тут вообще случилось?
— Не знаю, — попробовал пожать плечами дежурный, но, скривившись от боли взятой в захват руке, выразительно посмотрел на Сергея. Тот, отпустив невольного собеседника, извиняться не стал, а только вопросительно поднял бровь, ожидая продолжения.
— Этот генерал попытался построить вашего человека, — сообщили справа.
Обернувшись на голос, Гусев обнаружил немолодого сержанта ГБ в очках-велосипедах. Тот поспешил представиться:
— Сержант Государственной Безопасности Курочкин. Аристарх Филимонович, — после чего продолжил пояснения: — Я как раз мимо проходил (Сергей мысленно хмыкнул: это "проходил мимо" могло означать что угодно от "вышел покурить" до "присматривал"). Вмешаться не успел, простите. Ваш человек — он... э-э-э...
— Я понял, — кивнул Гусев. — Дальше что было?
— Н-ну-у, я послал бойца за товарищем лейтенантом, — последовал кивок на дежурного. — А сам остался на всякий случай.
— А с молодым что?
— А он почти сразу прибежал и тоже попытался построить вашего человека. Вот и...
Сергей кивнул: в принципе, правильно. И генеральская реакция на разгильдяистый вид непонятного типа в поношенной форме обычного бойца. Да ещё и петлички где-то потерял — вот растяпа! Н-да. И реакция адъютанта на то, что его, гм, хозяина обидели. И кто? Явный резервист! И, как итог, реакция князя на горлопанов.
Заметив, что Курочкин, пока командиры размышляют, насторожил уши в сторону продолжавшего занудствовать Кощея, Гусев на всякий случай поинтересовался:
— Вы понимаете, о чём он?
— Н-ну-у, — замялся сержант, — видите ли, товарищ командир, это старославянский, причём очень... странная разновидность. Вот так вот сразу сказать не могу... Но...
— Так понимаете или нет? — надавил капитан.
— Через два слова на третье, товарищ командир. Этот... то есть я хотел сказать спецсотрудник, он цитирует... э-э-э... товарищу генералу какой-то кодекс... Я не понимаю... Что-то вроде Русской Правды, но ещё более древнего... В общем, что-то про оскорбление князя... Подождите! — судя по выражению лица, на Курочкина снизошло озарение. — Это что получается? Что спецтоварищ — он князь?!
Гусев вздохнул и поднял глаза к небу: ну вот откуда они берутся, все такие умные и именно тогда, когда возиться с ними нет никакой возможности? Вот откуда? И почему?
Особисты ждали. Им просто ничего больше не оставалось, поскольку ситуация сложилась не слишком приятная, а этот непонятный капитан с охренительными полномочиями, про которого их предупредили особо, явно имел возможность её разгрести. Хоть как-то.
Наконец непонятный перестал молиться (или что он делал в такой позе? Звёзды считал?) и посмотрел на Курочкина:
— Значит, так. Вы, товарищ сержант, ничего такого не говорили, а мы с товарищем лейтенантом не слышали...
Курочкин часто закивал, изображая полное понимание и всемерную готовность к сотрудничеству с грозными органами (то, что он сам в них служит, как-то выпало у бедолаги из головы). Капитан же продолжил:
— Но на всякий случай вот товарищ лейтенант разъяснит вам, как правильно обращаться с секретными сведениями и возьмёт подписку...
— Товарищ капитан! — неожиданно влез упомянутый лейтенант, которому вдруг почему-то стало обидно. — Товарищ сержант Курочкин служит шифровальщиком в особом отделе, прошёл все положенные инструктажи, дал все положенные подписки и до сего дня нареканий не имел!
— Виноват! Не подумал! — среагировал Гусев, поскольку и правда должен был обратить внимание на служебную принадлежность резервиста. После чего, боясь спугнуть пришедшую в голову мысль, осторожно поинтересовался:
— Аристарх Филимонович, а вы до призыва где работали?
— Научным сотрудником, товарищ капитан, — Курочкин снял очки и стал их протирать вытащенным из кармана галифе не очень чистым носовым платком. — В Ленинской библиотеке. Это в Москве, — на всякий случай пояснил он. — Занимался славистикой. Старший научный сотрудник!
Сергей вопросительно посмотрел на дежурного, но тот только пожал плечами.
— Это изучение славянства, — поспешил объяснить заметивший эти переглядывания сержант. — Ну, то есть истории славянских народов, языка, обычаев...
— Понятно, — наконец кивнул капитан, догадавшись, что удача вроде как повернулась к нему не совсем тем местом, из которого растут ноги. То есть боком. Давая возможность оценить себя в профиль, вместе с достоинствами своей фигуры, которые...
Сообразив, что мысли пошли куда-то не туда, Гусев тряхнул головой, возвращая их в нужное русло, и продолжил допрос:
— И законы того времени вы тоже изучали?
Курочкин надулся от гордости и с видом профессора, выступающего перед студентами заявил:
— А как же иначе?! Ведь принятые законы очень ясно говорят и об устройстве общества, и...
— Я понял! — поспешил заткнуть фонтан красноречия Сергей. — А что говорят законы об оскорблении князя?
Сержант приуныл, потупился — как-то неловко признаваться в собственном незнании, когда только что надувал щёки. Однако увильнуть от ответа вряд ли бы получилось, и потому, пожевав губами, он всё же выдал:
— Понимаете, товарищи командиры, в Русской Правде про оскорбление именно князя ничего не написано. Ну, то есть нам источники с такими... э-э-э... статьями не попадались. Но тут дело в том, что... э-э-э... товарищ спецсотрудник, он же ссылается совсем не на неё? То есть совсем не на Русскую Правду? А на какой-то более древний кодекс, так?
— На первоисточник, — хмыкнул дежурный, которому надоело стоять молча.
— Вот вы смеётесь, товарищ лейтенант, — вскинулся старший научный сотрудник, — а между прочим, если князь окажется настоящим, это ж такой...
— Кто окажется настоящим? — проскрипел рядом знакомый голос, и Гусев снова подумал об удаче — всё же она к нему совсем не боком стояла. Ну (подсказал ехидный внутренний голос), или всё время крутится. "Или так", — мысленно согласился с самим собой Сергей.
Как ни странно, ситуацию спас Курочкин. Отвесив лёгкий поклон, он поприветствовал обсуждаемого:
— Гой еси, княже!
— Гой еси, человече, — отозвался Кощей, после чего между этими двумя завязалась оживлённая беседа.
Увы, шла она на том самом древнеславянском, так что ни капитан, ни дежурный не поняли ни слова, довольствуясь лишь выражениями лиц собеседников. И если дежурный заметил (и указал потом в отчёте) лишь совершенно неподвижную физиономию князя, то капитан был готов съесть любимую фуражку Командира, если напарник не забавлялся.
Наконец Кощею, похоже, надоело, и он повернулся к Сергею:
— Где ты такого тиуна раздобыл, Гусев?
Теперь делать каменную физиономию пришлось капитану, поскольку что такое (или кто такой?) "тиун", он не знал. А признаваться в своём незнании, как и сержанту за пять минут до этого, показалось неловко.
— А что такого? Человек знающий, на ответственном месте, служит исправно...
— Ключником? — перебил князь.
— Шифровальщиком! — снова обиделся непонятно на что лейтенант.
— А-а-а... — Кощей покивал, как бы говоря: "Как же! Как же!" — а потом спросил: — А уговаривать его на службе научили?
— Уговаривать? — в один голос, почуяв подвох, переспросили командиры и переглянулись.
— Уговаривать, — медовым, хоть на хлеб мажь, голосом подтвердил Кощей, и на всякий случай (вдруг кто-то всё ещё не расслышал) повторил: — Уговаривать.
Капитан с лейтенантом снова переглянулись, и Гусев, как старший, принялся выпытывать подробности:
— И на что он тебя уговорил?
Князь в свою очередь посмотрел на сержанта:
— На что?
— Н-ну-у... Это... — Курочкину вдруг захотелось оказаться подальше отсюда. Где-нибудь в маленькой уютной комнатушке в московской коммуналке со скандальными соседями и вечными очередями в сортир и ванную. — В общем, самим дело разбирать. Этих, начальников больших чтобы, это... Не беспокоить.
Лейтенант, не сдержавшись, шумно выдохнул: самое страшное позади! И Гусев был бы с ним полностью согласен, если бы на бледном костистом лице напарника не появилась паскудная ухмылка. Явно этот ночной пакостник что-то удумал. Что именно — гадать можно было до бесконечности, проще спросить. Но теперь — напрямую у сержанта.
— И что дальше?
— Н-ну-у... Это... — замялся тот.
— По какому закону, — подсказал этот... спецсотрудник.
— По Русской Правде, — голос Курочкина упал почти до шёпота.
Дежурный по особому отделу перестал радоваться и с недоумением посмотрел на подчинённого: какая такая Русская Правда?
— И что там по Русской Правде за обиду? — князь, которому устроенное им же представление, похоже, надоело, взял продолжение разговора в свои руки.
— Двенадцать гривен, — теперь уже без всяких оговорок шёпотом сообщил бывший старший научный сотрудник. И тут же вскинулся: — Но мы же договорились!
— Так я ж и не спорю! Договорились! — тоже воскликнул Кощей и совершенно спокойно добавил: — На три гривны. Меньше никак нельзя, ибо невместно. Так?
Курочкин только кивнул, соглашаясь, поскольку сил разговаривать у него уже не было. Князь не настаивал. Поглядев на окончательно выпавшего в осадок лейтенанта, он закончил:
— Вот такие дела, отрок. Вразумлять твоего тиуна надобно. Для начала — прутьями ореховыми вымоченными, они хорошо прилегают. Не поможет — можно и батогами попробовать. И думайте, где этому боярину, — последовал кивок на так и стоящую по стойке смирно парочку, — половину вашего килограмма серебра достать. А я пойду дальше на солнышке греться. Гусев, ты идешь?
Дальше события не то чтобы понеслись, но всё же, по мнению Сергея, для отведённого на отдых дня их оказалось многовато.
Не успели капитан с князем отойти к выделенному их группе домику, как на место действия прибыли здешние начальник особого отдела с начальником штаба и какой-то корпусной комиссар. Прибыли, пару раз обошли "скульптурную композицию", как метко заметил кто-то из зрителей (при этом особист с политработником выглядели странно довольными, а начштаба, судя по мимике, с трудом сдерживался), перекинулись несколькими словами (князь, обладавший не просто хорошим, а великолепнейшим слухом при этом тихо хмыкнул) и дружно посмотрели на Кощея с Гусевым.
Сергей дёрнулся было подойти, однако шипение князя: "Стой! Сами подойдут!" — заставило остаться на месте. И точно: ещё раз о чём-то переговорив, начальство неторопливо, с достоинством направилось к ним с Кощеем.
Договорились быстро: князь генерал-майора с адъютантом "размораживает" и отходит в сторону, а всю воспитательную работу берёт на себя командование армией. Кроме того, главный особист попросил Кощея не применять к виновным "долговременных мер воздействия", тот пообещал, но предупредил, что это только в этот раз. Если история повторится — тогда извините.
Собственно, на этом "торжественная часть" и закончилась. Снова "по девочкам" Сергей не пошёл — желание куда-то пропало. Устроился рядом с Кощеем на крыльце и так до самой ночи и просидел. Даже на обед и ужин не пошёл — обиженный на жизнь старшина, прослышав о происшествии, воспылал к его герою любовью пламенной и принёс в полдень одно, а ближе к вечеру и другое. Самолично. Ну и, само собой, посидел рядышком, пока Гусев котелки от содержимого очищал. Не дольше. Потому что курящий. Да не просто курящий, а тянуло его, по его же словам, при виде князя самокрутку потолще скрутить да набить её самосадом поядрёней. И затянуться посильнее. Однако — не решался. Вот и не засиживался...
Когда солнце наконец зашло, Сергей с Кощеем посидели ещё немного, слушая ночь, а потом князь, заметив, что его "опекун" зевает, отправил того спать, пообещав не уходить без предупреждения. "И почему я его всё время слушаюсь?" — вяло подумал Гусев, падая в койку. Сознание окутала тьма — капитан осознавал это даже во сне. Но тьма не враждебная, в которой скрываются разные чудовища, а добрая, домашняя, мягкая и тёплая. Такая, какая бывает, если натянуть на голову одеяло — самую лучшую защиту от всех ночных ужасов и страхов. Тьма качала его, напевая что-то ласковое. Она напевала так тихо, что Серёжка Гусев не мог разобрать не то что слова, но даже мелодию. Но это почему-то казалось очень важным, и Серёжка старался снова и снова, пока наконец не разобрал:
Утро красит нежным светом
Стены древнего кремля...
"Утро... — подумал Серёжка и улыбнулся... Потом он подумал: — Как утро?! — и, наконец: — А Кощей?!"
Слетев с койки, Гусев как был, в одних кальсонах и босиком (правда, левая рука сама по себе прихватила ремень с кобурой, но Сергей этого не заметил) выскочил из дома и чуть не полетел с крыльца, споткнувшись о сидящих на ступеньках Кощея и... Командира?! От падения капитана уберегла выставленная князем рука, в которую Гусев и врезался с разбегу. Грудью.
— Ну вот, сам проснулся, — удовлетворённо сказал Кощей Колычеву, посмотрел Сергею в лицо и задумчиво пробормотал: — Не совсем. Зато, — князь заметил ремень с кобурой, — оружно.
Полковник только скептически хмыкнул, обозрел подчинённого с ног до головы и велел приводить себя в порядок и готовиться к завтраку.
