Пауль Вернер Ланге. Великий скиталец. Жизнь Христофора Колумба

Окончив дневные работы, прежде чем разойтись по своим спальным местам на палубе (о гамаках испанцы узнают только в этом плавании), все собираются на корме для вечерней молитвы. Звучат "Отче наш" и "Аве Мария". Потом исполняется не слишком мелодично, но с большим чувством любимая религиоз­ная песня испанских матросов — "Сальве Регина!".

Христофор Колумб в каюте на корме находит время и возможность для других молитв, содержания которых никто не знает. Затем он всегда с одинаковой тщательностью заносит в "Корабельный дневник" изменения температуры воздуха, на­правления и силы течений, отклонения стрелок компаса и полеты птиц.

Разные мысли владеют его разумом. В частности, Колумба очень взволновало поведение Мартина Алонсо Пинсона, кото­рый 18 сентября встал во главе флотилии, не объясняя Адмиралу своих намерений. Просто он увидел летящую на запад стаю птиц и надеялся первым достичь земли. Гордый, жаждущий славы, не желающий подчиняться, андалузец хочет, на этот раз безуспешно, извлечь из предприятия личную выгоду.

Колумб вынужден избегать открытых столкновений, так как Пинсон оказывает значительное влияние на своих земляков, только "Корабельному дневнику" доверяет Колумб свои непри­язнь и опасения.

Почти до конца третьей недели сентября экспедиция движется при попутных пассатных ветрах. Приблизительно 20 сентября корабли достигают так называемых конских широт — это область между 30 — 35 градусами северной широты в Саргассовом море, где стоит преимущественно безветренная погода. Но везение не покинуло мужественных людей. Здесь вместо обычного для этих мест штиля сейчас царят переменные ветры. Однако в души моряков опять закрадывается страх. Они опасаются, что здесь, где ветры преимущественно западные, корабли могут застрять в густом "травяном море", — и тогда верная гибель. Лишь 22 сентября страхи остаются позади. Задул встречный ветер, и корабли легли на курс запад-северо-запад.

Через три дня Мартин Алонсо Пинсон возбужденно кричит с кормы "Пинты": "Земля, земля, мой господин! Смотри туда, куда я показываю!" — и указывает на юго-запад. Там действительно видны очертания острова. Колумб меняет курс на юго-западный. Он уже не так уверен, что до земли далеко, ведь ему сообщили, что видели голубя. Корабли все время попадают в штиль и очень медленно продвигаются вперед. Матросы используют каждую вынужденную стоянку для купания в море, подстерегают крюком и бечевкой рыб. Однажды они поймали великолепно раскрашенную рыбу "дорадос" — золотую макрель. Испанцы первыми из европейцев любовались этой красивой рыбой. В следующую среду капитаны убедились, что облака их опять одурачили.

Если мы сравним данные, которыми располагают кормчие о пройденном к началу октября пути, то получим следующие цифры: Хуан де ла Коса считает, что после острова Иерро до 1 октября корабли прошли расстояние в 2312 морских миль Винсенте Яньес Пинсон (на 3 октября) — 2160; Мартин Алонсс Пинсон (на это же число) — 2536. По официальному подсчету Колумба, к 1 октября прошли 2336 морских миль, а его тайные данные составляют 2828 миль — ясно, что такой подсчет очень преувеличен. Весь путь от острова Иерро до Сан-Сальвадора, по подсчетам Колумба, составляет приблизительно 3100 морских миль. Доказательства тому, что Адмирал был чрезвычайно способный навигатор, будут еще приведены. Однако чем объяснить ошибочные подсчеты? Еще раз подчеркну, что записки Колумба на этот счет мы получили из отрывочных, составленных полвека спустя списков. Лас Касас справедливо полагал, что большое число данных о курсе, расстоянии, пеленгации, безусловно имевшихся в списке, которым он пользовался, не заинтересует читателей, поэтому он эти данные в основном опустил. К сожалению, мы не знаем, как выглядел "Корабельный дневник", и не имеем представления о степени ценности включенных туда цифр. О навигационном гении Колумба или отсутствии такового сейчас нужно судить по его достижениям, а не по более или менее достоверным рукописям.

Седьмого октября Мартин Алонсо Пинсон опять встает во главе каравана, подает флажками сигнал, предусмотренный на случай обнаружения земли, и приказывает стрелять в знак торжества из пушек. Опять повернули на юго-запад. Теперь все заметили летящую в том же направлении большую стаю птиц — это был осенний перелет птиц из Северной Америки. В таких условиях Адмирал чувствует себя ограниченным в решениях, хотя и не согласен с частым изменением курса. Но желанная земля тает в тумане, а с ней и надежда на скорое окончание плавания в неизвестность.

Через три дня дали о себе знать одиночество, лишения и сомнения. Колумб записывает в "Корабельном дневнике":

"Мои люди стали жаловаться на долгое плавание, трудности которого не могли больше выносить. Я ободрял их как мог, вселив добрые надежды на большие выгоды в ближайшем будущем. Еще я добавил, что их ропот тщетен, так как, однажды решив достигнуть Индии, я буду продолжать плавание до тех пор, пока Индия не будет с помощью бога нашего найдена".

Мартин Алонсо, которого Колумб ставит в известность о царящих на "Санта-Марии" настроениях, реагирует очень решительно: "Господин! Пусть ваша милость повесит полдюжины парней или выкинет их в море. Если вы не можете, то мой брат и я присоединимся к вам и сделаем намеченное". Колумб отклоняет предложение Пинсона. Легенда гласит, что вместо этого он в ответ на брожение в команде определил срок прибытия на Сипанго в три дня.

Конфликт вряд ли заслуживает того внимания, которое ему было приписано позже. Нервозность и скрытый страх могли вызвать проявление неудовольствия и у без того достаточно вспыльчивых андалузских моряков. Но назвать подобные выступ­ления бунтом никак нельзя. Не без основания замечу, что биографы сгустили краски и чрезмерно драматизировали собы­тия, чтобы придать генуэзцу больший вес. Кто утруждал себя когда-либо попыткой разобраться в чувствах тех людей, для которых Мартин Пинсон имел наготове лишь петлю? Как могли они понять Адмирала, который нес всю ответственность за исход плавания? Для них существовали только очевидные вещи: ветер, дующий в противоположном от родины направлении, бесконеч­ная синяя пустыня и черви в заплесневелых сухарях. 11 октября атмосфера на кораблях все еще остается накаленной.

Ветры благоприятствуют увеличению хода кораблей. Шипучая пена и брызги падают на палубу, появляются альбатросы, они летают вокруг парусов. В море замечают много зеленого тростни­ка, а на "Пинте" выуживают из воды палку, явно обработанную рукой человека. Матросам "Ниньи" попадается колючая ветка с красными ягодами. На закате все особенно страстно поют "Сальве Регину!". Матросы крестятся мозолистыми руками. Бородатые, загорелые лица то и дело поворачиваются в сторону веющего горизонта.

Разве не висит в воздухе запах земли, аромат далекого костра? Колумб распорядился взять курс на запад. Впередсмотрящих он призвал к особому вниманию. Адмиралу не спится. В де­сять часов вечера ему кажется, что он заметил вдали какой-то мерцающий свет,

"нечто подобное фонарю, который то опускают, то поднимают. Я воспринял его как признак близкой земли и, наконец, был твердо убежден, что мы находимся недалеко от берега".

Но это только игра его воспаленного воображения. Впоследствии экспериментально было установлено, что в момент, когда Колумб, как он писал, первый раз заметил огонь, "Санта-Мария" находилась на расстоянии более 30 морских миль от Нового Света.

Возбужденно ходит Адмирал по палубе, вопросительно смотрит вверх на марс. Еще раньше он обещал тому, кто первым увидит долгожданную землю, шелковую куртку от себя и ренту в 10 000 мараведи, назначенную королевской четой. Он терзает себя вопросами, подвели ли его "перст господний" и собственные расчеты, или его, избранного сына генуэзского ткача, скоро понесут в позолоченном паланкине через мраморные мосты Китая к Великому Хану?

Родриго де Триана, матрос, находящийся на плывущей впереди "Пинте", обнаруживает около двух часов пополуночи освещенные лунным светом плоские дюны. "Тierra! Тierra!" — кричит он взволнованно, растерянно и ликующе. Матросы подхватывают крик, обнимают друг друга, танцуют как сумасшедшие на палубе. Потом они поджигают фитили многих пушек, вместо того чтобы дать один положенный выстрел, целуют потные, покрытые солью лица своих товарищей и висящие на шеях кресты.

Колумб стоит в стороне и пытается молиться, но это ему не удается. В центре ликования он чувствует себя одиноко. Возможно, бог привел его сюда, но свой путь в открытом им мире пройдет один, как смертный среди смертных, окруженный завистниками, зачастую осмеянный и униженный.

Родриго де Триана награды не получает. Дон Христофор Колумб заявляет, что первым увидел мерцающий свет, значит, и землю. Считает ли он, что вся открытая им страна, все ее богатства принадлежат ему? О чем он думает? На этот счет мы можем только строить различные догадки, а вот обман Родриго — горькая правда.

Сан-Сальвадор, Фернандина, Хуана

"Они не могли предвидеть будущее, а то не нашли бы причин ликовать по поводу предвестника переворота, который был ужаснее всего, предска­занного жрецами и пророками. Прибыл не добрый Кетцалькоатлъ, чтобы забрать свое имущество, а взамен дать мир, свободу, светлое будущее. Быть может, над страной и должен был бы распространиться свет цивилизации, но он оказался светом всепоглощающего огня, от которого сгорели и их дикая слава, и их общественное устройство, и само их существование и имя. Судьба индейцев была решена, как только нога белого человека ступила на их землю".

Вильям Хиклинг Прескотт "Завоевание Мексики"

Да, жители маленького, названного ими сами­ми Гуанахани острова в группе Багамских островов, у берегов которого 12 октября года появились испанцы, тоже не могли предвидеть, что их ожидает. Ну а насчет "света цивилизации", о котором говорит Прескотт? Он если и существовал, то не коснулся жителей Багамских островов. Уже к 1520 году они были безлюдны и пустынны.

На утренней заре Колумб обходит остров с юга и вводит корабли в окруженную кораллами бухту, которая сегодня носит название Лонг-Бей или Фернандес-Бей. С наветренной стороны море разбивает прибой о массивные коралловые надстройки, а здесь тихая заводь, ослепительно белые песчаные пляжи со слабо выступающей известковой косой, поросшей буйной растительностью. Коричневые и серые пеликаны неповоротливо и тяжело летают туда-сюда в воздухе. Кричат попугаи, причудливые растения покрывают почву: кактусы, высокие сочно-зеленые травы, густые заросли колючей мимозы, папоротники. Дальше виднеется непроходимый лес, где пальмы с веерообразными листьями, обвитые лианами, чередуются с цветущими и плодоносящими растениями. В центре острова находится лагуна цвета бирюзы. Ее окружают мангровы со скользкими, облепленными ракушками корнями-ходулями, опущенными в воду.

Адмирал называет открытый остров Сан-Сальвадор и восторженно описывает в "Корабельном дневнике" красоту местных ландшафтов. Сегодня здесь уже никто не сможет насладиться экзотической картиной. Британские колонизаторы, последовавшие за испанцами, свели в XVIII веке на Багамских островах все леса. Они заложили плантации хлопчатника и таким образом открыли путь для эрозии почвы. Еще раньше деревьев исчезли люди. Многие были втиснуты на загаженные, удушливые палубы работорговых кораблей и увезены в рабство, другие заразились привезенными болезнями и умерли. Остальные пали жертвой политики завоевателей "conquistar e pacificar" — "завоевывать и примирять", что фактически означало "расхищать и уничтожать".

Как и на большинстве открытых Колумбом островов, испанцы встретили здесь индейцев-араваков, представителей южноамериканских племен, пришедших с континента. Островные араваки, названные таино, внешне, должно быть, очень походили на родственные племена, живущие и сегодня в Гвиане. Таино — темнокожие, пропорционально сложенные люди с монголоидными чертами лица и длинными, прямыми черными волосами. Ом занимались примитивным земледелием, обрабатывали кольями с каменными наконечниками посадки батата, маниока и маиса. Кроме батата, лепешек из муки маниока и маиса их пищей являлось все то, что они вылавливали хлопковыми сетями, вершами и костяными крюками из моря: рыба, лангусты, черепахи. После отлива на рифах собирали моллюсков. Для защиты от частых набегов воинственных южноамериканских карибов они основали поселения. Хижины, крытые пальмовыми листьями, располагались по кругу, защищая центральную площадь. Таино имели различные приспособления, например, пресс для маниока, изготовляли искусную утварь.

Первый остров, открытый Колумбом, расположен севернее тропика Рака. Местные жители называли его Гуанахани (это слово происходит от игуаны — местной рептилии, на которую островитяне охотились с копьями). Жители Гуанахани были доверчивые, незлобивые люди, малоприспособленные к нападению и обороне. Конечно, они не могли догадаться, что стеклянные бусы, которыми их увешали 12 октября 1492 года первооткрыватели Нового Света, обернутся скоро самыми настоящими цепями.

Еще до полудня Адмирал, сопровождаемый Пинсонами, королевским нотариусом Родриго де Эсковедо и другими членами экипажей, садится в шлюпку и направляется к земле. Кое-кто надел праздничные наряды, кое-кто — латы и шлемы. При всех — неизбежные принадлежности конкисты: меч, арбалет, аркебуза, алебарда и крест. Как только ноги моряков коснулись берега, Колумб разворачивает знамя Кастилии, Пинсоны размахивают двумя другими знаменами. На них изображены зеленый крест с короной и переплетенные буквы "F" и "Y" — первые буквы имен испанской королевской четы. Перед ними простирается "ме­стность со сверкающими зеленью деревьями, богатая влагой и разнообразными плодами". Люди опускаются на колени и мо­лятся.

Однако сюда они прибыли не для молитв. Колумб обнажает меч и от имени монархов вступает во владение островом. Он не забывает потребовать от сопровождающих, чтобы они присягну­ли на верность ему, вице-королю "Индийских земель". Стоящие вокруг начинают целовать ему руки, и он считает себя оконча­тельно удовлетворенным.

Привлеченные пышным церемониалом, приближаются индей­цы. Их встречают с интересом, но холодно. Они всего лишь язычники и для европейцев являются как бы живым аксессуаром. В "Корабельном дневнике" Адмирал Моря-Океана записал:

"Я сразу понял, что туземцев надо обратить в нашу веру не силой, а добром. Поэтому я дал некоторым из них цветные колпаки и стеклянные бусы на шею и много других малоценных предметов. Подарки доставили им большое удовольствие и сделали их очень скоро нашими лучшими друзьями. Они вплавь добирались до кораблей и приносили попугаев, мотки хлопковой пряжи, деревянные копья и многое другое. Все принесенное они выменивали на стеклянные бусинки и бубенчики. Они брали все, что им давали, и отдавали все, что имели. Поступали так охотно и по доброй воле. Однако мне показалось, что они народ во всех отношениях бедный. Мужчины и женщины ходят обнаженные. Правда, из женщин я видел только одну, еще очень юную девущку. Да и все остальные были, надо думать, моложе тридцати. Они очень хорошего роста, с прекрасным, грациозным телосложением и привлекательными чертами лица. Волосы их густые и жесткие, как конские, коротко подстрижены надо лбом в густую челку. Несколько прядей они отбрасывают назад и больше не подстригают. Некоторые разрисовывают себя серой краской, а натуральная кожа у них как и у обитателей Канарских островов, которые не черны и не белы. Другие туземцы разрисовывают себя белой краской, третьи — красной, а иные — какой попадется. Одни разрисовывают лицо, другие — только места вокруг глаз и нос, некоторые — все тело. Они не носят оружие и не знают его. Когда я показывал им мечи, они хватались по неведению за лезвие и обрезали себе руки. Железа у них нет. Их дротики — это палицы без железа, только у одних на конце приделан рыбий зуб, а у других — острый наконечник из любого иного материала. В целом все они высоки ростом и привлекательны в движениях.