Некондиционный

Я едва успел почувствовать неладное, как всё вокруг завертелось с необыкновенной скоростью.

Начало боя я встретил, лежа в снегу из-за пули, прилетевшей мне в спину откуда-то с крыши и буквально опрокинувшей наземь, хорошенько приложив мордой об асфальт. Броня пробита, пуля застряла в легком. Я кашлял, выплёвывая кровь — алую и блестящую, как рубин в свете фар, — на свежий, идеально белый снег и сквозь звон в ушах слышу автоматные очереди.

— Засада! — зарычал Глазастик, падая на левый бок, зажимая спуск штурмовой винтовки и поливая головорезов Брокки свинцом.

Даю команду отключить боль, смотрю на виджет моего состояния, вижу, что пробитое легкое уже блокировано. Неприятно, но не критично, всего-то буду двигаться медленнее обычного. Переживём.

Посреди колонны раздался взрыв, расплескавший вокруг ослепительно-белые, как звёздное вещество, сгустки. Белый фосфор испепелял всё, к чему прикасался — прожигал асфальт, проплавлял дыры в кузовах и стёклах машин, опадал ярким дождём на людей, дымившихся и кричавших столь ужасно, что хотелось заткнуть уши.

В воздухе запахло порохом и горелым мясом.

Я подпрыгнул примерно на высоту своего роста и вцепился в ржавую пожарную лестницу, жалобно заскрипевшую под моим весом.

Судя по редким выстрелам, огневой контакт оказался скоротечным и уже подходил к концу, но кто-то ещё явно остался жив. Машина, стоявшая в колонне средней, сорвалась с места задним ходом, пытаясь вытолкнуть ту, что подпирала её сзади. Глазастик, вставший на одно колено, стрелял по машине короткими очередями, стремясь попасть в водителя, но тщетно. Нет, он не промахивался, просто пули отскакивали от бронированного стекла, не причиняя никакого вреда ребятам Брокки, сидевшим внутри.

Я отломал кусок поручня — получилась добротная стальная дубина — и в два прыжка очутился на машине. Двигатель визжал и дымил, водитель паниковал, но явно не успевал ничего сделать. В три удара я расколотил стекло и, выкинув ненужную более гнутую железку, вытащил водителя и одним ударом раскроил ему череп. Глазастик дал ещё одну очередь, пришедшуюся точно в окно. Пули рикошетили внутри машины, жужжа и прошивая сиденья и пассажиров, и вскоре в живых никого не осталось. Брокки и его люди отправились на тот свет.

С крыши упал труп, лопнувший и забрызгавший пространство вокруг своими внутренностями.

Следом за ним — снайперская винтовка.

— Молодец, Азимов. Спускайся.

Долго ждать не пришлось, поскольку робот предпочёл пойти тем же путём — просто спрыгнул с крыши, наделав много шума, напугав меня и пробив ногами в асфальте приличные дыры. Всё в той же камуфляжной накидке, делавшей его почти невидимым, всё то же гладкое металлическое лицо с единственным глазом.

— Отличная работа.

— Спасибо, — прошелестел он приятным синтетическим голосом и, пройдя мимо нас, принялся загружать в машину ящики. — Скорее! — интонации его голоса можно было оценить, как раздражение. — Заберите обратно деньги и грузите ящики. Мне неприятно здесь находиться…

— А где приятно? — как-то нехорошо усмехнулся Глазастик.

— Верно подмечено, умник. Нигде. Но тут ещё неприятнее, чем где-либо, поэтому давай живее. И да: можешь оказать первую помощь Эйдеру, ему не повредит, — Азимов отвернулся и, тихонько жужжа сервомоторами, понёс грузить ящик с оружием в фургон.

11.

Когда Рутланду рассказали, что Брокки пытался нас убить, тот впал в натуральную ярость. Я впервые видел Моргана в состоянии, самым точным описанием для которого стало бы слово «истерика». Впрочем, ничего страшного: он достаточно быстро взял себя в руки, а настольная лампа всё равно была старая.

— Нужно уходить отсюда, — сказал он, подумав. — Вообще выходить из подземелья. Есть предложения?

Я хотел было сказать, что готов идти куда угодно, кроме районов V, VII и IX, но решил промолчать.

— Петля вокруг нас затягивается всё туже и туже, — сказал мне Глазастик, когда мы вышли из кабинета босса.

В полутёмном коридоре его очки-глаза выглядели двумя чёрными провалами в ад. Он зловеще улыбнулся и, затянув на своей шее воображаемую петлю, изобразил удушение, высунув распухший красный язык, весь в белом налете. Это зрелище заставило меня содрогнуться.

— Тебе правда за восемьдесят? — спросил я его позже, когда он тыкал отвёрткой-тестером в моё лёгкое, латая его механическую часть.

— Ага, — внутри меня что-то щёлкнуло, я едва не подскочил на месте. — Спокойно, приятель. Всё нормально.

— А как вышло, что ты выглядишь так молодо?

— А как так вышло, что Рутланд резко потемнел и стал красавчиком-итальяшкой? — усмехнулся Глазастик. — Ну, на самом деле, у меня немного другая история. Подержи, — он отдал мне отвёртку и взял паяльник. — Сейчас будешь как новый. Вот только воздушный фильтр придется поменять, но это мелочи. Скажи спасибо, что у доброго доктора Глазастика есть новый… Ты, кстати, как себя чувствуешь?

— Перегреваюсь. И дышать тяжело.

— Ну, в твоём состоянии это нормально. Могло быть и хуже. Так вот, я, в каком-то роде, бессмертен.

— Что? — переспросил я, удивлённо уставившись на Глазастика.

— Что слышал… Шестьдесят лет назад умники из Нейрокорп проводили одно исследование… И выяснили, что, оказывается, человек может и не стареть.

— Ещё шестьдесят лет назад? Да брось…

— Ага. Перед тобой живое… Вечно, ха-ха, живое доказательство. Я занимался тем проектом, был практикантом-трансплантологом. Молодой, горячий, одержимый наукой. Очень гордился, что меня приняли. Я, кстати, одним из первых поставил себе бустер, когда только-только выходили первые модели. Люди тогда страшно боялись, что их поработят с помощью каких-нибудь мозговых волн, а я… — Глазастик что-то рассматривал внутри меня. — А я наоборот, бредил всякими улучшениями органического тела… Так, ну-ка попробуй вдохнуть полной грудью.

Я с опаской подключил лёгкое и медленно вдохнул. В груди немного резануло.

— Как?

— Немного больно при вдохе.

— Сейчас подгоним поплотней… — Глазастик снова полез отверткой в дыру от пули. — Ну так вот, я вызвался на испытания одним из первых. Меня порезали на куски, ненужное выкинули и заменили биомеханическими аналогами… Ох, и долго же меня тестировали и отлаживали — лет семь, наверное, но зато потом получилось то, что есть сейчас — бессмертное существо. Проект удался.

— И почему о нём никто не слышал?

— Всё закрыли и засекретили, а меня вышвырнули на улицу.

— Что, так просто? — удивился я. — Бессмертие — это же мечта всего человечества.

— Да, возможно, — Глазастик хохотнул. — Но в Нейрокорп решили, что к такой мечте человечество не готово… На самом деле, всё очень просто, — он рассказывал, глядя мне в глаза и жестикулируя отвёрткой. — Кто-то наверху подумал, что бессмертие для людей — слишком хорошая игрушка. Куда проще и легче поддерживать в повиновении систему, состоящую из быстро изнашивающихся самовоспроизводящихся потребителей. Им можно задурить голову, можно впарить очередную модель бустера с инновационным дизайном, можно внушить, что пытки — это гуманизм, а Совет Директоров — благодетели. Чем люди старше — тем они умнее, этого не отнять. А поскольку биологический возраст можно настроить с помощью гормонов, Альцгеймер точно никому не грозит. Мне, кстати, двадцать пять.

— А если продавать это богачам?

— Да, скорее всего, так и делается. В Совете Директоров, я уверен, все пользуются этим изобретением, разве что делают по-другому. На сторону не продают, а даруют наиболее отличившимся. Представь, как менеджеры будут рвать задницу ради того, чтобы жить вечно?.. А быдлу вечная жизнь, вроде как, и ни к чему. Нас таких миллиарды по всей планете, новые родятся… Ещё раз вдохни.

Теперь боли не было, о чём я и сообщил.

— Отлично. Сейчас залью рану клеем и можешь быть свободен. Кстати! Есть ещё одна штука, которая меня веселит. Люди имеют шанс на вечную жизнь даже без всей этой хитрой биомеханики. Считается, что нельзя заменить мозги на полностью электронный аналог, но на самом деле — вполне себе можно. Современный уровень технологий это вполне позволяет.

— Но это уже будут не люди, — сказал я, — а андроиды.

— А в чем различие? — хитро улыбнувшись, спросил Глазастик.

— Ну как же, — ответ плавал на поверхности, и, казалось, был очевиден. — Андроиды — полностью искусственные организмы, а люди — биологические.

— Нет, офицер, — бессмертный человек заулыбался шире, обнажая пожелтевшие зубы. — Определённо нет. Впрочем, не ломай голову сейчас. Это будет твоим домашним заданием. Подумай как следует.

Лёгкое заживало, регенерация была на высоком уровне, и поэтому остальные раны тоже быстро зарастали. Правда, для этого пришлось съесть очень много белка, и к концу лечения от мяса в любом виде меня уже тошнило.

Полицейский участок пришлось покинуть, поскольку Рутланд решил, что сидеть на одном месте означает рано или поздно быть обнаруженными, и в этом я был с ним полностью согласен.

Знакомые Рутланда обеспечили нас поддельными документами, но с оговоркой, что надолго их не хватит.

— Для того, чтобы отвадить патруль новокопов, этого будет достаточно, — говорил Моргану огромный негр с золотыми зубами и татуировкой-орнаментом на блестящей лысине, — но серьёзной проверки не выдержит. Личность сделана добротно — прописана вплоть до истории браузера и чеков в супермаркетах, так что потрудись соответствовать образу. Исправно ходи на порносайты и закупайся продуктами в одних и тех же сетях.

Мы вышли из-под земли и обустроились в одном из окраинных районов. Всех людей из организации разместили на съёмных квартирах, где те жили, набившись по десять человек в комнате. По документам многие из нас проходили, как беженцы из Европы, и, поскольку гастарбайтеры жили именно так, подобные коммуны ни у кого не вызывали подозрений.

Нашей «ячейке» повезло — мы жили впятером в однокомнатной квартире, а поскольку Азимов предпочитал лишний раз не шевелиться и использовался нами в качестве вешалки, то условия можно считать просто королевскими.

Квартира была достаточно просторной — старой постройки, не то что клетушки в кондоминиумах. Тут было всё необходимое — две односпальные кровати и большой надувной матрас, кухонный модуль и тесная ванная, совмещенная с туалетом. Также присутствовал огромный экран во всю стену и модуль для высокоскоростного доступа в Сеть. Общее состояние квартиры, конечно, не ахти — потёки ржавчины на плитке, отклеивавшиеся тут и там обои, почерневший потолок, нарост грязи на полу, но, в конце концов, всё это бесплатно и не приходилось ютиться рядом с десятью латиносами, по которым давно скучает электрический стул.

В нашем доме обитали в основном рабочие находившегося поблизости завода, производившего какие-то детали для водородных двигателей, еще немного офисного планктона и множество безработных деградантов, умудрявшихся жить на мизерное пособие по безработице. Те почти не доставляли проблем — торчали целыми днями дома с тарелкой отвратительного фастфуда и пивом, сидели в Сети, смотрели видео с котами и воровали для своих страниц в Brains всякие умные мысли.

— Нам надо развеяться, — сказал очередным вечером Глазастик. Малой в это время гипнотизировал потолок, а Балу пытался приготовить что-нибудь поесть, и, судя по запаху гари, ему это не особо удавалось.

— Я за, — оживился юнец, соскакивая с кровати.

— Цыц, мелочь, — осадил его Глазастик. — Я Эйдеру, вообще-то. В конце концов, мы обязаны поддерживать свое реноме благочестивых граждан и спускать все деньги на попытки показать другим, что живём значительно лучше них.

— Я бы сходил в какой-нибудь бар… — задумчиво протянул я, но Глазастик замахал руками и головой, отчего его дреды затряслись так, будто кто-то наколол макароны на вилку и пустился бежать.

— Сразу нет. Я знаю таких, как ты. Готов спорить на деньги, что ты будешь сидеть весь вечер с кислой миной, хлестать самый дешёвый виски и думать что-то вроде, — тут Глазастик сделал нарочито мрачный хриплый голос, — «Жизнь — это боль. И ничего кроме боли. Я всё потерял, и теперь никак не могу найти».

— Да иди ты, — обиделся я.

— Вот и я о том же. Короче, мы пойдем в клуб.

— Не-е-ет, приятель, только не туда, — одно только упоминание об этих жутких местах заставило меня скривиться как от зубной боли. — И не проси. Серьезно.

— А если все-таки?..

— Нет, — отрезал я. — Даже не думай!

— Совсем-совсем?

— Да!

Через час мы уже сидели в полутёмном помещении, заполненном громкими звуками и потными телами. Глазастик всё-таки уломал меня пойти с ним, пообещав купить выпить. От этого предложения было невозможно отказаться: слишком уж хотелось немного расслабиться после пережитых потрясений. Однако если бы я знал, чем обернётся этот вечер, то приложил бы все усилия для того, чтобы остаться дома и оставить там же Глазастика.

После первых двух стаканов я перестал обращать внимание на происходящее вокруг. Музыка уже не била по ушам, вызывая желание оторвать голову местным звукорежиссёрам, стробоскоп почти не резал глаза, да и девушки-стриптизерши в огромных клетках, подвешенных на цепи к потолку, настраивали на позитивный лад.

Я даже почти забыл, что терпеть не могу клубы и их лицемерную публику, озабоченную только тем, чтобы запечатлеть себя в самых выгодных ракурсах для своих подписчиков в Brains. Появление социальных сетей перевернуло само понятие отдыха с ног на голову. К чёрту впечатления — делаем улыбку в камеру. Чувствовать себя хорошо стало недостаточно — нужно, чтобы все об этом узнали, чтобы твой сетевой отпечаток красовался отменными фотками. На них ты в модном месте, со стаканом алкоголя за половину зарплаты в одной руке и красоткой-блонди в другой. Наплевать, что девушка куплена за коктейль, музыка — говно, а цена этого пятничного выхода — недельная диета из соевого концентрата и воды. Ты должен создать образ, на который никто никогда не посмотрит. Ты должен прокричать о себе на весь мир, не замечая гула таких же криков вокруг. Безумное одиночество посреди толпы. Торговля личной жизнью за жалкие крохи внимания.

Я сидел у барной стойки и расслаблялся пусть одним-единственным, зато многократно проверенным способом, а Глазастик, похоже, стремился оторваться на несколько лет вперёд. Может, дело в гормонах, может, он просто был молод душой — неизвестно. Я видел лишь, как он, проглотив два светящихся кислотно-фиолетовых коктейля, поскакал на танцпол и принялся дёргаться так, будто его рука случайно попала в трансформатор.

Каждому своё. Я скривился, глядя на то, как он окучивает двух симпатичных девушек в платьях столь минимальных, что они скорей открывали, нежели скрывали их аппетитные тела. Выглядят молодо — но даже издалека заметно, что тела не столь настоящие, сколь кажутся. Лица, фигуры, ножки... Слишком идеальные. Ну-ка, красотки, повернитесь… Точно. На коже видны тонкие тёмные щёлочки, как на пальцах ныне покойного доктора Клайна. Но похоже, что Глазастика это нисколько не волнует.