И опять Пожарский

Нужно было платить плотникам и печникам. Он уже вбухал в строительство больше тысячи рублей, и конца этому не было. Скорее всего, его по чёрному обманывают, как и всех Буратин. Так дело не пойдёт, решил Пётр, и, забрав все золотые монеты и гривны, поехал в Нижний Новгород.

Взял с собой княжич десяток стрельцов, пана Заброжского (только уговорил его переодеться в стрелецкий парадный кафтан), подьячего Замятия Симанова и старосту артели печников. Золото и серебро везли на двух телегах, вес получался приличный.

По дороге Пётр выспрашивал у подьячего, есть ли в Нижнем ювелиры и ростовщики. Оказалось, что есть и как ни странно все они немцы. Оказывается, в Нижнем Новгороде существует немецкая слобода. Живут там бывшие пленные поляки, шведы, немцы, чехи и даже итальянцы и евреи. Ну, не только пленные, есть и сами по себе переселившиеся. Несмотря на различия в религии и национальности все они, один чёрт, прозывались немцы. От слова немец, то есть не владеющий великим русским языком. Язык эти немцы выучили, но немцами быть не перестали. И не нужно было гадать, чем все эти немцы занимаются. Основная масса спаивала Русь матушку. Водку делали немцы, пиво варили немцы, кабаки держали немцы. Остальная часть тоже наживалась на лопоухих русичах. Все ростовщики были немцы, все менялы тоже немцы, все ювелиры опять немцы.

Ладно, решил Пётр, подождите, герры, я вам Россию спаивать не дам. Я её сам спаивать буду. В планах Пожарского было налаживания перегонки и очистки спирта и изготовления хорошей русской водки. Но пока руки не доходили.

Приехали в Нижний, и встал вопрос, куда приткнуться переночевать.

— А веди-ка нас Замятий в гости к государеву дьяку, подумав, предложил княжич.

— Невместно мне, — испугался подьячий.

— Зато мне вместно, а вы все со мной.

— Он, может при тебе боярич ни чего и не скажет, а на меня потом осерчает, — продолжал гнуть своё Симанов.

— Ладно, ты нас доведи до дома Пронина, а потом устраивайся на ночлег, где сочтёшь нужным, расходы я потом тебе возмещу, — пошёл на компромисс бывший генерал, — Да, Замятий, подыщи мне толкового управляющего. Чувствую я, что меня обманывают все подряд. Нужно, чтобы он был расторопный и желательно честный и, главное, в строительстве толк знал.

— Поспрошаю, князь батюшка, — дьяк уверенно свернул к кремлю.

Событие двадцать пятое

Государев дьяк Фёдор Фёдорович Пронин сидел за столом в светлой большой горнице и угощал нежданных гостей. Гостей было двое. Это были самые странные гости из тех, с кем приходилось сиживать за столом, Фёдору Фёдоровичу. Первый был высокий жилистый отрок тринадцати лет. Были у отрока глубокие голубые глаза и очень аккуратно постриженные волосы, что для отроков не характерно. Второй был пан Заброжский — лях, шляхтич. Этот был выбрит налысо и носил на лице только длиннющие вислые усы. Оба гостя были безбороды. У одного ещё не выросла борода, другой её сбривал.

Гости чинно ужинали вместе с хозяином, при этом княжич, как-то всё время оглядывал стол, словно искал чего.

— Чего ни будь ещё из разносолов желаешь, Пётр Дмитриевич? — По-своему истолковал его взгляды Пронин.

— Благодарствую, Фёдор Фёдорович, и этого с лихвой, — смешался княжич, и рыскать глазами перестал.

Лях бы с гонором, из него так и пёрла пренебрежительность ко всему русскому. Как же "ясновельможный". И при этом он как-то странно относился к молодому княжичу. Боялся что ли его. Нет. Скорее почитал за гораздо более старшего и опытного воина. Так солдаты относятся к любимому воеводе, вместе с которым они множество раз побеждали врагов.

Фёдор Фёдорович посмотреть на чудного отрока собирался выезжать завтра, а тот вон сам нагрянул без приглашения. Государева дьяка поразил тот нахрап, с которым молодой Пожарский окунулся в дела отцовой вотчины. Уже весь Нижний Новгород до последнего человека вертелся как настёганный вокруг этого ещё никому не известного две недели назад Вершилова. Там работали все плотники, коих удалось собрать по губернии, почти двести человек. Там работали все печники, все каменщики, все обжигальщики извести, все кузнецы, все плотогоны, все лесорубы. С лесорубами вообще интересно, княжич запретил рубить деревья ближе, чем в пяти верстах от Вершилова. Ему пытались объяснить, что так будет дороже, лес придётся возить издалека, но княжич был неумолим. Когда же Пронин узнал, что кроме Вершилова дома строят и всем Пожарским крестьянам, да с двумя печами, топящимися по белому, да с банькой, тоже топящейся по белому, да с конюшней и коровником, дьяк решил, что молодой Пожарский тронулся умом. Но, нет. Перед ним сидел вполне разумный отрок.

— Фёдор Фёдорович, — начал княжич, когда девка унесла со стола посуду, — Я человек молодой и не опытный ещё в делах. Боюсь, что меня все, кого я нанял, обмануть норовят, не посоветуешь ли, где взять честного управляющего, чтобы не сильно воровал, но и дураком не был. А ещё лучше, двух управляющих, одного, что бы в строительстве понимал, другого, в торговле и крестьянском труде.

— Ого, Пётр Дмитриевич, да, ты, я смотрю, ещё умней, чем о тебе говорят, — государев дьяк задумался, — Посоветую я тебе одного человечка. Был он купцом, лодьи по Волге водил, но казаки пограбили его, и лодьи и весь товар забрали, команду, что сопротивление оказала, порубили, а он в это время больной в Самаре лежал. В ногу его татары стрелой поранили. Выздоровел, а ни денег, ни людей, ни лодей. Уже полгода мыкается. Зовут его Онисим Зотов. Сейчас я с парнишкой к нему весточку пошлю, чтоб завтра поутру сюда заявился. А вот по строительной части сложнее. Хотя. Есть тут в немецкой слободе прожига один. За любую работу берётся. Сильно не разбогател, но народ на него не обижается, расчёты всегда честно ведёт. Может, потому и не разбогател. И к нему мальчонку пошлю. Пусть тоже к утру приходит. А ты княжич в языках, то разумеешь.

— Немецкий знаю, чешский и англитский, — как-то не особенно уверенно ответил боярич.

Фёдор Фёдорович это заметил и спросил про неуверенность.

— Я по книгам изучал, а вот вживую общаться редко доводилось, — княжич ещё сильнее потупился.

Скромничает, решил дьяк.

— Что же привело тебя Пётр Дмитриевич в Нижний Новгород, али купить, что надумал?

Ответ отрока Пронина откровенно расстроил.

— Деньги разменные у меня закончились.

— А как же ты всё это строить решил? Али ждёшь от отца денег, али занять хочешь у ростовщиков, да купчин, — ну, вот, а всё так хорошо начиналось. Так производство и торговлишка в Нижнем забурлили.

— Да, нет, — успокоил подскочившего дьяка Пожарский, — есть у меня ещё золотых монет не мало, да и гривны есть, но ими расплачиваться неудобно, да и цены на золотые монеты и новгородские гривны я не знаю.

— Во как, и гривны новгородские есть. А откуда позволь спросить, княжич, у тебя такое богатство, аль ограбил кого? — дьяка этот вопрос интересовал с первого дня появления Пожарского в его губернии.

— Что ж, я на татя похож, — широко улыбнулся вьюноша, — Часть царь батюшка дал, часть отец.

— Не поскупились, — как бы одобрил Фёдор Фёдорович, не полезешь же спрашивать, сколько царь дал, у кого проверять у Государя, что ли. Носом не вышел.

— А позволишь ли спросить, боярич, правду ли бают, что ты решил всем крестьянам домины новые отгрохать?

— Да, правду говорят. Всем отцовым крестьянам поставлю новый дом с баней и хозяйственными пристройками, куплю по весне хорошую корову и лошадь хорошую, у кого нет, тем свиней и коз, птицу разную.

— И зачем же, — опять подскочил Пронин, ох чудит отрок, промотает царёвы деньги.

— Вот, смотри, Фёдор Фёдорович, нанял ты на месяц двух землекопов, оба старательные и не пьющие, но у одного хорошая лопата немецкая, вся из железа и черенок берёзовый, а у второго маленькая и деревянная, а черенок еловый, всё время ломается. Что ты сделаешь? Да, и выгонять второго нельзя. Денег ты им заплатил вперёд по полтине обоим, — Княжич задорно улыбнулся государеву дьяку.

— И выгнать нельзя, и деньги назад не возьмёшь?

— Точно.

— Не знаю, прикажу второго пороть и работать с зари до зари.

— Вот. Ответ неправильный. Нужно купить хорошую лопату и дать на этот месяц второму землекопу в пользование. С лопатой ничего за месяц не случится, а накопает он тебе в пять раз больше, — Пронин слушал и терял ощущение реальности. Не мог отрок такие вещи говорить.

— Крестьянин на двух лошадях земли больше вспашет, две коровы молока больше дадут, да ещё двоих телят, можно будет третью корову завести, если тёлочка будет, а если телок, то выкормить и на мясо продать, или на семя оставить. С коз можно будет шерсть чесать и пряжу делать на продажу. А в хорошем тёплому дому дети не будут умирать, и число дворов будет быстрее расти, да и соседние крестьяне, видя заботу мою о своих, ко мне потянутся. Правильно?

Государев дьяк Фёдор Фёдорович Пронин был умный человек. Всё, что сказал сейчас отрок, было правильным. Да! Правильным! Но никто до него такого не делал. Если сначала дьяк думал, что строительство домов для крестьян это блажь глупого мальчишки, то теперь он точно знал, что это не блажь. Это смертельный удар по всем вотчинам Нижегородской губернии. Вся она осенью сбежит от своих прежних хозяев и придёт в Юрьев день к этому мальчишке. Плюнут крестьяне на озимые посевы и землянки свои, и со всей губернии две недели будут идти в Вершилово искать счастия у доброго хозяина. А этот их примет и дома построит. Всё. Тысячи разорённых вотчинников. Крах губернии. Смута. Крестьянские восстания. И ничего уже нельзя сделать. Уже слухи поползли по губернии. Как бы и в этот Юрьев день уже первые, самые неугомонные, сотнями потянутся.

Когда до Пронина всё это дошло, он свалился с лавки и стал, как рыба ртом хлебать воздух. Поздно. Только это слово и билось в голове.

— Что же ты наделал, отрок?! — просипел он.

— А что не так? — не понял Пожарский.

И дьяк видел, что и вправду не понимает, да и он старый дурак ещё пару минут назад не понимал. Когда Пронин объяснил этому сопляку, чего же он наворотил, княжич скис.

— И что делать?

— Уже ничего сделать нельзя, уже поздно, — застонал Фёдор Фёдорович.

— А если сказать крестьянам, что я всех не приму, у меня и землицы, то столько нету, — сделал плохую попытку найти выход Пётр.

— Только хуже, будет. Сразу бунты начнутся. Народ будет кричать, что это плохие царёвы слуги не пускают их к хорошему хозяину и хотят Юрьев день отменить, нужно к царю за правдой идти, — предсказал последствия государев дьяк.

— Посоветуй, что ни будь, Фёдор Фёдорович, — видно было, что мальчишку проняло.

Событие двадцать шестое

Пётр Дмитриевич Пожарский сидел в лавке ювелира и в упор разглядывал того. Это был уже третий ювелир, к которому он зашёл. Два предыдущих ему не понравились. Они были евреями, но дело не антисемитизме. Они откровенно пытались его надуть, то ли из-за того, что он молодой, то ли из-за того, что богатый, то ли из-за того, что русский. Он так им обоим и сказал, дружелюбно улыбнулся и пошёл к третьему. Звали его Лукаш и был он чех. Причём Лукаш полностью соответствовал своему имени, то есть был очень светлый блондин.

— Пан Лукаш, вы давно покинули Богемию, и где вы там жили? — начал с неожиданного вопроса Пётр.

— Давно. Мне сейчас сорок лет, а выехали мы из Праги, когда мне было двадцать, — ювелир ностальгически закатил глаза.

— Да, Прага красивый город. Астрономические часы. Староместская площадь вообще шедевр. Как же вы променяли такой красивый город на Нижний Новгород?

— Судьбе так было угодно, господин князь. А вы были в Праге? — в глазах ювелира блеснула слезинка.

— Был, — сказал старый генерал и понял, что ляпнул ерунду, Пётр Пожарский там быть просто не мог.

— Пан Лукаш, а вы не собираетесь вернуться туда? — сменил тему княжич.

— Если бы у меня было много денег, я бы подумал. Но к чему это, вы ведь пришли сюда не для того, чтобы поговорить со мной о Праге, — слезинка высохла.

— Я придумал пару вещичек. И хочу, чтобы вы их сделали. Есть, правда, проблема. Когда вы их сделаете, то на них возникнет такой спрос, что вы сможете стать самым богатым человеком в мире.

— Вы придумали волшебную палочку? — успехнулся ювелир.

— Вы правильно догадались пан Лукаш. Я придумал палочку, но не волшебную, а пишущую. И ещё чернильницу из которой не проливаются чернила.

— Вы шутите, господин князь. Это невозможно без волшебства, — ювелир решил, что перед ним всё же мечтательный подросток и поскучнел.

— Подождите расстраиваться, пан Лукаш, — уловил смену настроения Пётр, — Просто поверьте на слово. Будет ли спрос на чернильницу непроливайку?

— Чернила не будут проливаться даже если чернильницу перевернуть? — решился подыграть мальчику ювелир.

— Ни при каких переворотах не прольётся ни капли, и, предвидя ваш следующий вопрос, отвечу, на ней нет крышки.

— Пока я это не увижу, я не могу сказать, будет ли на неё спрос, — ушёл в оборону чех.

— Вот. Тут начинаются сложности. Вы сделаете, предположим, сто чернильниц и очень выгодно их продадите, но об этом узнают другие ювелиры и так как она очень простая, наделают их тысячами. А вы и я останемся с носом.

— Очень вероятное развитие событий, если ваша чернильница так хороша и проста.

— Ещё лучше и ещё проще, чем вы думаете пан Лукаш. Смотрите. А если их сразу наделать тысячу. И начать продавать и в Европе и в России одновременно? — предложил боярич.

— Из чего можно делать эти чернильницы? — заинтересовался снова ювелир.

— Из золота для принцев и богатых купцов. Из золота с драгоценными камнями для королей и папы Римского. Из серебра для богатых людей и из меди для студентов. А потом и из прозрачного стекла, ну для очень богатых людей — поднял глаза к потолку Пётр.

— А вы не глупый человек, господин князь. Боюсь, только что у меня не хватит денег, чтобы провернуть такое грандиозное дело, — развёл руками ювелир.

— Денег я дам. Хотелось бы узнать мою часть прибыли?

— Но я ведь не видел ещё чернильницы и не могу сказать, насколько велик на неё будет спрос, — чех всё же не совсем поверил Пожарскому.

— Сначала моя прибыль в процентах от общей прибыли, потом письменный договор, потом рисунок чернильницы. И учтите, что если чернильницы будут пользоваться колоссальным спросом, то палочки для письма через несколько лет будут у всех, кто умеет писать. Сотни тысяч палочек для письма, а может и миллионы.

— Миллион палочек для письма. Ценой, скажем, в один талер. Итого миллион талеров. Столько денег нет во всей Европе, — засмеялся пан Лукаш.

— Палочки тоже будем делать разные, для богатых и для бедных и даже для студентов.

— И какой же процент от прибыли вы хотите, господин князь? — сдался, наконец, чех.

— Я даю деньги на расширения вашей мастерской и на открытие через полгода мастерской в Москве. Эту сумму потом вычтем из прибыли. А процент самый простой 50.

— Ого!

— Материалы мои, деньги мои, идея моя, ваша только работа. Я могу найти другого ювелира. А вот вы, уважаемый пан Лукаш, не найдёте второго придумщика чернильниц.