Рабыня

Когда уже спустилась и нас запирали, услышала недовольные возгласы моряков.

— Когда ж дашь нам хоть одну девку.

— Только попробуйте попортить товар! Убью каждого!

Послышались звуки борьбы. Я уцепилась в лестницу и прислушивалась к происходящему снаружи. Боги, прошу, защитите любимого! И Мара, и того зеленоглазого.

Скоро всё стихло. Я долго провисела в неизвестности, уцепившись мёртвой хваткой в палку лестницы, и девочки сами меня стащили.

И Белянка даже отвесила мне оплеуху, чтобы привести в себя.

— Ты чего раскисла, а? Что бы ни случилось, ты-то прошла уже тернистый путь, испытала и унижение, и насилие и много всего. Не время сдаваться!

— Ты права! — сказала я тихо. — Вот только у меня кончились силы. Я не знаю, ради чего мне жить, понимаешь?

— Когда у тебя в последний раз женские дела были? Мы уж месяц только в плену, и у наших всех было.

Я подумала, а и правда, когда?

Должны были пойти как раз когда меня похитили. Но там было насилие и я лежала несколько дней. Да, кровило, но то ли это следы насилия заживали, то ли месячное пришло, я не знала. Да и с трудностями Светозара, вряд ли,я могла так быстро понести. Хотя, сколько у нас не было близости, больше лета* (прим.Авт. Лето* — год). Спал ли он с кем-то, не знаю. Я ничего не знаю. А вдруг я и правда тяжела стала, отсюда и перепады настроения? Что если ношу дитя под сердцем?

— Я не знаю, Белянка. Когда дела должны были пойти, меня как раз там, у столба... А потом я лежала. Мне было плохо.

— Давай, пока нет обратного утверждения, ты будешь знать, ради чего жить, ладно?

Я всхлипнула, ведь она права. И поддерживает меня.

Я обняла её, желая поддержки и благодаря за уже оказанную.

Вечером Мар принёс нам покушать.

— Как дела? — набросились девушки. — Мы слышали звуки борьбы.

— Всё хорошо. Одного нашего ранили, но жить будет.

— Кого? — спросил кто-то.

— Деляна.

Я встала. Похоже, может моя помощь понадобиться.

— Там безопасно? — спросила Мара.

— Да.

— Отведи меня к раненному.

— Пойдём.

Меня вывели на палубу, уже было темно. Провели в одну из кают.

— Есть какие-то лекарства, травы?

— Надо у Зара спросить. Он любит приобретать всякую дребедень за огромные деньги.

— Спросишь?

— Да, конечно.

Меня заперли внутри каюты, в котором было трое знакомых душегубов. Один из которых лежал на койке.

Ранили его в ногу. Причём сильно так. Возле него суетился старик какой-то и готовил пилу. По ногам тут же холодок пробежал. Неужто ногу отрезать собрался?

— Что вы собрались делать?

— Отрежу ногу.

— Зачем?

— Чтобы заражение дальше не пошло. Да и кость сломана.

Жаль, что моя старушка-матушка мало чему меня научила. Но пока я жила у старосты, бегала по поручениям всяким, в том числе и к местной знахарке. И по возможности помогала ей, особенно когда переехали уже в отдельный дом к "родителям". И переломы она лечила. А я старалась перенимать всё, что видела и слышала.

Явился Мар с Заром.

— Уберите его, — кивнула на лекаря.

Дважды просить не пришлось. Мар схватил за шкирку да выставил дедка.

— Зар, что есть? Что-то горячительное будет?

Он кивнул Мару, тот ушёл, а Зар принёс мне мази разные и травы.

— Что надо?

Зеленоглазый возился с кипятком да сборы разные заваривал по моей указке, бегая в стряпчую и обратно.

Я дала уже приготовленный и чуть остывший кровоостанавливающий отвар больному. Дальше я вправляла открытый перелом, обеззараживала, зашивала, а мужики держали раненного, чтоб не дёргался. После замотала чистыми прокипячёнными тряпками да примотала к палкам.

— Ребят, ему покой нужен. Месяца три хотя бы.

— Остя, ты как себе это представляешь? — спросил Делян.

— Ну, тогда пускай тебя Зар сразу укокошит, чтоб не мучился. Или лекаря могу позвать, пусть ногу оттяпает, будешь через половину лета на костыле ходить, как заправской пират.

— Ну уж нет, — сказал больной.

Я встала, собираясь уходить, но увидела ещё одного раненного.

— Зар, садись, твоя очередь.

— Ты о чём?

— Показывай плечо, быстро! — шёпотом шикнула на него.

По каюте пронёсся мужской смех. Но стоило атаману глянуть сурово, как тут же все умолкли.

Он молча снял рубаху, обнажая старые рубцы и новые.

Я обработала и ему раны, зашила, после чего наложила повязку.

— Завтра перевязка. С утра, перед завтраком. Новые чистые полоски ткани мне подготовить к моему приходу!

— Да, атаманша, как скажете! — ляпнул Мар.

Но муж, видно, не заметил. Сам вызвался меня провести, заменив рубаху на свежую, чтобы не было видно крови. Я же забрала рубаху, зашла в стряпчую, испачканное в крови место посыпала солью, а после застирала в пресной воде. Да велела к завтрашнему высушить мне её и нитки с иголкой подготовить, чтобы зашить.

— Сокровище тебе, Зар, досталось, — сказал Мар.

— Помалкивай! — шикнул он на подчинённого. — А то без языка останешься.

— Молчу-молчу!

Муж пошёл провести меня в трюм. Дальнейшая дорога обошлась без приключений. Поскольку тольуо Зару нужны были перевязки, онхсам спускался к нам в трюм, приносил светильник масляный, и я делала перевязки, а девушки мне помогали. После этого муж гасил свет, и припадал к моим губам, залезал рукою под сорочку, лаская меня. Пусть и темно было, но поблизости были другие девушки, я не хотела чтобы они мне завидовали, особенно после тех двоих, что приставали к "мужу". И он уходил.

Спустя пару дней мы пристали к берегу.

Почти всех девушек вывели и муж вошёл в трюм, закрывая за собою лаз.

— Остя, — он подошёл ко мне, словно знал, где я находилась, задрал подол и, подхватил за ягодицы, усадил на себя. Хотя второй рукой меньше двигал. А я понимала, что ему больно, ранено ведь плечо. Отпихнула его левую руку, стараясь, чтобы он не нагружал её, пока швы не разошлись. После чего он прошептал в самое ухо: — Целуй меня и слушай внимательно.

Мы целовались, точнее я целовала его, а он шептал мне указания, насаживая меня на себя, лаская. И со стороны мы просто бурно миловались, но муж не прекращал давать наставления, чередуя их со словами "горячая девушка" и прочими, восхваляющими мои достоинства наложницы.

Я понимала, что без этого никуда, моё задание набирает обороты. И теперь муж защитить меня уже не сможет.

Потом мы вышли, как ни в чём не бывало. На дворе был день, ярким солнышком слепивший глаза. Пришлось маленько попривыкнуть к резкой перемене освещения. У пристани стояло много ладей, в том числе и наших, с белыми подобранными парусами. Мужики разгружали другие суда, снуя туда-сюда. Одежды преимущественно были наши простые — рубахи, в основном вышитые, портки, иногда очельники, хотя встречались и довольно дорогие византийские и ещё чьи-то, кого разобрать не могла. Наши же сходни были отделены высокой стеной, целиком загораживающей обзор тому, кто находился на пристани.

Широченный купец со здоровым пузом в дорогих византийский одеяниях встретил душегубов с девушками. А у меня мороз по коже, только глянула на торговца живым товаром.

Девушек к этому времени уже всех раздели, заведя в какой-то закоулочек. Они бедные жались и кто-то даже дрожал, но все молчали, во всяком случае отсюда не было слышно завываний или криков, хотя остальной береговой гам мог всё перебивать. Мы спустились с трапа и видимость остальных рабынь пропала. И когда купец подошёл к нам, я же была по-прежнему одета в нижнюю сорочку, буркнул, глядя на меня:

— Если эта тоже рабыня, то не годится. Она стара.

— Её не в наложницы. Она рукодельница.

— Правда? — жирный купец прищурил глаз. — Но внешность у неё выделяющаяся, плохо. Госпожа не любит красавиц.

А от него разило потом. Они что, вообще не моются? Потому как даже в трюме, так не воняло, как от этого мужика.

— Поправим.

— Хорошо.

Всех обнажённых девчонок загнали в какой-то сарай, а со мною Зар пошёл отдельно, пройдя мимо остальных.

— Что с ними будет? — шёпотом спросила я.

— Троих вернут как порченный товар, — так же тихо ответил муж, придерживая меня за плечо левой больной рукой. Мне казалось, что он скорее не меня держит, а пытается скрыть своё ранение, оставляя здоровую руку свободной и готовой в любое мгновение выхватить саблю из ножен.

— Кого?

— Конопатую и Белянку.

— А третью?

— Не знаю. Делян не говорит, которую обесчестил.

— А Белянка когда успела?

— Перед отплытием. Мар сразу подошёл и выкупил её. А уж когда они успели подсуетиться — не моя забота.

— Остальных же в рабство, да?

— Да, милая.

— Но как же...

— Ничего не поделаешь, приходится кем-то жертвовать. Я вот тобой рискую.

Меня по проулочкам привели к начинающимся на берегу лавочкам. Здесь разговаривали на схожем на наш языке, с небольшими отличиями. И, судя по всему, муж понимал, о чём шла речь. Несколько раз спросил дорогу на местном наречии. Ну вот, думаю, что княжеское образование ему и здесь пригодилось.

Запахи были разные. Иногда настолько тошнотворные, точно в застарелый нужник попала, а то и несло тухлым мясом или рыбой, что я уже, и правда, подумывала, не тяжела ли. Но сказать об этом мужу боялась. Вдруг отменит задание? Что тогда? Напрасно рискуем столькими девушками и собою? И как могла, сдерживала рвотные позывы.

Пришли мы к одной лавочке, на которой были нарисованы ножницы и расчёска. Нет, только не стрижка опять. Я умоляюще взглянула на мужа.

Но он направил меня внутрь.

А после сидел подле меня на мягком сидении, в то время мне велели раздеться, распустили волосы, засунули с головой в бочку с каким-то тёмным отваром, а дышать полагалось через трубочку. А Зар указывал, что мужчине делать с моим лицом, рассматривая какие-то образцы. Когда меня вытащили из чана, кожа стала смуглая, а волосы чёрные, как смоль. На удивление волосы не остригли. От всех этих припарок и краски волосы стали жёсткими и утратили прежний блеск. На лице рисовали что-то, надели мягкую маску, плотно прилегающую к коже, делая небольшие надрезы. После чего отодрали саму маску, оставляя лишь какие-то бугры на лице. Как муж передал слова владельца заведения, накладки теперь снималась лишь в одном случае, если лицо обработать особым раствором, который выдали мужу как владельцу меня. А потом мне показали то, что стало со мною. Боги, я и правда, была страшна. Два рубца на лице, обезображивающие его, застарелые пятна. И не очень молодая шея тоже со шрамами. А ещё выщипали мне полностью брови. В прежней мне не угадывалось ничего.

Остался лишь мой серый цвет глаз.

Потом меня повели в другую лавочку, где велели раздеться, со слов мужа. И умоляющий взгляд ничего не дал. Форму груди подправили, сзади нарастили небольшой горб, который к тому же стягивал мою спину так, словно я и правда была всю жизнь горбатой. После одели в местную одежду до пола, накрыв полностью волосы, и сандалии, при каждом шаге я хромала, то ли из-за горба, то ли сандалии разнились по высоте.

Когда мы вернулись, меня купец не узнал.

— Что, ещё одна?

— Нет, это та самая, рукодельница.

Купец внимательно осмотрел меня.

— Да, на такую вряд ли кто позарится. Хорошо. Страшненькая, но не сильно отталкивающая. В меру. Ну, моё дело продать. Как скоро всё это сойдёт?

— Мастер обещал, что лето* продержится грим. (прим. авт. лето* — год)

— Хорошо. Что умеешь? — спросил у меня.

— Вышивать, вязать крючком.

— Прикажу, чтобы выдали тебе нитки и ткани. За день надеюсь, успеешь показать образцы. Чем выше мастерство, тем в лучшие условия попадёшь.

— Я поняла, хозяин, — потупила я глазки.

После чего обо мне словно забыли, лишь руки связали. И разговоры были чисто с Заром. О том, сколько ему за каждую наложницу дают. И троих он может взять по низкой цене для дома развлечений. Но Зар отказался, сказал, что его людям для развлечений понадобятся.

После они рассчитались. На меня же пренебрежительно глянули девчата и даже отвращение скользнуло во взгляде.

А вот Белянка внимательно на меня смотрела. А после обняла меня, пока никто не видел.

— Благодарю, Остя. Надеюсь, что у тебя всё выйдет, что задумала. Удачи!

— Береги себя, — шепнула ей. — Надеюсь, ты не прогадала с Маром.

— Я тоже надеюсь. Он тебя отпускает, хоть и любит. Я не понимаю. Но это не моё дело.

На этом мы простились с девочками. Точнее троих увели назад на корабль душегубы наши, а с ними и Зар. А нас одели в одежды, полностью скрывающие тела и лица и погнали вглубь берега, куда ещё недавно ходили мы с Заром. После чего погрузили в крытую телегу и куда-то повезли.

С девочками мы не общались. Да и за нами смотрели головорезы похлеще наших. К своим-то мы уж попривыкли. Было страшно, ведь теперь я оставалась одна. Как с мужем связаться, я не знала.

Нас разместили в богато убранных комнатах с шелками на огромной постели и всевозможными подушками. Девочек раздели догола и по очереди выводили. Возвращались они немного порозовевшие и приятно пахнущие. Купали? Потом нас покормили заморскими яствами и ягодами. Девушки так и ходили голые и одеваться им не дозволялось.

Мне же выдали шёлковые нитки и пальцы с шёлком и велели вышивать.

Я, понимая, что от этого зависит моё задание, усердно принялась выполнять работу, стараясь не отвлекаться ни на что и даже почти не поела. Для меня сделали исключение, и я по-прежнему была,укутана с головы до ног.

А ещё до того, как стемнело, к нам пришла какая-то богатая женщина, судя по её облачению. Лицо также было скрыто. Девушкам велели выстроиться в ряд. Осмотрела каждую, после чего показала на одну из самых красивых и расплатилась с купцом.

А дальше позвала наших охранников, что уже в повозке пожирали взглядами живой товар. Она что-то сказала им, я же разобрала лишь последнее слово "дарю".

А потом она села на принесённую ей седушку и смотрела, как девушку насиловали у нас на глазах эти головорезы, а остальных заставили смотреть. И хоть я старалась смотреть лишь в пяльцы, невольно взгляд соскакивал, и я не могла отвернуться. Вышивать я тоже не смогла, руки дрожали.

Боги, за что мне всё это?

Но как бы я ни была против сюда попасть, а надеялась, что положу всему этому конец. Кара ведь когда-то должна наступить!

Женщина что-то спросила, только сейчас завидев меня, потом, получив ответ, подошла и взглянула через плечо. А после что-то сказала. И купец сам подошёл и велел мне раздеться. А когда я не смогла, сам сорвал с меня одежду. Женщина внимательно осмотрела меня со всех сторон, да не только она. Взгляды всех невольно остановились на мне. В глазах рабынь было сочувствие, а вот в мужских — отвращение.

— Беру, — сказала она.

Остальное я уже не разобрала, но при этом дрожала, боясь, что со мной сделают подобное. Но меня одели в одежды зелёные, под цвет одежд этой женщины и велели идти с нею. Разве что оставили мою незавершённую работу.

Меня вывели и велели сесть в повозку.

— Осуждаешь? — спросила женщина на чистом роуском наречии. (прим.Авт. Русь раньше писалась через четыре буквицы, вторая из которых "Оук" читалась ОУ).