04. Сказка на ночь

Ага-ага! Лиса страшно обрадовалась. Пусть и во сне, но хоть кто-то понял её проблему! Но тут же спохватилась и опять задышала. Её радость тоже разила наповал. Всех и сразу.

— Молодец! — отдышавшись, похвалил её незнакомец. — Дыши. Так вот. Только объединив всю нашу мощь на мне одном, нам удалось пробиться сквозь твою блокировку. Мы не знаем, откуда ты такая взялась, и почему сразу взрослая, и откуда у тебя такие блоки, но постараемся помочь. Мы — твои предки, нас очень много, что-нибудь да сообразим.

— Ума взаймы? — хмыкнула Лиса между вдохом и выдохом.

— Не взаймы, а в дар, — погрозил ей пальцем предок. За спиной его уже собралась целая толпа. Взблескивали крылья, тянулись полупрозрачные шеи, человеческие тела терялись на этом фоне. Но говорил с Лисой только он один, остальные не пытались. — Мы — это ты, ты — это и мы тоже. Мы уже думали над проблемой, но без твоей сознательной помощи ничего не могли сделать. Потому, что преобразовывать нужно твоё тело, и сделать это можешь только ты сама. Под нашим руководством — но только сама. Непонятно, каким образом столь незрелому существу досталось столько силы, обычно она растёт постепенно, соизмеримо с ростом тела и разума. Но — неважно, мы нашли два пути. Можно отрегулировать тебе обмен веществ и снизить тебе эмоциональный отклик. Ты не станешь заторможенной и вялой, не станешь хуже соображать, но перестанешь остро реагировать на события, соответственно резко снизится опасность выброса силы.

— Это, как вампир, что ли? — подозрительно нахмурилась Лиса.

— Эм-м-м... мы не знаем, кто такие эти вампиры, но, судя по твоим мыслям — да, похоже. Ты сможешь постепенно выучиться владеть силой, не рискуя при этом... э-э-э... окружающими. Второй путь — прямо противоположный. Можно перекрыть тебе доступ к силе, но это опасно. Беда в том, что частично это сделать невозможно, только полностью. Ты окажешься запертой в одном конкретном облике, без доступа магии, совершенно беспомощная. Истинный облик будет недоступен, а через некоторое время связь с ним прервётся окончательно. И если магию потом и удастся восстановить, Высь и Крылья ты уже не обретёшь никогда. Среди нас есть один такой. Рай Дир ле Гринэ, подойди пред лицо наше! — как только отпала надобность в панических воплях, речь незнакомца сразу изменилась, стала несколько вычурной и старомодной.

Необъятная толпа расступилась, вперёд выплыл человек в непривычном, но явно дорогом одеянии. Удлиненное лицо его с зелёными глазами цвета молодой травы было печально.

— Не делай этого, дракхини, — раздался в голове Лисы печальный бас. — Предать самого себя легко, оправдаться невозможно. Не надо! Я тысячу раз пожалел о содеянном.

Все замолчали, ожидая решения Лисы. Тысячи глаз смотрели на неё, готовые принять любой её выбор. Может, и не одобрить, но принять — это её жизнь и её тело, они свои жизни уже прожили. Только память их осталась в крови потомков — как раз для таких случаев.

— А... сколько времени? — Лиса боялась и того и другого, но что-то же надо выбирать? — Ты сказал — прервётся связь с истинным обликом. Через сколько времени?

Если скажут — через год, стану вампиром, решила Лиса. За год я выучить ничего не успею, я тупая. Вот лет за пять — ещё реально. А утратить крылья, даже ещё и не обретённые по-настоящему — вот уж нафиг! Ни разу ещё не взлетела, а натерпелась уже столько — на три жизни хватит! И теперь окажется, что всё зря? Вот уж нет! А вампиром она побыла, хоть и недолго, пару часов — и ничего страшного. Даже прикольно, лет пять можно выдержать. Правда, Дону это не понравится. Ему Лиса нужна как раз такая, какая есть — бешеная, как Ри говорит. Ну и-и... флаг ему в руки. Не понравится — пусть валит на все четыре стороны. Предатель... Дышим, дышим, вода, текущая вода...

— Очень мало, — скорбно вздохнул ле Гринэ. — Пятьдесят лет — самый крайний срок...

И все с удивлением уставились на Лису, которую просто согнуло от нервного хохота. Пятьдесят лет — мало! Да ей уже тридцать два, а кажется что пятьсот — столько всего уже пережито. А до восьмидесяти она и прожить-то не рассчитывала до того, как драконом стала! По крайней мере — вряд ли больше. Даже маги-целители дольше ста лет не живут, от старости ни лекарства нет, ни заклинаний. А уж простые люди — и подавно.

— Всё-всё-всё, — уверила Лиса предков, которые уже опять морщились и трогали лбы. — Один, вернее два вопроса. Можно ли без магии изучать магию — заклинания там всякие? И, если да — как потом её возвращать.

— Ах, нет! Как же без магии изучать магию? — удивился первый предок. — Этот путь подразумевает работу исключительно над собою, над контролем за эмоциями. Брат наш ле Гринэ был слишком необуздан, и смирял нрав свой долгие годы, боясь прикоснуться к магии и случайно навредить родным. К сожалению, он смирял себя слишком долго. А вернуть легко — воззвать к нам, твоим предкам...

— О-о-о! Тогда не надо, — разочарованно махнула рукой Лиса. — Оно хорошо бы, но если так — не пойдёт. Я летать хочу. И не через пятьдесят лет. Лучше уж затупите меня... Ну-у, как ты сказал — притупить восприятие. Правда, я и так тупая, не знаю, куда уж дальше.

— Дракхини шутит? — улыбнулся предок.

— Да кой "шутит" — дура я! Полтора заклинания уже третий месяц выучить не могу — как ты думаешь? Да сейчас сам убедишься. Ты что думаешь — вы мне объясните, я и сделаю? Счазз! Я только травматическую анатомию знаю — вывихи там, синяки-переломы-царапины. Ну, простуду ещё могу полечить, ожоги лёгкие. А остальное — тёмный лес! И чтобы меня научить — мно-ого времени понадобится. Так что это вы будете что-то там делать. А я не буду вам мешать — и это всё, что я могу.

Удивительно одинаковым и вполне человеческим движением предки зачесали в затылках — и люди, и драконы. А потом всё было очень долго, и для Лисы — скучно. Она так и не поняла, что эта толпа так азартно обсуждала, и что они в результате с ней сделали. Иногда только совершала совершенно непонятные ей самой действия, несложные и подробно показываемые: согни руку так, пальцы так... нет, не так, а вот так... молодец, замри и НЕ ДУМАЙ! Считай, дракхини, дыши и считай. Вот она и считала. И дышала. И считала. И чуть не заснула со скуки. А можно ли заснуть во сне? У Лисы чуть было не получилось.

Пробуждение преподнесло сюрприз: эта сволочь, этот предатель — он её связал! Дон, конечно, кто же ещё! Нет, последними, кого она видела, были Лья и Вэйт, но уж они-то её связывать не стали бы, а вот у Дона оно запросто. Не верёвками, но простынёй спеленал так, что не дёрнешься! Гад, убью! И сама себе удивилась. Обозлилась, да, но как-то вяло, скорее по привычке, чем всерьёз. Да и лежать удобно — на самом-то деле. Как-то он умудрился её закутать, как младенчика, даже не затекло ничего. А может, это матрас такой, лениво размышляла Лиса, вяло ворочаясь на кровати, как огромная гусеница. Дорогущий матрасище, двуспальный, вместе с Доном выбирали. Сначала, когда считала себя вдовой, хотела здесь парадный номер сделать — единственный на всю корчму, и сдавать новобрачным на одну-две ночи. А потом Дона выручили, и сама собой здесь получилась их спальня. Только ремонт доделали да кресло подновили — старинное и, похоже, эльфийское: не резное, а выращенное. Лисе оно страшно нравилось. Почти Трон! Только Трон — он с корнями, живой, а кресло... просто кресло. И зеркало повесили. Вот оно, как раз к нему повернулась — лист зеркальной стали, специально для Дона, в стеклянных зеркалах вампиры не отражаются. Дон пытался ей объяснить — почему, но она, как всегда, мало что поняла. Как-то это связано с серебром, которое входит в амальгамму. Не хочет оно вампиров отражать, разлагает их образ на разнонаправленные лучи — кажется так. Потому, что какая-то часть заклинания, поддерживающего образ вампира, с серебром несовместима. И-и... в общем, там формулы, это сложно, не для Лисьего ума. А сталь — пожалуйста, стали всё равно. Тогда и матрас поменяли, на Базаре купили и сами притащили — еле в портал пролез. А саму кровать старую оставили — она ещё сотню лет простоит, так уж сделана. А хорошо. Нет, правда, хорошо, хоть на боку, хоть на спине. И... спокойно. Будто в последнее время она внутренне куда-то бежала — долго, на пределе сил, задыхаясь и боясь не успеть — а сейчас вдруг остановилась. Потому, что добежала уже до конца, или опоздала окончательно и неисправимо — неважно. Просто остановилась. И воцарился в душе покой. И внутри покой, и снаружи — в доме, в Мире. Тихо шелестит по близкой кровле дождь, ветер пробует окна на прочность — осень, благословенные, осень, конец Листопада. Сорвёт ветром воду с края крыши, пробарабанят звонкие капли по железному отливу — и опять тишина. Как она недавно вычитала в одном из переводов, что делает Донни: "Когда бы вы об этом ни подумали, где-нибудь всегда идёт дождь". Как же его... фамилия у автора такая... металлическая..., а, да и гоблин с ней, с фамилией. А вот фраза — фраза зацепила. Некий всеобъемлющий, глобальный смысл ощутила в ней Лиса. Непонятно какой, но глобальный! Мировой. А сейчас дождь идёт в Найсвилле. Даже вороны не орут и собаки не лают — все намокли, замёрзли и попрятались. А Лисе здесь тепло, мягко и уютно. Скоро Леденец, потом Покров и праздник Смены Года, потом Снежень и Вьюжень, заметёт снегом Найсвилл, засыплет белым пухом корчму по самые окна, а Лиса так и будет лежать на мягком матрасе... Только не младенчик же она, в туалет бы не мешало наведаться. И есть хочется. Голодная, будто несколько дней не ела. Так. Ага. А как звать-то? Чтобы распеленали? Орать совершенно бесполезно: сами же на спальню звукоизоляцию навешивали, чтобы их развлечения никто не подслушивал. Дон, ехидина, всегда хихикал, что у Лисы врождённая неисправность: громкость сильно повышенная и не регулируется... А мысленно, как тогда у Ри, или как во сне, только что? Но это должно быть в пределах видимости... А если просто представить себе лицо Дона? Ведь знает до мельчайшей чёрточки, до последней веснушки. Вот так — какой же он, всё-таки, красивый, зараза такая, и не захочешь, а влюбишься. Ле Скайн — они все красивые, и это не морок — они такие и есть, потому что не люди, и никогда людьми не были... Потому людей и не понимают... Вернее, понимают, но на свой лад — на нечеловеческий, думала Лиса, с тихой печалью любуясь стоящим перед мысленным взором обликом своего мужа и защитника. Ординары — бывшие люди, они, может, людей понимать и способны были бы, только не интересуют их люди — разве что кормлецы. А ле Скайн — бывшие эльфы, оттого и красивы ослепительно на человеческий взгляд — все, поголовно. Это между собой эльфы могут разбираться, у кого внешность приятнее, а с точки зрения человека — самая идеальная человеческая красавица всегда будет выглядеть злой пародией на самого некрасивого эльфа. Хоть и тот же Лягушонок — он всегда переживал, что некрасив. Он! Ха! А Лисе тогда что говорить? Вот драконы в человеческом облике не так красивы — и Ри, и предки, что во сне Лиса видела, но людей всё равно не понимают. "Дракхини" — скажите, пожалуйста! Но для них её тридцать два года, конечно, и есть раннее детство. Все они намного старше самых старых людей, и как же им понять кратко живущего человека? Они просто не могут не быть другими, чем люди. В Универе на философии говорили про то, как количество переходит в качество. Вот, видимо, это оно и есть. Человек за короткую жизнь просто не успевает набрать столько знаний, чтобы они изменились качественно, переплавились в разуме и стали чем-то принципиально иным. Мы для них дети — всегда, даже маги, даже старые — всё равно дети. И наше самолюбие, принципы, чувство собственного достоинства, гордость — всё это для них детское, наивное, и умиляет их так же, как нас — детская серьёзность. Или раздражает. Но это уж совсем редкий случай. Добрые они. О, какие добрые! Нечеловечески добрые. Вот именно. Взрослого человека такое отношение может злить, даже оскорблять — но толку-то? Они эту реакцию как раз и не понимают, у них какие-то другие чувства. Качественно другие. Как Дон говорил как-то раз: "Унизить может вышестоящий, но это подло. И если ему нравится унижать подчиненных, надо его убирать. Как — вопрос другой, но надо. Скорей всего — он просто болен. Оскорбить может тот, кого ты сам признаёшь равным себе, но это глупо, а дураков учат "Судом Жнеца". Всё остальное либо смешно, либо скучно". Вот такие у них чувства. И возможности соответствующие, уж у Дона — точно. И даже притом, что Старейшины пытаются вести себя ребячливо — получается у них нечто качественно иное. Игрушки другие. Совсем. Как раз та мощь, обладание которой Лису так пугает. И не только Лису — повальное большинство людей их по меньшей мере побаивается, кто-то завидует, а некоторые так просто ненавидят. Тихо. К тем, кто громко, Рука Короны приходит с разъяснительной беседой, и потом они тоже — тихо. И в дикие деревни от того же бегут — от своих же страхов, большей частью придуманных, и ненависти. А ненавидят потому, что не понимают — как можно быть такими... свободными? Лёгкими? Само их существование оборачивается для некоторых особо самолюбивых людей постоянным унижением. Нет, обойди Жнец, они не пытаются никого специально унижать, даже не думают об этом, просто так уж получается. Да, наверно так: все люди на фоне эльфов и ле Скайн выглядят тяжёлыми, неповоротливыми и... грязными, что ли? Ну, да: от эльфов цветами пахнет, вампиры вообще не пахнут, а люди... мда... Не розами. Недаром ей рядом с Доном всё время помыться хочется. А он не понимает, даже попросил как-то раз, чтобы она этого не делала так часто. А вот этого уже Лиса не понимает. Как может кому-то нравиться распаренная и взмокшая у плиты тётка с запахом дыма в волосах? Оказывается — Дону. Лиса вдруг отчётливо осознала: даже если Дон с ней будет полностью откровенен — она никогда не сможет до конца его понять, он всегда будет для неё загадкой. Даже теперь, когда они оба драконы — но он неизмеримо старше! Вот так они все друг друга и не понимают. Просто очень уж разные изначально, и это быстро, наскоком, не изменить. Может, лет через пятьдесят — сто, и то не факт... Нда... о чём это я? Сейчас ведь просто описаюсь, филосовствовавши. Спелёнутый, как младенец, в хлам уссавшийся философ — очень символично в свете таких глубоких дум. Так, ну-ка, попробуем... Набрала воздуху... и сдулась — зачем воздух, если орать мысленно? Но рефлекс оказался сильнее: перед тем, как позвать, всё равно глубоко вдохнула.

— До-он? — громко подумала Лиса, мысленно обегая все закоулки корчмы и держа перед умственным взором лицо Донни. Получится? Не получится?

И вдруг её облило чистой радостью, и пришёл ответ:

— Бегу! Мы с Никой уроки делаем. Уже бегу!

Лиса всё ещё озадаченно крутила в голове это чужое ощущение счастья, когда дверь распахнулась. Тревога и забота так явственно были написаны на его подвижном лице, что Лисе стало смешно. Но... ребёнок, да? Вот и не жалуйся, предатель!

— Я писать хочу! — сварливо заявила Лиса, сверкнув глазами и обиженно надув губы.

— А? — заморгал Дон. А потом захохотал от облегчения, и никак не мог остановиться, и присел даже на корточки, и на глазах выступили слёзы, но это была такая ерунда! Слава Жнецу (извини, Саймон, тебя здесь нет, но — всё равно, извини), но с головой у Лисы, кажется, всё в полном порядке. И это так замечательно, что и не расскажешь. Его свирепый и злобненький рыженький зверёк пережил кризис, и теперь всё будет хорошо, гораздо лучше, чем могло случиться. Не зря Дон почти не спал трое суток. А как? С Никой, кроме папы, никто не сладит: утром разбудить, покормить, в школу, из школы, уроки — всё папа. А девочка рвалась к маме, и чего Дону стоило заговаривать ей зубы каждый раз — вспомнить страшно. Пускать Нику к спящей Лисе Дон не собирался, мнению Льи он доверял. И если уж она это мнение даже высказала — значит, это что-то действительно серьёзное. К сожалению, к Ри и Саймону Нику отвести он так и не собрался — Лису не хотел оставлять: она вскрикивала, металась по кровати, порывалась куда-то ползти. И всё во сне, не открывая глаз — ей явно снился кошмар. Дон вызвал Лью обратно буквально через час, и она уже сто раз раскаялась в том, что Лису усыпила, и заклятье своё сонное сняла — но Лиса не проснулась. И от нашатыря не проснулась, и от ведра холодной воды, только застонала, заметалась и опять поползла, медленно, мучительно царапая скрюченными пальцами простыню — плохо, в общем. В сон к ней пробиться не удалось, ментальный блок всё ещё держался, а ломать его насильно побоялись. Дон решил спеленать её, как советовал Ри, и это немного помогло, но тоже ненадолго. Туго связывать он её боялся, а из неплотно завёрнутых простыней она часа за четыре выпутывалась и опять упорно куда-то ползла. Роган и Лья выкраивали время посидеть с Лисой, чтобы дать Дону поспать часа три, но на более долгое время он её не оставлял. Не то, чтобы не доверял друзьям, но... ему спокойнее было рядом с ней. Правильнее. Вроде и делать там было нечего — сидел в кресле рядом с постелью, клевал носом, заплетал ей косички — тоненькие, чтобы волос надолго хватило. Когда ближнюю половину головы совсем заплёл — перевернул Лису ногами к изголовью: по другую сторону кровати кресло не влезало. Так и сидел, поправлял простыню, иногда начинал что-то рассказывать. Знал, что она не слышит, но говорил — просто так. Почему-то казалось ему, что именно его и только его присутствие может уберечь её от чего-то нехорошего, от чего она пыталась убежать там, в своём кошмаре — как странно быть живым. Раньше у него таких ощущений не возникало. Даже за Лью — тогда, давно, даже недавно за Нику во время горячки он так не беспокоился — может от того, что и там, и там всё было понятно. Но от всего не убережёшься. Вчера, пока он делал с Никой уроки, кормил ужином и укладывал спать, с Лисой сидели Лья и в кои-то веки зашедший Лайм. Редкий гость. После своего неожиданного воскрешения он окопался на том материке, и совсем не рвался в Мир — осваивал новое тело, магию изучал. Лиса его чаще видела, чем Дон — вместе магию учили под руководством Ри. Дона это не расстраивало, ему было вполне достаточно сознания того, что Лайм жив, пусть и где-то там. За ожившего Лайма Дон мог простить мирозданию очень много пакостей, и даже не особо мелких. И понимал он Лайма прекрасно: ещё до своей гибели Лайм говорил ему, что боится привязаться к кому-нибудь смертному и опять пережить потерю, потому и сидит теперь на том материке безвылазно, объясняя это учёбой. Но... уж в корчму-то мог бы заходить и почаще, если честно. Здесь маложивущих почти не осталось... Уложив Нику, Дон отпустил друзей вниз, в зал, перепеленал жену и тоже спустился пообщаться — уж полчаса-то можно? Когда ещё Лайм зайдёт? Оказалось — нельзя. Спустя буквально минут десять по дому рвануло неуправляемой мощью, мигнули и ослепительно загорелись светляки, зашуршал и зашевелился тенелюбивый плющ на стенах, очертания предметов окутались радужным ореолом, размазались и поплыли. Лья поперхнулась посреди слова, Лайм вскочил — а Дон уже летел вверх по лестнице через три ступеньки. Но прежде, чем они добежали, всё уже прекратилось, потоки сил улеглись. Как сказала Лья — "И что это было?" Ответ был очевиден: почему-то сброшенные, а потом — опять же, почему-то — поднятые магические щиты. И сон, видимо, стал другим: Лиса больше никуда не "бежала", затихла, но это друзей не успокоило. Лаймон когда-то давно учился на целителя, и симптомы его неприятно насторожили, а Дон и вовсе запаниковал: лицо Лисы за эти считанные мгновения резко осунулось, нос, и так острый, заострился ещё больше, под глазами легли тени. Спешно вызванный Роган предположил, что это может быть такая же магическая горячка, как недавно у Ники, но... У взрослого человека? Никто о таком никогда не слышал. И температуры нет, а какая же горячка без температуры? А осунулась... так сколько не ела-то уже? Ничо-ничо, мы тут втроём разберёмся, а ты иди поспи давай, ага, всё равно уж мы все тут уже. Спать Дона прогнали чуть ли не пинками, и он даже заснул в бывшей комнате Лисы, на узенькой её кроватке — но вскочил через три часа, как встрёпанный, с вытращенными глазами: приснилось, что Лиса, начиная с ног, растекается желеобразной лужицей, а Роган собирает это желе Никиным совочком и сбрасывает в мусорный портал, приговаривая: "Ничо-ничо, там разберутся". Не опомнившись ещё от кошмара до конца, влетел в спальню, напугал всех видом диким, безобразным...