— Этого я не знаю. Ступайте обратно. Здесь для вас места нет, — отрезал Корнев. В это время на холм вбежали Евсеевич и сын Корнева. — Да к тому же вши у нас.
— Что тут за дела? — озабоченным голосом спросил Евсеевич, окидывая взглядом кучку калек-попрошаек.
— Да вот, очередные убогие пришли клянчить у нас, — Корнев небрежно махнул в их сторону рукой. — Как обычно.
— Давайте им поможем, — вмешался сын.
— Еще один, — взорвался Корнев. — Сын, хоть ты меня не позорь. Ты что мелешь? Чем помочь? У тебя что-нибудь есть, чтоб им помочь? Тоже мне мать Тереза, сегодня поможешь, а завтра сам пойдешь с сумой.
— Прав твой отец, — поддержал Корнева Евсеевич. — Нынче благотворительность не в ходу, нету для нее возможности. Пусть идут своей дорогой и живут своим умом. До райцентра недалеко, там уж их точно примут.
— Так туда ж идти пятьдесят километров! — слабо запротестовал старший охранник Петр.
— Достал уже! — Корнев без замаха ударил кулаком Петра в лицо. Тощий начальник смены слетел с насыпи и покатился вниз. — Эй, возьмите его и отведите в карцер, за нарушение режима.
— Отец! — сын не унимался. — Ты чего?
— Угомонись! — Евсеевич обращался к Аркадию и, выйдя немного вперед, как бы закрыл его от возможного гнева отца. — Ты сегодня этих приютишь, и слава разлетится по всей округе. А завтра тут будет уже тысяча проситься и выть. Их ты куда денешь? Они ж тебя живьем сожрут! Надо их гнать отсюда!
— Мы сами в нужде крайней пребываем, и дать вам ничего не можем! — крикнул Корнев так, чтобы его услышали все. — Ступайте своей дорогой!
— Прошу вас, хоть ребенка возьмите! — заплакала старуха.
Не выдержав, Корнев быстрым шагом сошел с холма и направился к женщине с ребенком, чем вызвал у последних заметный испуг. Старуха спрятала плачущего ребенка за себя и плотнее прижала дергающийся сверток.
Это было его последнее личное действие в отношении этих несчастных, решил Корнев. Все остальные он будет принимать уже как лидер местной общины, исходя из ее интересов.
Подойдя почти вплотную, он посмотрел в бесцветные глаза старухи и смог рассмотреть, что же она держала в свертке. Из грязного шерстяного одеяла пыталась вырваться рыжая кошка с рваным ухом, она тоже испугано озиралась вокруг. Увидев эту картину вблизи, Корнев разочаровано вздохнул:
— Послушай, мать, дать мы вам ничего не можем, сами впроголодь живем, не сегодня-завтра друг друга есть начнем, так что ступайте отсюда в райцентр, там и власть, и кров, здесь же нет ничего, — тихо сказал Корнев, вспоминая, сколько свиней осталось в его загоне.
— Возьмите хотя бы ребенка! — по морщинистым щекам старухи катились слезы. — Возьмите, не бросьте на погибель! Вот, ее Лена зовут.
Она осторожно вывела вперед ребенка. Корнев, посмотрев на нее, сморщился, размышляя о последствиях такого поступка.
— Прошу вас! — старуха практически висела на руке Корнева.
— Ладно! Давай ее сюда! А теперь ступайте отсюда, пока стрелять не начали! — Корнева начинала раздражать вся эта нелепая ситуация, и он уже проклинал себя на чем свет стоит за опрометчивое решение. Теперь надо было еще придумать разумную причину, чтобы объяснить свой поступок людям.
— Не бойся, Леночка, иди к дяде, эти люди тебя не обидят, — тихо сказала старуха и, поцеловав девочку в щеку, подтолкнула ее к Корневу. — Не бойся. Иди. А бабушка пойдет.
Корнев взял ревущую девочку за руку.
— Ба! — истошно закричала девочка, пытаясь освободиться.
— Тише, маленькая, баба скоро вернется, — как можно более доброжелательно сказал Корнев и попытался улыбнуться. Но, видимо, вышло это у него не очень. Ребенок стал сильнее брыкаться, пытаясь вырваться.
Корнев обхватил ее рукой, прижал к себе и пошел обратно. Девочка смогла видеть, как фигурка ее бабки отдаляется от нее, и детский плач разразился снова.
Широко шагая, Корнев направился к холму, при этом громко матерясь, не стесняясь ребенка.
— Это еще что такое! — услышал он, сделав всего пару шагов. Кричал Евсеевич.
— Владимир Вячеславович, не с ума ли ты сошел? Или решил детский приют у нас на селе организовать? Своих мало?
Корнев, пыхтя, поднимался вверх по холму. Казалось, он не слышал уколов бандитского атамана.
Поднявшись на вершину к изумленному Евсеевичу и сыну, Корнев оглянулся и увидел, как сгорбленная фигура старухи пошла в обратную сторону. Из этой жалкой кучки людей вырвался звук, похожий на всхлип, заглушивший даже плач ребенка, оказавшегося среди чужих людей. Старуха замахала рукой, и неудачливые попрошайки побрели обратно во мглу.
Корнев, сжав губы, посмотрел в лицо сыну — последнему представителю "гуманитарной оппозиции" с правом голоса на их совещании. Было заметно, что у него внутри происходят какие-то болезненные переживания, его лицо выражало страдание.
— Успокойся, сын, — Корнев положил руку ему на плечо. — Всем мы помочь не сможем. Надо позаботиться о себе.
— Верно! — вмешался Евсеевич. — А зачем ты эту взял? К чему она нам? — Евсеевич угрюмо всмотрелся в лицо ребенку.
— Не скули. Посажу ее на свой паек. У тебя не убудет, — оборвал Корнев. — Пущай поживет, может, из нее толк какой будет.
— Миленькая, — Евсеевич провел по щеке девочки рукой в толстой рукавице, а затем, усмехнувшись, добавил. — Если что, сама себе на харч сможет заработать.
— Ну, ты! — Корнев оттолкнул бандита в сторону. Эту перепалку заметили люди, пришедшие вместе с Евсеевичем, и насторожились. — Не смей! Слышал?!
— Тише, Владимир Вячеславович, а то как бы чего не вышло, — прошипел Евсеевич. Сын Корнева перехватил поудобнее ружье.
Корнев и Евсеевич пристально смотрели друг другу в глаза. Так продолжалось какое-то время.
— Эй, там, долго нам еще тут мерзнуть? Может, дома договоритесь? — крик кого-то из толпы вывел их из состояния оцепенения и просчета вариантов. — Евсеевич, мы уходим?
— Да, — коротко ответил тот. — Доброта твоя когда-нибудь подведет тебя. Сейчас твердым надо быть, только так выживешь. А собирать всех голодранцев — это тебя и погубит, сожрут они тебя, — добавил, обернувшись, Евсеевич.
— Посмотрим, — ответил Корнев. Внизу он остановился, придерживая все еще плачущего ребенка, принялся раздавать наказы своим мужикам. Евсеевич вместе со своими бойцами стал чуть в стороне.
— Значит, если еще подобные случаи будут иметь место, весь караул не поднимать, начальникам смены принимать решение самостоятельно.
— Какое решение? — задал кто-то вопрос.
— Решение одно: гнать отсюда всех попрошаек сраной метлой взашей, — выпалил Корнев. — Петруха оказался слабым, хотел им помощь оказывать. Мне не нужно говорить, насколько это может быть губительно в нашем случае. Мы сами впроголодь живем, и лишнего у нас ничего нет, чтоб раздавать его всяким проходимцам!
Начал срываться мокрый снег. Скоро он зарядил в настоящий снегопад. С неба сплошным потоком сыпались огромные снежные хлопья. Караульные наблюдали, как кучка утренних попрошаек брела обратно по размокшей дороге, но скоро из-за снега их уже нельзя было рассмотреть.
Девочку, приведенную Корневым, поселили в одну из семей, но через два месяца, подхватив воспаление легких, она умерла. Похоронили ее в неглубокой яме возле поселка, поставив на могиле маленький корявый крест, на котором было вырезано слово "Лена", ее фамилии узнать так и не удалось. О смерти девочки Корнева не известили. Он порывался пару раз проведать свою "крестницу", как он сам ее называл, но вечная занятость не давала ни единой свободной минуты для таких сантиментов. Еще через некоторое время ему вообще было не до нее, ибо разворачивающиеся события затмевали своей грандиозностью судьбы отдельных людей, и Корневу уже приходилось мыслить масштабами дивизий. Сколько судеб таких девочек, как эта Лена, он прервет или радикально изменит, он даже не мог предположить.
Но все это было в необозримом будущем, сейчас же Корневу как лидеру и вождю поселения приходилось думать о более прозаических вещах, таких как организация продовольственной безопасности в поселке и водном обеспечении. Генератор для насоса он включал все реже и реже, равно как и телевизор с камерами наблюдения. Их с легкостью заменили костры и факелы. Костры жгли на окраинах поселка круглосуточно отряды самообороны, а факелы коптили на стенах "замка", как местные стали называть имение Корнева. В случае опасности это был центр обороны и мобилизации для всех жителей, потому его и обозначали огнями, видными издалека.
Подачу воду стали осуществлять с помощью ручного насоса, правда, его приходилось качать по двенадцать часов в день, для этого годились подростки, за дополнительную порцию еды они были готовы качать хоть круглые сутки. Сын Корнева, проявив недюжинные организаторские способности, создал три смены молодежи, работавшие по четыре часа в день. Так же попутно решилась проблема организации досуга молодежи. Вода, соответственно, подавалась по графику. Но ручной насос не решал проблему — нужно было искать топливо для генератора или переделывать его под уголь. Во владениях Корнева теперь имелось целых две угольные шахты! Да это и не удивительно. В местах, где уголь выходит на поверхность, его собирали прямо в огородах. Так и удалось организовать добычу ископаемого топлива — в углубления до пятидесяти метров спускали на лебедке вагонетку, сделанную из старого холодильника и частей кузова "жигулей". Лебедка тоже работала на ручной тяге. Но в работе шахтеров был плюс — их освобождали от службы в охранных отрядах и давали усиленный паек. Людей, умелых в добыче угля таким "безмашинным" способом, хватало: в местах, где еще после развала Советского Союза многие нашли работу на нелегальных предприятиях по добыче угля открытым способом — "копанках" — люди знали, как обходиться малым, будто готовились к этому всю свою жизнь. Недостатка в "шахтерах" не было, и даже наоборот — была конкуренция. Корнев подумывал над введением "стахановского движения", чтобы через знакомые приемы и действия приучить людей к новой среде. Поселок в зимний период потреблял угля много, и требовалось регулярно стимулировать производительность труда.Глава 04
Со многими вещами приходилось мириться ради выживания. На многое закрывать глаза. К ряду фактов приходилось приспосабливаться впервые даже бывалым жителям юга области.
Главный вопрос, на который пока не находилось решения, и от которого буквально зависела судьба всей общины, — что же делать весной с посевами и прочей земледельческой и животноводческой чепухой при отсутствии семян, техники и опытных людей?
Сложившаяся же политическая ситуация четко говорила лишь об одном — такой мутный бульон хаоса и безвластия сложился надолго, а может быть и навсегда, и рассчитывать приходится только на себя. И молиться богу, чтобы об их поселке никто не вспомнил.
Своеобразным развлечением для себя Корнев избрал кадровую работу, как он это называл. На пост охраны постоянно приходили какие-то голодранцы, умолявшие их пустить, рассказывающие душераздирающие истории о бандах оголтелых солдат-дезертиров, спаливших родимое село, или нападении диких зверей. В большинстве случаев, выслушав лепет всяких забулдыг и стариков, их отправляли обратно искать свой последний приют в ближайшей канаве, в лесу или на обочине дороги. Но Корнев поручил расспрашивать о навыках в каких-либо ремеслах просящихся на постой, а в качестве доказательства велел требовать рабочий инструмент. Так и неизвестно скольких гениев строительства и земледелия, потерявших свои инструменты, утратил поселок, но как назло мастеров-рукодельников, шатающихся без дела по дикому полю Луганщины с полным саквояжем молотков и плоскогубцев, не было ни одного. Видимо, мастеров своего дела никто не решался отпускать. Иногда к ним просились молодые лоботрясы или девахи. О таких случаях Корнев просил сообщать ему лично. Он сам участвовал в осмотре человеческого материала: подобно феодалу, заглядывал в зубы, осматривал без одежды. Если материал годился, подолгу беседовал, выспрашивая о прошлом и намерениях на будущее. К тому же он заметил за собой в последнее время тягу к алкоголю и молодым женщинам. Постоянный стресс и отсутствие нормального отдыха приводили его в состояние крайнего психического истощения, и лишь уединенный отдых с молодыми девушками придавал ему сил. Он уже и забыл, когда последний раз спал в домашней постели: постоянно погруженная в дела жена или вовсе не замечала его проделок, или делала вид, что ей плевать.
Как бы там ни было, но с осени им удалось набрать с дюжину молодых парней и девушек. Эта молодежь, в основном, и принимала участие во всех массовых акциях Корнева, то ли это было изъятие скота у населения, то ли собрание, на котором решался вопрос сокращения нормы потребления продуктов питания в связи с тяжелыми условиями. Они были самыми преданными сторонниками "реформ" Корнева, чем вызывали немалое возмущение со стороны "старой гвардии", но личная протекция Корнева и хорошо разветвленный аппарат осведомителей позволял молодежи жить в поселке, не опасаясь за свою жизнь.
Оппозиция же, несмотря на, казалось бы, царящий вокруг хаос, все равно крепла день ото дня. Все чаще слышался голос недовольных изъятием личной скотины. Пьянство ширилось, игнорируя любые, даже самые суровые меры со стороны поселковой власти. Корнев решил дождаться удобного случая, чтобы расправиться с неугодными. Новые условия диктовали только один путь преодоления противоречий — физическое устранение несогласных. Это Корнев уяснил еще со времен расправы над предыдущим поселковым головой. Чтобы не повторить его промахов, следовало думать на два шага вперед и действовать жестко.
На юг бывшей Луганской области пришла весна, пусть и с заметной задержкой. Остро встал вопрос о корме для скота, так как все запасы закончились еще в середине февраля — сказывались политические потрясения прошлого лета, когда все сидели у телевизора, и до заготовки кормов никому не было дела.
Борясь с недокормом, Корнев приказал резать скот. Теперь на столах селян регулярно появлялось мясо, правда, начинала уменьшаться молочная доля. На сколько хватит таких деликатесных изысканий, председатель не знал. Большую часть мяса по его распоряжению переводили в тушенку. Несколько раз Корнев пробовал продать мясо в райцентре: среди обгоревших полуразрушенных панельных пятиэтажек находилось много желающих. Но того, что нужно было селянам — зерна, топлива, техники, — никто предложить взамен не мог. Все, что предлагали люди, — это оружие или своих детей. В результате, поменяв десять трехлитровых банок тушенки на пять автоматов АК-74, гранаты и патроны, Корнев прекратил свои попытки продажи мяса: слишком дорого выходила доставка с охраной. Оружие, вырученное за общее мясо, Корнев оставил себе для укрепления собственного положения и общественной безопасности. Поиски нужных ему материалов он продолжил в соседних поселениях, высылая туда разведчиков-купцов с небольшими партиями товара. Но надежда таяла на глазах. Беседуя с разными людьми и анализируя услышанное, Корнев делал вывод: несколько десятков трупов в поселке за полгода, регулярные драки, маячащий на горизонте голод — это все показатели стабильности и признаки их неплохого общего положения в сравнении с ситуацией, сложившейся на близлежащих территориях. Разведчики-торговцы также доносили о сожженных или брошенных вокруг поселениях. Таких было очень много, оставшихся же приходилось опасаться: они были конкурентами. А слухи о завидном положении их селения распространились уже далеко по округе.
