Сон 10-1

Гаору невольно вспомнилось, как у Сторрама праздновали его первое старшинство, И Киса сидела у него на колене... Он тряхнул головой и с невольным вызовом бросил Ласту:

— А это знаешь? — и прочитал первую строку из давнего, памятного ещё с первого класса в училище гимна воинам.

Ласт ответил второй строкой, а Быстрый и Четырок прочитали третью и четвёртую строки.

— А это? — хитро спросил Четырок и начал новое, но тоже из того же сборника для младших классов.

Ласт, Быстрый и Гаор продолжили.

За столом удивлённо зашумели. Такое соревнование явно всем было внове, вмешиваться не стали, а вот ставки на паёк и сигареты посыпались. Интересно же, кто победит.

Первым сдался Быстрый, за ним вскоре отвалил и Четырок. А Гаор и Ласт азартно продолжили кидать друг в друга строками стихов, стараясь выискать в памяти самые заковыристые.

Победил Ласт.

И личное время закончилось. Вон отбой кричат. Распорядок нарушать и нарываться никто не хотел, да и съедено всё, а выпито ещё раньше, так что...

— Быстро по койкам...

— Дежурных у входа...

— На всю ночь?

— Да, от голозадых всего ждать можно

— Четырок...

— Н-ну! На "собачью вахту" сам встану.

— Дневальный, на пост!

И всё быстро и тихо: разбежались, разделись, легли, свет выключили, а если кто и сунется... "Не будет полковник ночную тревогу устраивать, ему тоже выспаться надо", — успел подумать Гаор, окончательно засыпая...

Всё обговорено, выпито и съедено. Предоставив вестовому убирать и проветривать, Венн и Эрлинг вышли, чтобы формально — проверить ночное охранение, фактически — для продолжения конфиденциальной беседы, уже не маскируясь сдачей отчёта и выдачей инструкций.

— Да, комбинация интереснейшая.

— И перспективная.

— Согласен. Но, — Венн усмехнулся, — работай мяконько. Он, — Венн еле заметным кивком показал на корпус вспомогательной роты, мимо которого как раз проходили, и Эрлинг кивком подтвердил, что знает, о ком речь, — с норовом. Пусть уверится, что сам до этого додумался. Так что полковую табельную разведку не трогай, пусть работают в своём ключе. Нет, если нароют что интересное, то по обычной схеме. А с этими...

Эрлинг снова кивнул.

— Остальных он себе сам подберёт. Как и на сборном.

Венн охотно рассмеялся. История, как полковник Фомал набирал себе роту лохмачей, уже ходила свежей армейской байкой. Наравне с рассказом о провалившемся согайнском десанте на побережье в бывший детский санаторий, переоборудованный под госпиталь. Таракашки гадостные думали наших раненых моряков заодно с медперсоналом вырезать, а нарвались на лохмачей-подсобников, а те, чего взять с дикарей, их по-простому лопатами, да топорами, и допросить некого, вот потому им, зверюгам, оружия и не дают... А Эрлинг — Венн про себя восхитился, а вслух выразил искреннее одобрение — молодец: не поленился, поднял всех, кого надо, на ноги и собрал свою полную картотеку на всех лохмачей и даже с каждым провёл чисто ознакомительную, чтобы и не пугать, и приучать к контакту, беседу, наравне со всем остальным составом. Но если с остальными просто получил в соответствии со списком уже собранную ранее информацию, то по лохмачам отработал фактически с нуля. И вот же — на всё воля Огня, только не беги впереди него, не мешай ему высвечивать тебе же дорогу — ведь не планировал, даже не предполагал, что так соберётся в одном месте и в нужное время перспективный — точное определение дал Эрлинг — состав.

Стоя у заботливо оставленной при ремонте щели, в которую хорошо просматривалась строевая площадка, Гаор внимательно следил за прогуливающимися тихушниками. С полковым он, как и все, познакомился на индивидуальной беседе. Но это — обычное дело при формировании части, это он ещё на той войне не раз проходил и всегда благополучно. Полковой тихушник въедлив, конечно, как такому по службе и положено, но не великого ума и не высокого полёта, обошлось. И Ласт его не помнил, значит, в допросах тот не участвовал, а, значит, и их обоих не узнает, что совсем не плохо и даже хорошо. А вот этот... как увидел его на построении перед присягой, так и холодом повеяло, знает он его, Венна Арма, майора, видал его и в штатском, и в общеармейском, и в сером. Тут в четыре уха слушай и в восемь глаз смотри, и жди... неизвестно какую, но гадость подлую — это точно. А Четырок — молодец: углядел, тоже узнал и предупредил дежурных, что, если тихушная крыса из своей норы вылезет, то чтобы будили. Тихо говорят, сволочи, не разобрать, но вот чует сердце, что про нас, что не просто так они мимо нашего корпуса прогуливаются. Ну... что ты к Огню, что Огонь к тебе, а не разминёмся, на то и война, хоть на фронте, хоть в тылу, хоть в атаке, хоть в обороне.

Отбой прокричали — тишина до подъёма. Или тревоги. Но сегодня тренировочной точно не будет, а воздушная... вряд ли, сюда давно уже не долетают.

Стоя у стены, слившись с ней, храмовник слушал тишину. Аборигены могут устроить своё моление, и он должен, нет, не предотвратить, а — согласно новым установкам — постараться услышать, увидеть и запомнить. "Не мешать!" — таков приказ, а их не обсуждают, а выполняют с радостным удовлетворением от подчинения. С оговоркой: "Вмешиваться только в случае призывов к неподобающему", то есть призывов к неподчинению и явных угроз ургорам. До сих пор, а он на ежедневных общих молитвах пристально, даже придирчиво следил за — будем их называть как уже утвердилось почти официально — за лохмачами. Да, путают слова и мелодию, но это явно от незнания, с каждым разом получается лучше и стройнее. На своём, придётся признать, что это не жаргон, а всё-таки язык, говорят только между собой и вне строя. А это и хорошо — соблюдаются правила, и плохо — их язык остаётся для него неизвестным, а, следовательно, и содержание разговоров неконтролируемым. Его предупреждали о странной любви аборигенов к пению вразброд и советовали не вмешиваться, если это в личное время и все слова понятны. Пока было редко, обычно в конце декады, и без нарушений. Песни очень старые, даже старинные, а одна — про всадника в ночи — чуть ли не с Тёмных веков бытует, вернее, числится в сборниках как вышедшая из употребления, а аборигены, получается, услышав её от первых поселенцев, сохранили и практически присвоили. Что же, не самый плохой вариант, а многоголосье... да, вполне допустимо и иногда благозвучно. Что ещё? Амулеты. И тоже вполне интересный и допустимый вариант...

...Переобмундировывание — процесс при всей своей рутинности достаточно сложный и требующий контроля. Особенно, когда это практически впервые для всех участников процесса. И его присутствие необходимо для определения что именно из личных вещей можно оставить для личного пользования в нетабельном перечне. Он стоит у стола приёма в общий цейхгауз "домашних вещей". Подходят по одному, голыми, кладут на стол всё своё, быстрая сортировка, и сдаваемое складывается в мешок из прорезиненной ткани с именной биркой, а с личным в руках переходят уже к столам с формой и прочим обеспечением. Принимают и выдают сержанты из интендантской службы Военного Ведомства, невозмутимые и ничему не удивляющиеся. Как говорится, при общей мобилизации и не такое видали, чего только новобранцы не пытаются с собой протащить и скандалят насчёт наготы. Здесь, правда, никто и слова не сказал. Привыкли? Да, скорее всего. Он, готовясь к служению, внимательнейшим образом изучил не только Устав Особых Вспомогательных Подразделений, но и инструкции и правила тогда ещё Рабского ведомства. И даже поднял старые записи и рисунки дальних предшественников и сходил в Музей, посмотрел в запасниках и хранилищах археологические и этнографические находки. Так что, когда к столу сдачи подошёл старшина — типичный лохмач, но с военной выправкой — и выложил своё личное имущество, его внимание привлёк не зубчатый... интересно, как его называют на своём языке — для расчёсывания волос, у старшины, кстати, их было два: размером с ладонь и совсем маленький, и не кисет с вышитым явно вручную и по-детски старательно — подарок гимназистки? Сейчас неважно, выясним потом при случае, но тоже в общую копилку перспективных факторов — символом Огня в Храме, а сплетённый из красной проволоки... Что это? Он протянул руку, и сержант сразу положил это ему на ладонь. Лохмач стоял неподвижно, но он чувствовал его напряжение и потому разглядывал — да, всё-таки похоже на амулет — с особым вниманием. Да, он узнал немного стилизованный символ Небесного Огня, но в него вплетён... похоже... похоже... видел в Музее на рукоятках аборигенных кинжалов. Надо проверить, пусть скажет вслух.

— Что это?

— Меч, господин храмовник.

Голос спокойный, но напряжение усиливается.

— Это?

— Небесный Огонь, господин храмовник.

И цвет проволоки красный. Что ж... пойдём навстречу, противоречий не усматривается. И скажем тоже вслух. Для всех.

— Дозволяется. Можешь носить на шнурке.

А про себя: "Кровь, Огонь и Сталь. Триада ургоров". Да, пускай. Можно понять и так. Интересно, конечно, откуда это у него, а рисунок запомнить и привести в отчёте. Если это получит распространение среди лохмачей, то можно использовать как переходную промежуточную форму, да и для всех приемлемо. У нескольких, да, почти у двух дюжин были похожие, но просто мечи. Их он тоже разрешил оставить. Не всё сразу. Пусть начнут верить в Сталь, а Кровь и Огонь добавятся...

...Проверяющий согласился с его решениями и даже одобрил, а рисунки забрал с собой. Да, всё, что хоть как-то совпадает с нашим, истинным, данным Великим Огнём, конечно, надо оставлять.

Но время позднее, завтра начнётся подготовка к передислокации — великому кочевью современности.

Убедившись, что тихушники ушли к себе, а храмовника он даже не заметил, Гаор оставил на дежурстве Четырка и, добравшись до койки, рухнул в недолгий, но крепкий сон. Вот теперь — всё!

* * *

Зима 2 декада

Аргат

Клуб журналистов

Конец осени выдался дождливым, а начало зимы пасмурным, с частыми снегопадами, что безусловно радовало, давая возможность хоть немного отдохнуть от воздушных тревог.

В Клубе Журналистов как всегда шумно и несмотря ни на что — весело.

Сидя за своим любимым и негласно закреплённым за ним столиком, Мэтр благодушно прихлёбывал кофе с коньяком и принимал поздравления и выражения восхищения. Вот так-то, молодёжь! Главное — оказаться в нужное время в нужном месте и описать увиденное в нужном ключе. Потому что факт сам по себе — это тьфу, а вот когда он описан — это уже что-то и нечто! И задумка цикла весьма перспективна. И в напарники он уже решил, кого пригласить. Фотограф хороший, но пока мало известный, а, значит, одеяло тянуть на себя не будет. Сработаемся.

В толпе промелькнул Арпан, и Мэтр, скрывая насмешку, приложил к губам стакан. Замолчал Никто-Некто. Вот то-то. Грязь архивную разгребать и на свет вытаскивать — это не под бомбами интервью брать, тут настоящая смелость нужна, родовая — и уже совсем скрытно — королевская. Да, об этом и думать опасно, может наружу пробиться, а за это уже который не год, а век такое ай-ай-ай устраивают и сказавшему, и слышавшим, что ой-ой-ой! Но помнить и планку держать надо. Не посрамим! Без дальнейших уточнений.

Арпану очень хотелось поговорить с Мэтром, расспросить о не вошедшем в текст, а особенно о том, не было ли среди лохмачей такого... рыжего и с пятилучевой звездой на лбу. Но он жёстко задавил это желание. Мэтр не зря получил своё прозвище, и дать ему зацепку — это позволить пойти по цепочке ассоциаций и добраться до... автора статьи о нравах Королевской Долины, за которую Мэтр и не только он жаждут крови Никто-Некто. Нет, редакция блюдёт право своих авторов на анонимность и псевдонимы.

Завод Арронга Рола

Конечно, война не могла не сказаться на распорядке и работ, и всего остального, но изменения были... малосущественными — решил Седой. Не меняющими сущности.

Прибавилось работы у бригад уборщиц, поскольку открыли бункеры и бомбоубежища для переведённых на казарменное положение итээров, а некоторых даже с семьями. Стало заметно меньше надзирателей, их практически на всех постах заменили охраной из армейцев, а, возможно, и из Дома-на-Холме, но не в серой, а общевойсковой форме. Больших порок не было уже давно, а с заменой надзирателей прекратилось и рукоприкладство. В казарме появилась радиоточка. В отличие от их приёмничка в мастерской, позволявшего худо-бедно, но ловить разные станции, эта была с принудительно-обязательным включением-выключением. Сразу после подъёма и перед отбоем — трансляция положенных молитв, а днём в обед — военные сводки. Чтобы ели и не болтали о своём, а слушали положенное. Тоже неслыханное новшество.

Однако... Вместо усиления и ужесточения согласно военному времени такие послабления... С чего бы это? Нет, зачем? Наметившаяся ещё несколько лет назад тенденция явно усиливается. И всё чаще, обдумывая это, Седой уже произносил, проговаривал цель. Пока не вслух, но твёрдо. Отмена рабства. Через уравнивание рабов со свободными, причём одновременно чуть-чуть повышая одних и также чуть-чуть понижая других. Пока по условиям содержания, деталям распорядка, и прочему функционалу. И совсем не случайно, не со злого, как говорится, бодуна пришёл к ним в их мастерскую номер пятнадцать комендант и вручил ему "для изучения без распространения" Устав Трудового Фронта. Нет, в таких делах случайностей не бывает. Устав, разумеется, он прочитал, положил на стеллаж рядом с учебниками и "не заметил", как парни по очереди и будто случайно взяли, прочитали и положили обратно. Обсуждать не стали ни здесь, ни внизу: стены везде "ушастые" и всего не предусмотришь. Но тенденция... даже не прослеживается, а почти демонстрируется. И всё больше и чаще хочется дожить и увидеть, во что это выльется.

Королевская Долина

Главы родов давно, очень давно не собирались в своём тесном кругу. И уже незачем, и всё ещё опасно. Правила и нормы давно стали обычаями и соблюдаются всеми, а вот если их беседу посчитают сговором... Но надо, надо рисковать. Потому что речь не о преумножении, и даже не о сбережении, а о сведении уменьшения к приемлемому минимуму. Родовые замки у всех уже давно нежилые и практически заброшены, родовые "гнёзда" стремительно пустеют, наследники глупы и неосмотрительны, взять хотя бы молодого Таррогайна с его разорительными причудами, видите ли он — изобретатель, а с последней предвоенной аферой чуть-чуть не доигрался до обвинения в государственной измене. У Ардинайлов наследник перепил энергина, отчего уже необратимо бездетен, а репутация второго кандидата так же необратимо и безнадёжно испорчена. У Акхарайнов вообще более-менее дееспособны боковые и слишком давно отделившиеся ветви. Да и у остальных так же, а то и хуже. А после этой перерегистрации и проведённой из-за неё чистки из подвалов поднимать некого. А перемены грядут серьёзные.

Орвантер Ардинайл, поднеся к губам бокал с драгоценным кроймарнским коньяком, поверх него оглядел собеседников. Да, каждый сам за себя, но бывают такие битвы, в которых давние враги становятся союзниками. Потому что новый противник — враг им всем.